Стелла подумала о склонности Ромейна к скромному уединению и о наклонности своей матери к тщеславию и хвастовству. Она чистосердечно передала ему результат своих размышлений. – Я боюсь советоваться с матерью о нашем браке, – сказала она. Ромейн удивился. – Разве вы думаете, что мистрис Эйрикорт не согласится на него? – спросил он. Стелла удивилась в свою очередь. – «Не согласится»! – повторила она. – Я знаю наверно, что мать будет в восторге. – Так в чем же заключается затруднение? Был только один способ определенно ответить на этот вопрос. Стелла смело описала мечты матери о свадьбе с приглашенным архиепископом, двенадцатью подругами невесты в зеленых платьях с золотом и с сотней гостей за завтраком в картинной галерее лорда Лоринга. Ромейн был так ошеломлен, что на минуту буквально лишился языка. Сказать, что он смотрел на Стеллу, как приговоренный к смерти смотрит на шерифа, объявляющего ему день казни, значило бы оказать несправедливость подсудимому. Он принял удар не дрогнув и в доказательство своего спокойствия согласился ознаменовать свою свадьбу казнью – завтраком, который его желудок не в состоянии будет переварить. – Если вы согласны с мнением вашей матери, – начал Ромейн, когда к нему вернулось самообладание, – если такой личный взгляд не помешает вам… Он не смог продолжить. Его живое воображение нарисовало ему архиепископа, свадебных подруг и сотню гостей, и голос его невольно оборвался. Стелла поспешила успокоить его. – Дорогой мой! Я вовсе не разделяю мнения моей матери, – ответила она нежно. – Я с грустью должна сказать, что у нас очень мало общих симпатий. Свадьбы, по-моему, следует праздновать насколько возможно скромнее, присутствовать должны только близкие и дорогие родственники и никого более. Если же необходимы увеселения, банкеты и сотни приглашенных, то пусть это происходит тогда, когда новобрачные возвратятся домой после медового месяца и начнут серьезную жизнь. Хотя подобные взгляды странны в женщине, но таково мое мнение. Лицо Ромейна просияло. – Как мало женщин обладает, подобно вам, здравым умом и тонкостью чувств! – воскликнул он. – Конечно, ваша мать должна уступить, когда услышит, что мы с вами сходимся во взглядах на свадьбу. Стелла слишком хорошо знала свою мать, чтобы согласиться с мнением, выраженным таким образом. Способность мистрис Эйрикорт придерживаться своих узких идей и упорно настаивать на внушении их другим, когда затрагивались ее общественные принципы, была такова, что ее не могло побороть никакое сопротивление, кроме прямой грубости. Она была способна надоесть как Ромейну, так и своей дочери до крайних границ человеческого терпения в твердой уверенности, что она призвана обращать всех еретиков на истинный путь в деле браков. Намереваясь говорить о матери по этому поводу со всевозможной сдержанностью, Стелла высказалась, однако, достаточно ясно для вразумления Ромейна. Тогда он сделал другое предложение. – Не обвенчаться ли нам тайно, – предложил он, – и потом уже сказать об этом мистрис Эйрикорт? Такое разрешение затруднения, вполне на мужской лад, тотчас же было отвергнуто. Стелла была слишком добрая дочь, чтобы огорчить свою мать поступком, носившим хотя бы тень неуважения. – О, подумайте, – сказала она, – как поражена и огорчена будет мать! Она должна присутствовать на моей свадьбе! Ромейну пришла мысль о компромиссе. – А что вы скажете, – предложил он, – если приготовиться к свадьбе потихоньку и сказать мистрис Эйрикорт за день или за два, когда уже будет поздно рассылать приглашения? И если ваша матушка будет обманута… – Она рассердится, – прервала Стелла. – Прекрасно. Свалите всю вину на меня. Да кроме того, при этом могут присутствовать два лица, которых, я уверен, мистрис Эйрикорт рада будет встретить. Вы ничего не возразите против лорда и леди Лоринг? – Возразить! Они мои самые дорогие друзья, так же, как и ваши. – Ну, а кого еще пригласили бы вы, Стелла? – Еще кого? Кого вы хотите, Луис. – Так я скажу – никого. Господи, да когда же это будет?! Мои поверенные могут приготовить брачный контракт через две недели или даже раньше. Вы согласны через две недели? Он обвил рукою ее талию, а губы его прикоснулись к ее прелестной шейке. Она была не такая женщина, чтобы прибегать к обычному женскому жеманству. – Да, – сказала она нежно, – если вы хотите. Затем она встала и отошла от него. – Ради меня, Луис, мы не должны долее оставаться здесь вместе. Только она проговорила это, как музыка в бальной зале прекратилась. Стелла убежала из зимнего сада. Первое лицо, встретившееся ей, когда она возвращалась в приемную, был отец Бенвель. III. Конец бала Продолжительное путешествие, по-видимому, не утомило патера. Он, как и всегда, был весел, вежлив и так отечески внимателен к Стелле, что ей было совершенно невозможно пройти мимо него с официальным поклоном. – Я приехал из Девоншира, – сказал он, – поезд по обыкновению опоздал, и я явился сюда самым последним из всех запоздавших гостей. Я не вижу некоторых знакомых лиц в этом восхитительном обществе, например мистера Ромейна. Может быть, его нет в числе гостей? – О нет, он здесь. – Может быть, он уехал? – Нет, насколько я знаю. Тон ее ответов побудил отца Бенвеля оставить Ромейна, и он взялся за другое имя. – А Артур Пенроз? – осведомился он затем. – Мистер Пенроз, кажется, уже уехал. Ответив, Стелла взглянула по направлению леди Лоринг. Хозяйка составляла центр кружка из дам и мужчин, и отец Бенвель мог бы уехать прежде, чем она освободилась. Стелла решилась сама сделать попытку, о которой она просила леди Лоринг. Лучше попытаться и потерпеть поражение, чем совсем не пробовать. – Я спрашивала мистера Пенроза, в какую сторону Девоншира вы отправились, – начала она самым любезным образом. – Я сама немного знаю северный берег, в особенности по соседству с Кловелли. Ни малейшей перемены не проявилось на лице патера, его отеческая улыбка по-прежнему была выразительна. – Не правда ли, это восхитительная местность? – сказал он с энтузиазмом. – Кловелли самая замечательная и самая прекрасная деревня в Англии. Я так насладился отдыхом – экскурсиями по морю и по суше, что, знаете ли, чувствую себя опять молодым. Он игриво повел бровями и потер свои полные руки с видом такого несказанно-простодушного наслаждения, что Стелла возненавидела его. Она чувствовала, что самообладание покидает ее, под влиянием сильного волнения ее мысли утратили свою обычную последовательность. Пытаясь разгадать замыслы отца Бенвеля, она сознавала теперь, что взялась за дело, требующее более гибких умственных способностей, чем те, которыми она обладала. К ее нестерпимой досаде, она не находила, что бы сказать ему еще. В эту критическую минуту появилась ее мать, жаждущая новостей о победе над Ромейном. – Как ты бледна, моя милая! – сказала мистрис Эйрикорт. – Пойдем со мною, тебе следует выпить вина. Эта ловкая хитрость, желание увлечь в интимный разговор не удались. – Только не теперь, мама, благодарю вас, – сказала она. Отец Бенвель, намеревавшийся было благоразумно удалиться, остановился и взглянул на мистрис Эйрикорт с почтительным вниманием. Обстоятельства сложились так, что с его стороны было излишне отыскивать ее. Но так как она сама встретилась ему на пути, то шансы добыть через мистрис Эйрикорт необходимые сведения были не таковы, чтобы ими пренебрегать. – Ваша матушка? – обратился он к Стелле. – Я буду счастлив, если вы меня представите ей. Исполнив весьма неохотно процедуру представления, Стелла отошла несколько в сторону. Она не желала принимать никакого участия в разговоре, но имела свои причины остаться поблизости и слышать его. Через минуту мистрис Эйрикорт со свойственной ей легкостью разразилась потоком неистощимой болтовни. Различие лиц ее не смущало, а разница убеждений ей не препятствовала. Она одинаково была готова быть любезной – как с пуританином, так и с папистом, если только встречалась с ними в хорошем обществе. – Очень рада с вами познакомиться, отец Бенвель. Кажется, я вас видела на прекрасном вечере у герцога? Я говорю о том вечере, когда мы встречали кардинала по возвращении его из Рима. Премилый старичок, если так фамильярно можно отозваться о князе церкви. Как восхитительно он носит свои новые регалии, все заметили эту патриархальную простоту. Видели ли вы его в последнее время? Мысль, что орден, к которому он принадлежал, мог особенно интересоваться кардиналом, кроме тех случаев, когда он извлекал из него пользу, втайне забавляла отца Бенвеля. «Как мудра была церковь, изобретя духовную аристократию! – подумал он. – Даже на эту ограниченнейшую из женщин она производит впечатление». Его ответ был верен принятой им на себя роли человека из низшего духовенства: