– А убежал я! – легко ответил Федор. – Подфартило. Попросился в сортир, а там – окошко хлипкое и без решетки… Просто-таки дар небес, а не окошко. Ну, я и… Вертухай, должно быть, до сих пор ждет. Но, думаю, скоро ему надоест. И тогда в НКВД поднимется ужасный гармидер. Поэтому нам и надо торопиться. – Откуда ты узнал, где я живу? – спросил Георгий. – Гепп и сказал, – пожал плечами Федор. – Там, в камере… Он-то знает. Да и кто же не знает, где в Прокопьевске живет начальство. – Что ты хочешь? – спросил Георгий. – Вообще говоря – спасти собственную шкуру, – ответил Федор. – Неужто не понятно? А заодно и твою. Поскольку уж мы с тобой повязаны одной и той же веревочкой. – Зачем же тебе меня спасать? Проще – убить. Вот и пистолет у тебя в руках… – Это, наверно, тебе проще убивать, – Федор кивнул на мертвую Елизавету. – Вишь, как ловко у тебя получилось! А я вор. И по сути, и в душе. Для меня мокрота – дело запретное. Грех. А грехов у меня и без тебя хватает. Так что живи. – Что тебе Гепп рассказал про меня? – спросил Георгий. – Все, – коротко ответил Федор. – Да оно и без того мне все было понятно. Коль уж вы надумали взорвать шахту… Блатным или деловым это без надобности. Зачем им такие салюты? Значит, ты якшаешься с немчурой. Ей-то, немчуре, такие фейерверки в радость. Так что ты, начальничек, от меня не таись. Наоборот, чем больше ты о себе расскажешь, тем лучше. Тебе лучше, не мне. Потому что мне еще надо думать, куда тебя приткнуть. А для этого мне доподлинно надобно знать, какой ты масти. А то ведь, если я по случайности приткну тебя, допустим, к деловым – они же тебя удавят. Не любят они немчуру, а уж ее прислужников-стукачей – и того паче. Правильные они люди, деловые-то. Равно как и блатные. Так что не таись. Ну а потом, когда у меня к тебе закончатся вопросы, мы и рванем… Со мной побег – дело надежное. Спрячешься, перекантуешься. А там будет видно. Глава 28 Конечно, Федор изрядно блефовал, ведя с Миловидовым разговор именно в таком ключе. Он уже знал почти наверняка, что Миловидов немецкий агент. Но одно дело хоть и почти стопроцентно догадываться, и совсем другое – получить признания от самого Миловидова. Причем не только сведения о нем самом, но и о тех, кто стоит у него за спиной. Проще говоря, о тех, кто прибыл из немецкого центра с поручением для Георгия. Также крайне важно было знать, один ли это фашистский посланник или их несколько, с одним ли заданием он прибыл в Кузбасс или с целым перечнем. Все это, по расчетам Федора, и должен был рассказать ему Миловидов. Конечно, если с ним правильно построить разговор. Заранее продумать все моменты и тонкости такого разговора было делом невозможным. Кто его знает, как поведет себя Миловидов и один ли он будет? Приходилось рисковать и рассчитывать на импровизацию, а кроме того, и на удачу. Куда же без удачи? Перед тем как встретиться с Миловидовым, Федор провел ночь в камере с Геппом. Там он разыграл целый спектакль, целью которого было выведать у Ивана все, что он знает о Миловидове, о тех, кто стоит за ним, о взрыве шахты и, возможно, еще о чем-то, из этого ряда выходящем. – Что, дядя, доигрались мы с тобой в диверсантов и шпионов? – спросил Федор у Геппа, когда за ними захлопнулась дверь камеры. – Похоже, нам с тобой кранты. Такое не прощается. Особенно в военное время. Ох, связался же я тобой, с фраером! – Надо было не связываться, – сказал Гепп тусклым голосом. Он сидел на полу камеры, обхватив голову руками, и мерно раскачивался из стороны в сторону, как заведенный. – Так я-то почему связался? – возмущенно произнес Федор. – Хотел пошиковать на воле, а не загибаться под землей! Дался мне этот уголь! Вот пошиковал… Подвел ты меня, дядюшка. За такое в порядочных компаниях полагается держать ответ. Ну да сейчас не время. Сейчас надо думать о другом – как спасти свои шкуры. – Да как их спасешь? – голос Геппа стал еще глуше. – Мы ничего не скажем, так ведь другие все равно скажут! Блатные, дезертир… – А что они могут сказать? – недоуменно спросил Горюнов. – Что они знают? Или, может, ты им доложил все, как оно есть на самом деле? – Нет… – Вот видишь. Ничего они не знают. Может, о чем-то и догадываются, но ведь что такое догадки? Так, трескотня. Да и догадками своими они делиться со следователем не станут. Разве не так? Одно дело если ты согласился на диверсию по глупости и неведению, и совсем другое дело – если ты знал, что готовишь самый настоящий вражеский акт! Что ты! Этим словам и цена-то разная. За глупость и неведение – максимум пятнашка, тем более что действие до конца не доведено, а вот ежели вражеская диверсия – тут уж подставляй лоб под пулю! Гепп отнял руки от лица и посмотрел на Федора. – Вижу, ты меня понял, – сказал Горюнов. – И это прекрасно! Вот так и говори, если спросят. Мол, знать не знаю никаких немецких шпионов, все хотел сделать по неразумности своей, да еще по причине озлобленности на власть за то, что меня, безвинного, сослали. Глядишь, и прокатит телега. А пятнашка – не вышак. Намного веселее. – А с чего ты взял, что я решил совершить диверсию? – спросил Гепп. – Может, так и есть, поступил по недоразумению и от обиды… – Ты, дяденька, за дурака-то меня не держи! – скривился Федор. – Уж коль эти твои бивни вместе с дезертиром о том доперли, то я – тем более. Я – умный. Одна беда – твой начальничек. Ну, тот самый, который давал тебе поручения и перед кем ты держал отчет. Он-то на свободе и живой. И это – очень плохо. И для тебя, и для меня, и для твоих бивней вместе с дезертиром. Потому что сегодня или завтра сцапают и его. Коль уж они повязали всех нас, то, значит, знают и о нем. И вот какая может быть гарантия, что он, этот твой начальничек, не расколется при первом же на него нажиме? А коль расколется, то и всех нас потащит за собой. Такие вот дела, и никакой радости… Я вижу, ты задумался? О чем же, если не секрет? Я это к тому, что, может, мы думаем об одном и том же? – Он-то, наверно, уже далеко отсюда, – безрадостно сказал Гепп. – Ищи его… – Хорошо, если так, – сказал Федор. – А если нет? Если упал на дно? Мы ведь не знаем, а это какой для нас риск! Ой, дядюшка! Сейчас не тот случай, чтобы нам рисковать! На кону наши с тобой шкуры! Нет, оно конечно: если тебе хочется получить пулю в лоб, это твое личное дело. Но мне-то такого удовольствия ну никак не хочется. Вот потому я и хочу, чтобы ты рассказал мне все о своем хозяине. Все, что знаешь. – А зачем? – в голосе Геппа по-прежнему ощущались тоска и безнадежность. – А затем, что мне очень хочется заткнуть ему рот. Ты рассуди сам. Кто и чего скажет, если твой хозяин умолкнет навеки? Мертвые – они тихие… Даже перед следователем. Вот и будет наше признание основным и единственным. Тем, может, и спасем мы свои драгоценные шкуры. – Да как же ты ему заткнешь рот? – Гепп недоверчиво посмотрел на Федора. – Мы – здесь, а он где-то там… – Ну, уж это мое дело. И в тюрьмах есть ходы-выходы. Ты главное скажи. А уж дальше – дело мое. А заодно поживешь еще и ты. Ну? – Что тебе сказать, если ты говоришь, что и сам обо всем догадываешься? – Обо всем, да не обо всем, – возразил Федор. – А может, я ошибаюсь? А нам ошибиться никак нельзя! И вообще, дядя, ты мне начинаешь надоедать! Вместо того чтобы мне с тебя спросить за твою подставу, я тебе еще и жизнь спасаю! А ты воротишь рыло… Так не делается, ты понял? Попадешь в тюрягу, там тебе быстро разъяснят эти моменты… Да так разъяснят, что вышка покажется тебе слаще воли! А я выступлю главным обвинителем. А может, еще и исполнителем приговора. Потому как имею право. – Миловидов, – неохотно выдавил из себя Гепп. – Георгий… – Это кто же такой? – лениво поинтересовался Федор. – Заместитель директора «Поварнихи». – Ого! Высоко забралась немчура! Заместитель директора шахты! – Он не немец. – А кто же? – Русский. – Надо же! Но те, кто за ним, они ведь немцы? – Да, наверно… Он мне обещал, что переправит меня в Германию. Как немца меня там примут с оркестрами… – Гепп безрадостно усмехнулся. – Как бы он меня туда переправил без немцев? – Ты кого-нибудь из этих немцев знаешь? Я это к тому, а вдруг они где-то поблизости? И их много, а я один? Вот поэтому я и спрашиваю… – Не знаю, – сказал Гепп. – А он ничего не говорил. – Ясно-понятно… Ну а где этот… как его… – Федор пощелкал пальцами. – Миловидов, – подсказал Гепп. – Да, Миловидов… Ты знаешь, где он живет? – Да кто ж не знает? – Тогда диктуй адрес. Я запомню. И передам кому следует. И больше у меня к тебе вопросов нет. Жди и надейся. На допросах говори так, как я тебе велел. Потому что если скажешь иначе, вслед за собой потянешь и меня. И тогда не доживешь и до расстрела. А будешь говорить по-умному, может, еще и поживешь. И я вместе с тобой. И те бивни, которых ты нанял. И все, дядя, ты мне надоел. Век бы тебя не видеть, диверсанта. Федор отошел в другой угол камеры, сел на пол, прислонился к стене и закрыл глаза. Ему очень хотелось спать, но он понимал, что спать ему этой ночью не придется. Кто его знает, как поведет себя Гепп? Вдруг он сдуру захочет удушить Федора? Или разбить его голову об стену? Со спящим это сделать легко… Все-таки как ни говори, а фашистский диверсант, пойманный с поличным. Так что уж лучше не спать, а только делать вид, что спишь. Впрочем, ничего опасного для Федора за остаток ночи не случилось. Гепп почти неподвижно просидел в своем углу до самого утра, не приближаясь к Горюнову и даже на него не смотря. Он был погружен в свои переживания. – Кажись, уже и утро, – Федор встал, потянулся и пропел: – Ой, да загубили парня удалого, ой да заперли в клетке орла! Это был условный сигнал, заранее оговоренный с майором Расторгуевым. Вскоре в камеру вошли два охранника и увели Горюнова. – С Ульяной все в порядке? – спросил Федор, едва только переступил порог кабинета Расторгуева. – Да, – коротко ответил майор. – Не беспокойся. Жива, цела, здорова. Спрашивала про тебя раз, наверно, пятнадцать подряд. Как ты? Что ты? Где ты? А что я скажу? Говорю, живой и здоровый, скоро свидитесь. – Правильно сказал, – одобрил Федор. – Свидимся… Потому что – ура! – он устало засмеялся. – Залез, значит, в душу к Геппу? – спросил Расторгуев. – Залез… До сих пор противно… Гадкая у него душа. А ведь еще предстоит лезть в душу Миловидову. Инженеру… – Думаешь, он? – Он, красавец, кто же еще, как не он? Что говорит наблюдение? – Вчера вечером они оба – Миловидов и его жена – как вошли к себе, так и не выходили. Сегодня утром он вышел, а ее что-то не видать. Через два часа с четвертью он явился обратно домой и больше никуда не выходил. Ни ночью, ни сегодня днем к ним никто не заходил. Хотя – кто его знает? – засомневался майор. – Ведь общежитие! Там шастает много всяких разных… Так что, может статься, кто-то пробрался и к ним. Неудобный объект для наблюдения. А шторки у них на окошке задвинуты, ничего не разглядишь. – Ладно, – подумав, сказал Георгий. – Как бы там ни было, а придется рискнуть. Случай-то уж больно хорош! – Это ты о чем? – не понял майор. – Хочу наведаться к Миловидову в гости, – пояснил Федор. – И конечно, к его дражайшей супруге. Ну, и кто там еще будет… Скажу, что сбежал из-под стражи. Выручайте, скажу, поскольку я – ваш. Или, наоборот, а давайте-ка я сам выручу вас. Мол, одной ниточкой повязаны, стало быть, и спасаться вместе. В общем, как придется. И коль они захотят спастись, то, значит, точно шпионы. Вот оно и доказательство их вины. – А если их там целая компания? – покрутил головой Расторгуев. – Ведь убьют! Ты хоть пистолет с собой возьми. Все надежнее. – Не, не возьму, – мотнул головой Горюнов. – Это почему же? – простонал Расторгуев. – А вдруг они захотят меня обыскать и найдут пистолет? Вот, скажут, какой интересный бегун – с пистолетом! Откуда он его взял? В общем, не возьму, и все. Потому что халтура.