– Рассаживайтесь, – сказал Дин своим низким гортанным баритоном – можно подумать, что кто-то из его предков спустился с гор между Ланчхути и Чохатаури, но не было у Диноэла никаких предков. Сам он по старой привычке сел на угол стола. Пятеро. Нет. Сейчас их станет четверо. – Стив, – сказал он. – Я жду объяснений. В чем дело? Я еще шестнадцатого ждал тебя на Траверсе. А ты сидишь здесь, на этом стуле. Почему? Какая страшная беда с тобой стряслась? Красивый парень в серой водолазке удивленно пожал плечами. – Так меня завернул полковник Бакстер. Он же отправлял вам радиограмму. – Стив, ты сам-то себя слышишь? Что за бред ты несешь? Ты получил приказ от командира группы «Спектр». От твоего командира. Какой еще, к чертям, полковник Бакстер? Начальство? С начальством, если что, буду разбираться я. Если ты этого не понимаешь, то в этой вот комнате ты на хрен никому не нужен. Короче, ты уволен. Удостоверение на стол. Пошел вон, говнюк. Оставлю тебе память о том, что тебя вышиб из группы «Джадж Спектр» лично Диноэл Терра-Эттин. Можешь меня ненавидеть и сказать потом: «Вы меня с позором выгнали». Так вот, именно с позором и выгоняю. Что ты сидишь? Сейчас мы тебе поможем найти дорогу… к полковнику Бакстеру. Все поднялись, Стив молниеносно исчез, и все снова сели. – Ладно, теперь текущие дела, – продолжил Дин. – Как там наша вокзальная история? Что нарасследовали? На свет божий явилась папка, из папки – фотография. На фотографии можно разобрать не то пни, не то коряги, выстроенные в ряд. – Да, – сказал Дин и отложил снимок. – Типичные лаксианские «ивы». Знать бы только, где и когда их снимали. – То есть как? – удивился Чак. – Да вот так. Фотография, скорее всего, подлинная, но ракеты могут оказаться муляжами, или битой архаикой, или я не знаю чем. Мы вообще не знаем, действительно их украли, или это блеф, и нас втравливают в неизвестную мистификацию. Сами лаксианцы, как вы понимаете, нам объяснять ничего не станут. Позвольте напомнить, что деньги Николас получил в полном объеме. Кто объяснит таковую загадку? Деньги, которые не просто исчезли, а исчезли дважды… – Да просто украдены, – вмешался Уэсли. – Да, и украденные, так сказать, в квадрате, вдруг снова очутились у Николаса? Таким образом, у нас даже потерпевшего нет. С чем, интересно, мы собираемся выходить в Сенат? – Да ведь мы видели транспортную декларацию, – возмутился Чак. Дин вздохнул: – Тот самолет сбила не транспортная декларация, а реальная ракета с разделяющейся боеголовкой. А ракет этих – еще раз – в глаза никто не видел. Кстати, в твоей декларации указаны не «ивы», а «Буран». Мы-то знаем, как такие вещи делаются, но на Комиссии нас никто и слушать не станет. Плюс Николас. – Да, с деньгами лихо обернулось, – усмехнулся Уэсли. – Слушай, Чак, а может, мы плохо обыскали виллу? Давай съездим еще разок, может, где-то в стене хорошенький такой сейф, глядишь, и на нашу долю хватит… – Хватился, от твоей стены давно уже камня на камне не осталось. – Не мелите ерунды, – посоветовал Дин. – Виллу снимала БАФ, орудовала там «Альфа», и те и другие таких денег во сне не видали. Ну могли они там оставить десять, ну, пусть тридцать тысяч, хотя и в это верится с трудом. Но не шестьдесят миллионов, не те масштабы. – Шеф, а сами вы что думаете? – поинтересовался Чак. – Ты умеешь задавать трудные вопросы… Думаю очень простую вещь – деньги эти к Николасу не с неба упали. Заплатили их люди, и люди эти не из БАФ и уж никак не из «Альфы». Это очень серьезные ребята, дело у них важное и срочное, потому они и заказали лаксианские ракеты – знают, что отследить их практически невозможно. Произведены ракеты где-то здесь, неподалеку, то есть налицо незаконный ввоз и применение инопланетных технологий – сто восемнадцатая статья на всю катушку. Но. О каналах «Спектра» сейчас и думать нечего, нужен запрос по линии Министерства иностранных дел, а там нас вряд ли станут слушать, так что нашим усилиям – грош цена. Наплюйте. Дело закрыто. Есть разговор посерьезней. Стало быть, так. Отдел разгоняют. Его разгоняют, сколько я помню, но в этот раз взялись уж и совсем капитально. Все бы ничего, но возможны, как говорили в старину, гонения. Не все нас любят так, как бы нам хотелось. Большую память мы по себе оставили. В верхах и в низах. Поэтому моя обязанность – позаботиться о вашей судьбе. Перво-наперво. В «Спектре» вы формально не числились и не числитесь. Посему. Чак и Уэсли. Вы официально региональщики. Возвращайтесь в Сонору к Родригесу и будьте паиньками. Тише воды, ниже травы. Двое морпеховских костоломов, негр и белый, переглянулись и с пониманием кивнули. Ничего объяснять им было не надо, на превратностях службы они собаку съели. – Кенни, ты остаешься у Архангела и его парней. Это для нас сейчас самое важное. Пиши какие хочешь отчеты, бегай им за кофе, за сигаретами, не знаю что, но не выпускай Модуль из виду. Не прошу тебя разгадать его физическую сущность или вникнуть в теорию нуль-транспортировки, хотя читать, разумеется, читай, но надо, чтобы мы могли в любую минуту узнать – где Модуль, куда его увезли, или собираются, или могут увезти. Запомни, ты у нас теперь главный. Если «Спектр» когда-нибудь возродится, помяните мое слово – первое, что с нас спросят – это Модуль. Приказывать у меня теперь права нет, но прошу – ребята, в случае чего, помогите Кенни. Про тебя, Макс, и речи нет. Я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь. В отпуск, и лечись, а то ты похож на яблочный пирог после детского праздника. – Шеф, а что будет со школами? – поинтересовался заклеенный и перебинтованный Макс. – Макс, ты знаешь, что я об этом думаю. Берут мальчишку или девчонку, пять лет внушают ему, что он экстрасенс и сверхчеловек, что он член дружной семьи, авторитеты жмут руку, а потом вдруг – бац! – бросают без руля и без ветрил на улице – иди куда хочешь и делай что знаешь. На мой взгляд, это свинство. В героев мы их вряд ли превратим, а вот то, что жизнь покалечим, это наверняка. В любом случае лицеи вышли у нас из-под контроля, и сделать мы ничего не можем. Впрочем, если хочешь вернуться в наставники, ради бога, обратись к Фишеру, он тебя возьмет. Карьера учителя – это очень хорошо, это благородно, если тебе нужно мое одобрение, оно у тебя есть. Дальше решайте сами, но не забывайте Конфуция – мы не знаем, что за теми дверями, которые нам в жизни приходится открывать. За одной или даже не за одной сидит дракон. Поэтому не стесняйтесь думать подольше, прежде чем какую-то дверь открыть. Да, знаю, все вы грамотные, но на всякий случай: с Евой и Джорданом вы не знакомы, а если и встречались, то двадцать лет назад, в школе для детей с задержкой умственного развития. Таких названий, как «Кроссбридж» и «Бернисдель», вы тоже не слыхали. Писать вас будут еще долго, так что соображайте, что и где говорите. – Командир, а напутственное слово? – воскликнул отнюдь не упавший духом Кенни. – Это и есть напутственное слово. Мы служили честно. Дальше – воля Божья. Давно известное ощущение – пока что все вместе, все одна компания, но кто-то скоро поплывет дальше, на веселом пароходе, а кто-то останется в тоске и пустоте среди праздничного мусора и объедков. Дин накинул свой прославленный плащ, и малахитовый лифт, весь в огнях, как «Наутилус» капитана Немо, опустил его в вестибюль. Многие еще узнавали и таращились на ожившую легенду. На стоянке горбы брусчатки торчали из лужи, как китовые спины, словно стадо полосатиков проходило через узкий пролив. Дин спустился на первый ярус террас, радиаторы машин нависали у него над головой, а талая вода, сбегая по каменным ступеням, там и сям родниками била из щелей. Странная теплая зима, больше похожая на весну, с редкими уколами похолоданий, и больше похожая на зиму весна. Сначала все посмеивались – вот она, наконец-то настоящая зима, – потом посмеиваться перестали, потом морозный трескучий март, а теперь вот и апрель лишь под давлением календаря нехотя отступал к нулю на термометре. Диноэл направлялся домой, в так называемый Южный парк, и, выйдя из подъезда Шестой Южной зоны, мысленно поздравил себя, что догадался здесь же поставить машину – обходить громадину Института пешком у него сейчас не было ни времени, ни сил, а подвезти было некому. Усаживаясь за руль, он покосился на неоглядные просторы серых стен, теряющихся в облаках над головой – да, здешние масштабы по-прежнему покоряют, – и вдруг поймал себя на том, что уже совершенно не помнит, где там, внутри, проходит его любимая труба электростанции башенной тяги. Подобно другому известному институту, СиАй не зависел от городских источников энергии, и одним из столпов этой независимости как раз и была та самая исполинских размеров труба в чреве одного из зданий, по которой нагретый воздух из обширных институтских оранжерей и всех бескрайних первых этажей, согласно естественному ходу вещей, гонимый разницей температур, могучим потоком устремлялся наверх, вращая по пути турбины генераторов. Внутри этой трубы Диноэл в былые годы любил проводить акробатические тренировки, скакать и затевать там разные глупости. Да, были времена, когда-то ему в этом доме все было можно. А теперь вот начисто позабыл, как он туда пробирался, обходя запоры и запреты. Дожил, ничего себе. * * * Как вышло, что из нескольких скромных КомКоновских лабораторий за старинными, трехметровой толщины стенами английского Херефорда вырос вот такой голиаф? Пожалуй, можно ответить так: виновата война. Она много унесла, но и на многое открыла глаза. Комиссия по Контактам и ее службы, несмотря на всю свою ортодоксальность и закостенелость, были настроены достаточно благодушно – готовились к худшему, но надеялись на лучшее. Величайшие умы в муках творчества и со светлой надеждой тянули нить взаимопонимания, с ласковой укоризной оглядываясь на, скажем, загадочных и вездесущих Странников. Но война открыла такие двери и границы, какие в былые времена никому и во сне не снились, и дохнуло из-за этих дверей и границ таким ужасом, который быстро охладил самый рьяный оптимизм. Сказка о радостной встрече с продвинутыми братьями по разуму развеялась быстрее дыма, список известных человечеству погибших цивилизаций мгновенно разросся до многотомного издания, проломившего высокопоставленные столы, а потом и вовсе превратился в библиотеку. Космос оказался местом строгих правил. Как говорили классики, спросит – и надо успеть ответить. Контакт потребовал экстраординарных мер безопасности и тотального мониторинга во всех областях человеческой деятельности. Большинство тех самых погибших цивилизаций и погибло как раз по причине легкомысленного отношения к тому, что посчитали пустяками, вздором, случайным отклонением, согласно английской поговорке, по неосторожности вскрыв конверт с незнакомым адресом. А таких конвертов, как в старых, так и в новых, явившихся со всеми своими проблемами секторах Внеземелья, оказалось великое множество. Протоколы Контакта пронизывали все отношения человечества с Космосом. Люди быстро уразумели, что, устремляясь по непроторенным путям в глубины Вселенной, главное – это избежать развития событий по сценарию сто двадцать пятой серии боевика «Чужие на Земле». Поэтому, например, привезти на Землю что-то из Внеземелья было совершенно невозможно. Вообще. Тут действовали драконовские правила, и даже ни о каких карантинах речи не шло. На Земле можно было лишь синтезировать – и то с величайшими предосторожностями. И любой эксперт, изучающий нечто, доставленное оттуда, за шлюзами и бронированными стенами какой-нибудь лаборатории на Тритоне, прекрасно знал (и на этот счет подписывал особый документ), что в случае нештатного развития ситуации всю лабораторию вместе с ним самим и объектом изучения специальная бригада Контакта обратит в лучистую энергию. Заранее встроенный ядерный самоликвидатор Майкла Крайтона – отнюдь не выдумка фантастов и киношников. И ничего личного. Считается – и не без оснований, – что СиАй в теперешнем его виде возник из письма вундеркинда Айвена Тью в Сенатскую Комиссию по Безопасности, написанного еще в сорок четвертом году, где будущий генеральный директор указывал на преступный недостаток внимания к сферам, подверженным инопланетному влиянию, подробно эти сферы перечислял и по пунктам расписывал, какие меры в каких областях следует предпринять. Айвеновские пункты стали отделами, а само письмо легло в основу знаменитой вступительной лекции слушателей внутренней Академии СБК. Большинство из вас, говорилось в лекции, будет работать с уже хорошо известными цивилизациями, все они более или менее гуманоидные, и служба эта – достаточно рутинная дипломатия, хотя и требует немалых знаний и находчивости. Это понятно, и сейчас речь не о том. Речь о так называемом первичном контакте. Случаи контакта по всему миру исчисляются сотнями, но… Сам контактер не вступает в первичный контакт. Это один шанс на миллион или того меньше. Контакт всегда вторичен. Крестьянин, к которому в огород упала летающая тарелка, молчать не станет. Пилот, столкнувшийся с той же тарелкой, – и того хуже, потому что он военный человек, и его действия многократно фиксируются, а сам он обязан представить доклад. В любом случае вся информация попадает к властям. Власть. Это ключевое слово в нашей проблеме. Ясновидение, телекинез, Шамбала, контакт с иным разумом – все это пути к власти. В нашем случае это возможность обогнать технический прогресс, обойти затраты на новую НТР, которая что-то не спешит наступать, колоссальные вложения в фундаментальные исследования, неимоверный выигрыш во времени – шанс получить преимущество в девяти из десяти случаев, оружие и, соответственно, власть. Поэтому нам с вами никто о подобных находках рассказывать не станет, напротив, все засекретят, спрячут под землю и будут охранять как высшую государственную тайну. Какой бы чепухой она в конце концов ни оказалась. Любой человек, находящийся в несанкционированном контакте с более высокоразвитой цивилизацией, – это крушение всего уклада вещей, сложившегося тысячелетиями. Всего уклада – политики, экономики… чего угодно. Более того. Одно лишь существование независимости такого человека (не сотрудника СиАй) от власти законов социума рождает парад технологий, напрямую ведущий к концу света. Вы слышали о Судье, арбитре с правом решающего голоса, назначенным и командированным на Землю неким Высшим Космическим Разумом? Это крах СиАй. Мы сами должны найти эти случаи, как бы их ни старались от нас скрыть, и определить, насколько та или иная ситуация для нас интересна, стоит ли игра свеч. Для этого используется мониторинг, открытые публикации, агентурные данные, анализ слухов, исторические свидетельства и так далее. Наши коллеги знают об интересе к их проблемам и постараются вас к своим разработкам не допустить. Есть закон от четырнадцатого февраля пятьдесят шестого года о международном обмене информацией, но чтобы подвести под него какой-либо случай, нужны очень веские аргументы. Ваша будущая задача – найти такие аргументы – улики, доказательства и прочее и передать дело специалистам. Это и будет вашей работой, и вам очень повезет, если хоть один из присутствующих хотя бы раз в жизни вступит в реальный конкретный контакт. * * * Стоял Институт в лесу – как говорили, самом охраняемом лесу мира, – окруженном сложной конструкции забором, до предела напичканном бывалой и небывалой электроникой. Снаружи за забором лес продолжался, но уже считался парком, потому что некоторые его участки были открыты для публики. В самом же институтском лесу находились еще лабораторные корпуса и два коттеджных поселка для сотрудников, считающихся, так сказать, «государством в государстве» – многим вообще не было нужды выезжать за пределы рабочей зоны. Надо заметить, что независимость и кастовость СиАй негласно поощрялась при всех администрациях. Вся эта территория располагалась на месте бывшего Стоунбрюгге, а ныне уже фактически Аугсбурга, «города пяти холмов», и его ландшафтного заповедника. В какие-то времена здесь вовсю дымили трубы металлургического комбината, проходили, сплетаясь и расплетаясь, бесчисленные железнодорожные пути с товарными дворами, пакгаузами и громадами мостовых кранов. Мартены сначала погасли, потом исчезли, затем пропали и рельсы, заводские корпуса превратились в скелеты, и сквозь них все уверенней начала пробиваться зеленая поросль. Былые развалины, правда, ликвидировали, но и теперь в лесу запросто можно отыскать заросшую мхом шпалу с ржавым зубом костыля. Южный парк, куда держал путь Диноэл, как раз и был одним из аппендиксов малоохраняемой внешней зоны, и из окон его дома открывался чудесный вид и на лесные дебри, и на сам Институт. Дом этот был довольно изысканным сооружением, памятником индустриальной архитектуры, когда-то это была водонапорная башня – две сросшиеся колонны из красного кирпича в неоготическом стиле со стрельчатыми окнами и пилястрами, – в былые дни отсюда закачивали воду в жаркую утробу паровозов. Позже тут размещался странноватый музей воды, а точнее сказать, сантехники, потом не стало и его, и бывшая достопримечательность обратилась в мрачную руину с несокрушимой толщины стенами, черными провалами оконных глазниц и кустами вперемежку с бурьяном на крыше. От былого предназначения внутри уцелело только гофрированное колено медной трубы между вторым и третьим этажом, аккуратно заваренное с обоих концов. Диноэл, великий знаток окрестностей Института, наткнулся на это чудо еще в ранней молодости, пришел в неописуемый восторг, залез в долги и приобрел печальную храмину в собственность. В дом вернулись окна, свет и тепло, но дальше дело пошло туго: его тогдашняя начальница и подруга, удалая Франческа, до крайности смутно представляла себе, что такое интерьер, а долгие отсутствия и последующие буйные вечеринки расслабившегося спецназа тоже не слишком способствовали созданию уютного семейного гнездышка. Появление Черри и вступление в то, что уже без всяких оговорок можно было назвать семейной жизнью, тоже, как ни странно, мало что в ситуации изменило. Черри была страстной поклонницей стиля «гранж» – старины в самой ее минималистской форме, причем по возможности более тусклой, драной, треснутой и все в этом роде. Идеалом считалась скудно покрашенная кирпичная кладка. Диноэл против старины ничего не имел, но осыпающейся венецианской штукатурке он предпочитал простой бетон, и чем массивней, тем лучше – возможно, это было отзвуком бессознательной профессиональной тяги к надежности укрытия. Как бы то ни было, их совместные усилия вызывали неизменное веселье у всех последующих обитательниц водокачки, но в ту пору Дин на полном серьезе считал, что они совершили настоящие чудеса на почве дизайна. Чудеса выглядели так: в кухне на третьем этаже был устроен пол из плитки, украденной с презентации неведомой строительной фирмы, туда же купили на редкость бесформенные и совершенно нефункциональные (зато из натурального дерева!) стоячие и висячие ящики для посуды, а в ванной, на гранитной плите, подвешенной на здоровенных болтах при помощи нерушимых фортификационных смесей, установили слоноподобный шведский смеситель. Дальнейшие планы выглядели еще более фантастически: например, категорически необходимую новую проводку, страшась долбежки стен, было решено сделать наружной, упрятав в разнокалиберную гофру, пучки которой должны были эффектно разбегаться во все стороны. От подобных новшеств Диноэлово обиталище спас развод – нет худа без добра. Айрис, пришедшая на смену Черри, придерживалась диаметрально противоположных взглядов, но судьба отвела им с Диноэлом слишком мало времени, так что былые покушения на дизайн сохранились в практически неизменном виде. Дин открыл дверь и вошел в нижний этаж, служивший по большей части гаражом и, по обыкновению, складом инструментов. Отсюда начиналась лестница наверх, а также присутствовал миниатюрный серый квадрат лифта, которым никто никогда не пользовался. Здесь он без малого двенадцать лет прожил с Черри, сюда, охваченный безумной надеждой, привел Айрис, ничего из этого всего не вышло, все полетело к чертям, а теперь туда же полетела и вся его жизнь, и с этого порога он уходит в неизвестность, где на старости лет придется начинать с нуля. Дом не нес на себе никакого отпечатка личности хозяина, слишком редко он там бывал, а когда и бывал, приложить к чему-то руку ему не приходило в голову. Но все равно к этому жилищу Диноэла привязывало неясное теплое чувство, особенно уютно здесь было зимой, когда лес на холмах, одевшись в пышно-кучерявую снежную шубу, казалось, подступал к самым окнам или превращался в дивной красоты и сложности черно-белую гравюру… Черри обожала фотографировать эту ажурную вязь… Но вечно будоражило проклятое цыганское чувство – а как там, где нас нет? Как же там без меня горят огни портов и городов? Разве можно стерпеть? Нет, скорее в дорогу… На столе валялась немытая, оставленная теперь уже не припомнишь когда, вилка, стояла чашка с изображением домовитой мышки в густых травах (Черри покупала пару, но вторая по иронии судьбы после развода долго не протянула), затянутая черной пленкой окаменевшего кофе. Багаж на сутки опередил хозяина. Из по-походному собранной сумки торчали складки не то дерюги, не то шкуры. Диноэл достал телефон, совмещающий очень много полезных функций, никакого отношения к связи не имеющих, выдвинул антенну, упер в эти складки и некоторое время смотрел на монитор. Чисто. Впрочем, и без этого он ясно чувствовал, что в доме без него никто не побывал. Диноэл обошел стол и, как был, завалился на пол. С потолка на него смотрели темные, якобы закопченные балки. Ненатуральные, но довольно милые, тоже покупала Черри, для уюта, сама же старательно наклеивала только ей известным клеем. Балки эти не влезали ни в какую машину, и они вдвоем несли их на себе через весь институтский парк – благо те практически ничего не весили – и страшно веселились. Дин тихонько замычал, как от боли. Мысли крутились по заколдованному кругу: Институт, работа, увольнение, Черри, почему-то сегодня развод попытался встать из давно похороненного в душе гроба – и снова Институт, и снова работа. И главная неотвязная мысль последнего времени. Что же это за парень? Уж очень с ним все странно. Назовем его Джон Доу… да, пусть будет Джон Доу – не оригинально, но привычно. Следит, не отступая, но ни договориться, ни убить не пытается. Не хочет шума? Хочет попробовать ликвидировать на Тратере? Нет, не то, там как раз скандала не избежать. Медлит, чего-то ждет. Чего? Почему он так уверен, почему ничего не боится? На что-то радикальное замахивается… Дин посмотрел на часы, потом в окно – там тянулись всклокоченные серые облака – и заложил руки за голову. Черри. Может быть, надо было плюнуть на все, потерпеть и не допускать расставания? Начинаешь перебирать причины, что-то сочинять, придумывать оправдания, составлять и репетировать речь для ее подруги, для ее матери, брата, черта лысого, все толково разъяснять, раскладывать по полочкам, театр одного актера, убеждаешь себя, все на полчаса, а вдруг пустяковая деталь, мелочь, и все сначала – как можно было такое допустить?