Он коротко ответил: – Нет. – Может быть, я смогу объяснить его вам, – предложил я. – Сказал ли мистер Ромейн своей жене, что познакомился с вами через меня? Он снова устремил на меня испытующий взор. – Может быть, мистер Ромейн и сказал это жене, выйдя ей навстречу. – В таком случае дело ясно, как божий день: мистрис Ромейн – строгая протестантка, а я католический священник. Он схватился с поспешностью, которая не обманула бы и ребенка, за это объяснение нелюбезного приема, оказанного ему мистрис Ромейн. Таким образом я избавил его от необходимости вдаваться в дальнейшие объяснения поведения мистрис Ромейн! – Благоразумный человек никогда серьезно не огорчается религиозными предрассудками женщины, – продолжал я самым любезным тоном. – Вы обязали мистера Ромейна, и он желает сойтись с вами поближе. Вы опять собираетесь в Тен-Акр-Лодж? Он снова коротко ответил: – Не думаю. Я сказал, что мне жаль это слышать. – Но, конечно, – прибавил я, – вы всегда можете видеть его у себя, когда приезжаете в Лондон. Он пустил клуб дыма и не ответил. Но я решил не отступать. – А может быть, вы окажете мне честь и отобедаете с ним запросто у меня? Как джентльмену, ему, конечно, пришлось ответить на этот вопрос. – Благодарю вас, но я бы не желал этого. Лучше поговорим о чем-нибудь другом. Мы заговорили о другом. Он был любезен, как всегда, но, видимо, не в духе. – Мне кажется, я уеду в Париж еще в этом месяце, – сказал он. – Надолго? – спросил я. – О нет! Если заедете через неделю или дней через десять, опять найдете меня здесь. Когда я стал собираться, он сам заговорил о предмете, к которому не хотел возвращаться. Он сказал: – Я хочу просить вас оказать мне двоякое одолжение. Во-первых, не говорить мистеру Ромейну, что я еще в Лондоне, а во-вторых, не спрашивать никаких объяснений. Результат нашего свидания можно выразить несколькими словами. Я продвинулся на шаг к своему открытию. Голос, взгляд и поведение Винтерфильда подсказали мне, что он завидует человеку, женившемуся на мисс Эйрикорт. Говоря прямо, компрометирующие обстоятельства, сбившие с толку моего агента, сводятся к любовному приключению. Припомните, что я говорил вам о странном характере Ромейна, и представьте себе, если можете, каковы будут последствия такого открытия, когда мы будем в состоянии сообщить его владельцу аббатства Венж! Что касается настоящих отношений между мужем и женой, я могу вам сообщить только о том, чему был свидетелем, придя к Ромейну дня два спустя. Я хорошо сделал, что удержал Пенроза вблизи. Он нам понадобился. Приехав в Тен-Акр-Лодж, я застал Ромейна в кабинете, но не за работой. Он казался принужденным и в высшей степени расстроенным. До сих пор я не могу в точности определить причины его нервной болезни, я могу только предполагать, что после нашего свидания у него опять был припадок. Само собой разумеется, вежливость обязывала меня осведомиться о его жене. Она все еще продолжает ухаживать за матерью. Полагают, что мистрис Эйрикорт уже вне опасности. Но, всегда готовая советовать другим обратиться к доктору, эта дама уверена в крепости своего здоровья и отрицает всякую помощь лекарств. Доктор, который лечит ее, просит дочь уговорить ее продолжать назначенное ей лечение. Не предполагайте, что я стал бы надоедать вам этими обстоятельствами без уважительных причин. Нам придется вернуться к мистрис Эйрикорт и ее докторам. Не прошло и пяти минут с начала моего визита, как Ромейн спросил, не видел ли я Винтерфильда после того, как он был в Тен-Акр-Лодже? Я ответил ему, что видел, и остановился, ожидая следующего вопроса. Я не ошибся. Он спросил, уехал ли Винтерфильд из Лондона. Опытные медики утверждают, что есть случаи, когда опасная система кровопускания все еще оказывается полезной. Бывают другие случаи, в которых опасная система говорить правду, является настолько же спасительной. Я сказал Ромейну: – Я отвечу вам правду, если вы согласны, чтоб это осталось между нами? К своему сожалению, я должен сообщить вам, что мистер Винтерфильд не имеет намерения продолжать знакомство с вами. Он просил меня не говорить вам, что он еще в Лондоне. Досада и гнев ясно выразились на лице Ромейна. – Ничто из сказанного вами не проникнет за стены этой комнаты, – ответил он. – Указал ли Винтерфильд на какую-нибудь причину, заставляющую его отказаться от знакомства со мной? Я, еще раз вежливо высказав свое сожаление, сообщил правду: – Мистер Винтерфильд говорил, что мистрис Ромейн приняла его весьма нелюбезно. Он вскочил и раздражительно стал ходить взад и вперед по комнате, говоря про себя: – Это невыносимо! Правда сделала на этот раз свое дело. Я сделал вид, что не слышу его, и спросил: – Вы сказали мне что-нибудь? Он выразился мягче. – Это весьма неприятно теперь, я сейчас же должен отослать мистеру Винтерфильду редкую книгу, которую он одолжил мне. И это еще не все. В его библиотеке есть другие сочинения, чрезвычайно интересные для меня, но теперь мне невозможно воспользоваться ими. Кроме того, потеряв Пенроза, я надеялся найти в Винтерфильде друга, сочувствующего моим взглядам. В нем есть что-то необыкновенно приятное и привлекательное, а смелость и новизна его взглядов интересны для такого человека, как я. Для меня это была приятная перспектива, теперь же мне придется отказаться от своей надежды, и из-за чего? Из-за женского каприза! С нашей точки зрения такое расположение надо поддерживать. Я попытался сделать это, принимая вину на себя и извиняясь, что, быть может, совершенно против воли, я виноват в неприятности, которую он испытал. Он взглянул на меня в совершенном недоумении. Я задал ему тот же вопрос, что и Винтерфильду. – Говорили вы мистрис Ромейн, что познакомились с Винтерфильд ом через меня?.. Он не дал мне закончить. – Да, я сказал это мистрис Ромейн, – перебил он меня. – Но что же из этого? – Извините меня, если я напомню вам, что мистрис Ромейн разделяет предубеждение, общее для всех протестантов, – сказал я. – Я боюсь, что знакомство с мистером Винтерфильдом не могло быть для нее приятным, ибо он друг католического священника. Он чуть было не рассердился на меня за то же самое объяснение, которое показалось столь естественным Винтерфильду. – Пустяки, – закричал он. – Моя жена слишком благовоспитанная женщина, чтобы выказать таким образом свои предубеждения. Вероятно, сама личность Винтерфильда внушила ей необъяснимую антипатию или… Он остановился и задумчиво повернулся к окну. Вероятно, в его душу закралось неопределенное подозрение, которое он только что заметил и еще был не в состоянии объяснить. Я, со своей стороны, постарался поддержать новое направление мыслей. – Какая же тут может быть еще причина? – спросил я. Он резко обернулся ко мне. – Я не знаю. А вы? Я решился вежливо заметить ему. – Дорогой сэр! Коли вы не можете найти другой причины, то как же мне знать ее? Вероятно, поводом послужила внезапная антипатия, как вы сами говорите. Это бывает между незнакомыми. Ведь мистрис Ромейн и мистер Винтерфильд не были знакомы прежде? Его глаза засверкали внезапным мрачным блеском. Новая мысль запала в его душу. – Они встретились, как незнакомые, – произнес он. Снова замолчал и отвернулся к окну. Я чувствовал, что, продолжая далее разговор на эту тему, рискую потерять его доверие, которое приобрел. Кроме того, я имел свои причины заговорить о Пенрозе. Случилось так, что я только что получил от него письмо, где он рассказывает о своем теперешнем месте и в постскриптуме просит передать поклон другу и патрону, у которого он занимался. Я дал Ромейну письмо. Он пробежал его и вдруг изменился в лице. Одно только имя Пенроза, казалось, рассеяло мрачные мысли и подозрения, овладевшие им перед тем. – Вы не знаете, как я скучаю о моем милом друге, – сказал он грустно. – Почему бы вам не написать ему? – предложил я. – Он был бы рад получить известие от вас. – Я не знаю, куда писать. – Разве я не послал вам его адрес с письмом? – Нет. – Позвольте в таком случае исправить мою забывчивость. Я написал адрес и ушел. Подходя к двери, я заметил на столике книги о католической религии, которые Пенроз оставил Ромейну. Одна из них была открыта и возле нее лежал карандаш. Я счел это добрым знаком, но не сказал ничего. При прощании Ромейн пожал мне руку.