– На похороны еду, Клава. В Горбино отец у меня умер. – Ой, извините, соболезную. – Спасибо. – Но адресок-то на всякий случай запомните? – Зачем? – Да мало ли, пригодится. – Хорошо, давайте адресок. – Он простой. Прибрежная, 12, от автобусной станции пять минут ходьбы, сразу за клубом вдоль Терева идет моя улица. А там подскажут, меня все знают. – Не сомневаюсь. – Не в том смысле. – Да я понял. – Заезжайте, буду рада. – Как получится. – Может, пройдемся по лесу, пока Васька свой автобус чинит? Маханов посмотрел на сидящих на обочине пассажиров, перевел взгляд на Клавку: – Думаете, затянется ремонт? – А кто его знает? У Васи каждый раз по-разному: когда за десять минут управится, а когда до вечера провозится. Но он – мужик упертый, обязательно сделает. Пешком идти не придется. Хотя… я бы с вами и пешком пошла. – Далеко. – Это одной далеко, а вдвоем – близко. Маханов прекрасно понимал, на что она намекает, но перебивать не стал, хоть какое-то отвлечение от тяжелых мыслей. – Пойдемте. На этот раз ремонт затянулся на три часа. Пока Маханов гулял с Клавкой под насмешливые взгляды пассажиров, женщина не раз намекала, что не против познакомиться с ним поближе прямо в лесу. Маханов делал вид, что не замечает этого. Он все больше беспокоился, потому что уже здорово опаздывал. Он все еще надеялся, что без него отца не похоронят. Хотя в глубине души и желал этого – не хотелось видеть его мертвым. В 12.40, Маханов заметил по часам, водитель Василий или Иваныч, всяк называл ему по-своему, закрыл капот, вытер ветошью руки, залез в кабину и завел двигатель. Тот заработал без перебоев и выстрелов из выхлопной трубы. – Товарищи, прошу в салон! Извините за простой, по техническим причинам – бывает. Едем! Народ забрался в салон. Клавдия уселась рядом с Махановым. Шофер повернулся, подмигнул Николаю Ивановичу. Потом, видно, вспомнил, куда тот едет, смутился, закашлялся, закрыл двери. Автобус побежал дальше. Опаздывал он больше чем на три часа. Маханов подумал, что, может статься, он воспользуется услугами Клавдии, если его не дождется Фомич с подводой. Она найдет ему попутный транспорт. Вот только какую плату за это затребует? «ЗиС» въехал в райцентр в 13.10. Пассажиры то тут, то там, по дороге, стали просить остановиться. В другой раз Василий, может, и проигнорировал бы эти просьбы, но сегодня он чувствовал себя виноватым и потому вставал у каждого столба. Маханов нервничал, Клавка смотрела на него, лелея тайные надежды. Впрочем, какие там тайные – ее единственное желание было написано у нее на лице. Наконец автобус приехал на станцию. Это была давно заколоченная будка, в которой когда-то сидел билетер, была касса, но тогда и ходили несколько автобусов. Сейчас же здесь останавливался только «ЗиС» Василия. Клавдия вышла вместе с Махановым. – Вас должны встретить? – спросила она. – Должны, но могут и не встретить, а мне надо в Горбино. – Ничего, мы найдем, как доехать. Пообедаем у меня, столовая у нас не для москвичей, зато цены – похлеще городских. Но Маханова встречали. Он не сразу заметил подводу, зато увидел Николая Фомича Дубко, которого чаще звали «дед Фомич», потому что он разменял уже восьмой десяток. Дед был заметно навеселе: – Ну здравствуй, тезка! – Здравствуй, Николай Фомич. – Задержался ты что-то. – Так вышло. Автобус сломался. – Ну, этим тут не удивишь. Вот только на похороны-то ты не успел. Отпевали в полдень, потом сразу на кладбище, вот так-то. Выпьешь? Он достал из кармана мятых штанов поллитровку мутного самогона. Один вид спиртного вызвал у Маханова отвращение: – Нет, дед Фомич, не хочу. – Ну, дело хозяйское, а я приму. – Он откупорил бутылку и отхлебнул прямо из горла. Пока дед довольно крякал и занюхивал куском черного хлеба, Маханов повернулся к Клавке: – Вот меня и встретили. – Да вижу. – Весь ее вид говорил: «Принесло же тебя, старый хрыч, и чего ты не свалил в свою деревню?» – Вижу, Николай Иванович. Что ж, адресок есть, может, на обратном пути заглянете? Двери моей хаты для вас всегда открыты. До свиданьица. И, отчаянно виляя бедрами, она направилась в сторону клуба. Николай Фомич проводил ее внимательным взглядом: – Кто такая? – Попутчица. – Глядела на меня, словно я у нее корову увел. Гулящая – сразу видать. – Она просто попутчица. Вместе из города ехали. – Знаю я этих попутчиц. Хищницы! Охочие больно до мужиков. Ладно, поехали, что ли, а то и на поминки не успеем. – Ну на поминки-то успеем в любом случае. Дед утвердительно кивнул головой: – Твоя правда. У нас ведь как – только начать, а потом уж никто и не помнит, за что пьют. То ли за упокой, то ли за здравие. – Едем, Николай Фомич, где подвода-то? – Тут, за углом. – Не боишься оставлять? – Не-е, чего ей будет: лошадь старая, телега – того и гляди развалится, только сено свежее. – Доедем? – У меня не автобус. Лошадь и на одной оси дотянет. Они прошли за угол. Лошадь мирно щипала траву, в телеге было расстелено сено, поверх него брошен брезент. – Садись, Николай Иванович, поедем до дому, до хаты. Давненько ты на деревне не был. Да и не мудрено – большой человек стал в Москве! – Семен Коробов в деревне? – спросил Маханов. – Дружок-то твой? Тама. Где ж ему быть? Шоферит – председателя возит. Нынче на ремонте, а то бы он за тобой приехал. Вторая машина под доярками, ту брать нельзя. Ну, устроился? – Да, – ответил Маханов, растянувшись на брезенте, из-под которого шибал в нос приятный, бодрящий запах свежескошенной травы. – Ну, с богом.