Это, пожалуй, последнее о психотерапии. * * * «Матрица» — это лишь разделяемое безволие. Своего рода «общественное соглашение» на уровне тонких материй. * * * Любите себя, какими вас нет. Так верней. * * * Любая людская тирания меркнет рядом с тиранией мироздания. От того всякий пафосный борец с тиранией выглядит несколько комично. То есть, его искренность под вопросом. Как под виселицей. * * * Более нет никакого «социализма», «капитализма». Есть некое общественное соблюдение договора. Общественного договора. Условности, подкрепленной законодательными гарантиями. * * * Ныне стоит исходить не из показного пародийного консерватизма власти, а из дремучего консерватизма подавляющего числа населения, сумевшего образоваться за последнее двадцатилетие. * * * Я смотрю на живую материю, на мир движущийся, тем более, на мирЪ витальный, как на исчезающее, смотрю как-бы со стороны смерти, и в этом смысле он не видится мне существующим, «всамделишным». Иначе я вижу вещи — в них основательность, будто они откусили себе часть времени. Вещь выглядит словно бы привитой от смерти. И лишь отсутствие вечности, тотальная конечность, Ничто являются гарантом, тем, что лишает беспокойства… * * * Анорексия — «болезнь» ангелов. * * * Сейчас пойдет много агиток в стиле — «революция — это плохо». На самом деле революция — это смотря кому. * * * Счастье — одно из понятий, поглощающих смыслы. Липкая абстракция. Наивные профаны вопрошают — «Неужто думаешь ты, что, добившись того, что продекларировала, обретешь счастье?» Так мне счастья не надобно. Мне чего мне надобно — надобно. * * * И о деньгах, социальном статусе и пр. В мире их получают, чтоб влиться в Общество, в России же, чтоб отгородиться от него. (От «общества», конечно, во втором случае.) * * * Соцсети убивают пафос и масштаб. А великий человек без пафоса и масштаба — ничто. Ну как Лев Толстой без поместий. Не представляю, кстати, Калигулу в ФБ. Вот он восклицает — «Публика, где моя публика!» А ему пьяный Вася из условного какого-нибудь Новогиреево — «Здесь я.» И смайл. Хорошо, не дожил. Сжатие реальности Моим главным детским опасением было осознание того, что этот мир — и есть окончательная и бесповоротная реальность. И что она, реальность эта чудовищна и бесконечна. Чистое осознание ада, вполне себе архетипического ада, правда в иной, несколько сюрреалистической интерпретации. Родившись, я не могла поверить в подлинность мира. Безысходность понимания настигла меня лет в шесть. И сохранилась по сию пору. Правда ныне я верю в неизбежную конечность мира. Можно назвать это сжатием или сворачиванием ада. Или же — скручиванием, уползанием вечности. * * * Интеллигентный человек от чего-то до конца не верит, что другой может превратить свою трагедию в пиар. Он вообще не умеет рационализировать трагедию. То есть, не понимает самоЮ природу сверхдейственной смеси — «Гешефт-гештальт». Я-то понимаю. * * * Глупо думать, что чудовище прячет в себе нечто ранимое. Если что и ранит его, то недостаточность своей чудовищности. * * * Кому-то вижусь я «носителем ницшеанской идеологии». Какая нелепость! Идеология у меня своя. К тому же — Ницше и ницшеанцы — нечто вообще непересекающееся и несовместимое. Ницше сделал для своего века все, что мог. Для этого он уже не сделает ничего. Да и что есть, к примеру, сверхчеловек? Всего лишь лучший среди равноубогих. Иметь и не быть — Вы находитесь в метафизическом скиту. Я имею в виду опозиционность Бытию (простите уж за словечко), сквозящую через все, что Вы пишете и говорите.