На месте ментов я бы в первую очередь заподозрил в краже себя. Мать уехала в гости, а ее сыночек, которому, кстати, давно пора в армию, тут слегка загулял. Когда собственные деньги на пиво и девочек кончились, он запустил руку в семейный бюджет… Чем плоха версия? – Нет, Миша, не будем мы никуда заявлять. Сами во всем разберемся. Глава шестая. Большая прогулка 1 Я осмотрел свою комнату и обнаружил, что пропали триста рублей, упаковка аудиокассет «Агфа», несколько импортных полиэтиленовых пакетов и две немецкие шариковые авторучки. После этого мы сели завтракать. Яичница у Кушнера получилась довольно приличной. Я быстро проглотил свою порцию, допил кофе и, отодвинув грязную посуду, посмотрел на Мишку: – Давай все с самого начала. И начистоту. – Добрынин в нашем институте учился. На другом факультете и на два года старше, но его все знали. Он был заметной фигурой. – В смысле? – Комсорг, спортсмен. Во всех общественных мероприятиях участие принимал. Учился отлично. Его ставили всем в пример. Девчонкам он очень нравился, половина нашего курса в него была влюблена. А парни говорили, что он настоящий друг. Но если его подведешь, он никогда не простит. – Прямо Павка Корчагин какой-то. – Его так некоторые и называли. За глаза, конечно. На Павку он здорово обижался. У него вообще, как потом выяснилось, с идеологией было что-то не то… Нет, с иностранцами он не дружил и фарцовкой не занимался, но про партию всякое разное мог говорить и преподавателям каверзные вопросы любил задавать. Из-за этого его и отчислили из института. На истории КПСС схлестнулся с преподавательницей, наговорил ей чего-то. Кажется, про интернациональный долг и Афганистан. Я точно не знаю, я же не слышал, а слухов потом много ходило… Короче, его разбирали на комитете и постановили ходатайствовать об отчислении. Вроде бы из райкома партии такую установку спустили. Решили показательно наказать. Он же был комсоргом, должен был пример подавать, и вдруг такой случай… Родители за него вступиться хотели, у них связи серьезные, могли дело замять, в крайнем случае перевелся бы в какой-нибудь другой институт, где попроще, но он не позволил. И пошел в армию. Иногда от него приходили письма. Он не писал, где служит, но быстро догадались, что он попал в Афган, сам попросил, чтобы послали туда. В октябре он вернулся. В институт долго не заходил. Мы уже знали, что он в городе, но никто его не видел. А потом он как-то приехал. Я, по-моему, первый встретил его. Не узнать было, он здорово изменился. Раньше веселый был, в любой компании первые роли играл, а пришел весь мрачный, замкнутый, подозрительный… Про Афган почти ничего не рассказывал. Сказал только, что ничего хорошего там не видел. И что был прав, когда с той преподавательницей разругался. Она, кстати, когда узнала, чем для него закончился их спор, из института уволилась… Общаться с ним стало почти невозможно. Но пару раз мы собирались. – Мы – это кто? – Человек двадцать нас было. С разных курсов, с разных факультетов. Кто-то с ним вместе учился, кто-то просто дружил. Один раз дома у него посидели – он после армии от родителей отдельно стал жить, у него бабушка умерла, он в ее квартиру и переехал. А один раз выбрались на природу, под Зеленогорск. – Инга с вами была? Кушнер посмотрел на меня исподлобья и, помедлив, кивнул: – Они еще до армии познакомились. Ингу тоже многие знали. Самая красивая девушка на курсе! Половина девчонок по Добрынину сохла, а половина парней – по Инге. Только она всегда разборчивая была… – А с Добрыниным у нее… что? – Я точно не знаю. Может, они и встречались когда-то, но не думаю, что серьезно. Он ей из армии писал. Я думаю, если б у них что-то серьезное было, она бы как-то особенно переживала. Я бы это заметил. А она – как все. – Дело ясное, что дело темное. – Что? – Ничего, продолжай. – После этих шашлыков под Зеленогорском мы и не виделись. Все-таки с ним было трудно общаться. Пока трезвый, так ничего, а как выпьет – сядет в сторонке, молчит, и смотрит на всех таким взглядом… Ну, типа, вы тут, салаги, в тылу подъедались, пока я там за вас воевал… Конечно, его можно было понять! Только все равно неприятно. А вчера мне позвонила Инга, сказала, что Никиту убили. – Откуда она это узнала? – Понятия не имею, я как-то не догадался спросить. Перед этим она занятия несколько дней пропустила, я спросил, не связано ли это с убийством, и она сказала, что да, связано. Она не может жить дома, потому что за ней кто-то следит. Вроде бы даже нападение какое-то было, но она сумела отбиться. – Где она сейчас? – Я спросил, но она не сказала. Обещала еще позвонить. Это часа в три было, я как раз дома обедал. Я сразу бросился ее искать. С теткой ее поговорил. Она знает меня, но ничего не сказала, наплела что-то про родственников, к которым Инга уехала. Я не поверил. В общежитие наше скатался, там поискал, порасспрашивал. Никто ничего! Потом вам позвонил… – Тебе. – Что? – Мы на «ты». – Да, тебе позвонил. Только вот приехать не успел вовремя. – На самом деле ты приехал исключительно вовремя. Сделай еще кофе, хорошо? Я вышел в коридор и позвонил домой Мастеру. – Это Костя. – Как самочувствие? – Терпимо. Я… – Ты хотел узнать, на кого работали твои вчерашние друзья? – Да. Это удалось выяснить? – Удалось. Ни к убийству, ни к истории с твоей девушкой это отношения не имеет. А конкретную фамилию тебе пока знать не надо. Я удивился такому ответу, но тут же нашел объяснение: очевидно, Мастер опасается, что могут подслушать. Значит, мне нужно побыстрее с ним встретиться… – Я не хочу называть тебе фамилию, чтобы ты не наломал лишних дров, – опрокинул мои объяснения Мастер. – Когда придет время, узнаешь. А пока можешь забыть про этого человека. Я мысленно выругался. Авторитет Мастера был для меня непререкаем, но сейчас он делал, по-моему, что-то не то. – Между прочим, эти двое вчера обчистили мою квартиру. Они рассказали об этом? В трубке наступила полная тишина. Ни шорохов, ни звуков дыхания. Ничего, как будто я позвонил в космос. – Ты в этом уверен? – наконец спросил Мастер. – Уверен! – Я думаю, ты ошибаешься. Они понятия не имели, где ты живешь, и следили за тобой от клуба. – Они начали следить за мной, как только меня освободили. С ними был третий, я его видел в окно. – Нет, их было ровно двое. И о твоем существовании они узнали только вчера утром. – Но я же видел третьего! И в квартиру ко мне кто-то залез. – Я тебе еще раз говорю, что это с ними не связано. – Хорошо, – сдался я, – с ними не связано. Я ошибся. Но у них можно уточнить… этот вопрос? – Я думаю, что-либо уточнить у них сейчас затруднительно. От этой фразы на меня будто могильным холодом из трубки повеяло. – Ты будешь дома? Я позвоню часа в три-четыре. Возможно, будут какие-то новости. И не предпринимай пока ничего, жди звонка. – Хорошо, – сказал я, вешая трубку. Не предпринимай! Что ж мне сидеть и зализывать раны? Ждать, пока Мастер за меня все узнает? Вчера он спас меня, а сегодня привезет ко мне домой Ингу? Кушнер смотрел в кухонное окно, делая вид, что разговора не слышал. Я сел за стол. – Ты кофе налил? – Стоит перед тобой, – вздрогнул Кушнер и снова, черт побери, начал краснеть. – Миш, что у тебя за привычка такая? Чего ты все время краснеешь, как девочка перед трактором? Не знаю, с чего мне пришел на ум трактор, но это неожиданное сравнение развеселило меня и успокоило нервы, слегка взвинченные разговором с Мастером. – Ладно, не обижайся… – Ничего, я привык. Я вот тут подумал сейчас… Мне кажется, я знаю, где может быть Инга. По-моему, она вчера звонила через межгород. А у нее родственница одна, совсем дальняя, живет в Коминтерне. Это городок такой на Ладожском озере. Я не знаю точного адреса, но Инга мне как-то показывала фотографию дома. Она туда ездила погостить прошлым летом.