– Потому, что тогда побьют обязательно. Ладно, что было дальше? – Примерно через неделю Никита позвонил и сказал, что подозрения подтвердились. Прямо так и сказал: «Мои подозрения подтвердились». Мне показалось, что он очень этим доволен. У него голос был такой… энергичный. У него до армии был такой голос, а когда он из Афганистана вернулся, начал говорить по-другому. А тут опять, как в старые времена. Я спросила, что это значит, но он не захотел отвечать. Только попросил поподробнее описать, как выглядит Муса. Я описала, как смогла, и все, на этом наш разговор закончился. Он обещал вскоре перезвонить, но объявился только через две недели. Встретил меня около дома, когда я возвращалась из института, и пригласил в кафе. Мы там посидели немного. Знаешь, у него не только голос изменился, у него и взгляд стал немного другим. Каким-то азартным, я бы сказала. Я спросила, чем он занимается, не собирается ли восстанавливаться, а он ответил, что у него сейчас слишком много других дел, чтобы думать о такой ерунде, как учеба. Тогда я спросила про Холоновского, но он как-то ушел от ответа, я только поняла, что еще много чего нужно проверить. – Проверить чего? – Я не поняла. – Ты ему про меня говорила? – Да, сказала. Не знаю, зачем. Просто сказала. А что? Как ты догадался? – Догадался. Он следил за мной. В «Сказку» приходил, какие-то дурацкие записи делал. – Это он из ревности. Наверное, заметил, что ты мне не просто… понравился, и решил посмотреть на тебя. Знаешь, когда мы тогда разговаривали, у нас это было что-то вроде прощального ужина. Мы долго просидели, пока кафе не закрылось. Я поняла, что он не связывает свое будущее со мной. Он слишком многое повидал, слишком далеко ушел вперед за эти два года, а я осталась такой, как была. Ему со мной уже было неинтересно. Может, он сам этого сначала, когда только вернулся, не понимал, но потом понял. Ты можешь не верить, но у меня с ним, после его возвращения, ничего не было. Хотя он мне как-то сказал, что ему часто снилась наша ночь после «отвальной». И что ничего лучше у него в жизни не было… Инга замолчала, опустив голову так, чтобы я не видел лица. – В общем, он, как говорится, хотел быть уверенным, что отдает меня в хорошие руки. Вот и следил за тобой, хотел знать, что ты собой представляешь…Знаешь, что он сказал, когда мы увиделись после армии? Он посмотрел на мою руку и спросил: «Ты еще не вышла замуж?». – Из-за его ревности меня три дня в кутузке держали. – Что? – Так, ничего. Инга посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы. Она их торопливо вытерла и несмело улыбнулась. – Он как-то сказал, что если бы это было разрешено, он бы стал частным детективом. Как в Америке. – Лучше бы он стал агрономом. – Почему? – Живым бы остался. Я посмотрел на часы. Время незаметно подбиралось к шести. Еще немного – и придет уборщица. Инга говорила, наверное, часа три. Я бы ни за что не смог столько времени трепать языком. Мне было бы проще с кем-нибудь подраться. – Как сама думаешь, его убили из-за этого Холоновского? Инга поежилась: – Может, это все-таки были просто грабители? – Тактика страуса, – пробормотал я. – Значит, говоришь, я тебе сразу не «просто понравился»? Как с тобой, оказывается, легко! Чуть-чуть помахался – и сразу герой. – Во-первых, не чуть, их было трое. А во-вторых, дело не в том, как ты… махался. Просто в экстремальной ситуации проявляется суть человека. Я увидела, что на тебя можно положиться. Ты можешь быть врагом, но не станешь предателем. И девчонки, которые со мной были, мне это сказали. – Спасибо, – я почувствовал себя немного смущенным. Наверное, от того, что комплиментами меня баловали не сильно, как в спорте, так и в жизни. И я никогда не задумывался, можно на меня положиться, или нельзя. Просто всегда делал так, как считал нужным. – Слушай, а ты не думала, что про Мусу надо сообщить в КГБ? Инга долго не отвечала. Натянула одеяло до подбородка и смотрела мимо меня. Я пожалел, что спросил. – Думала. Еще как думала. Они ведь опять начали бы меня таскать. Правильно? Допросы всякие, опознания, очные ставки. В институте бы стало известно. Опять уезжать в другой город, начинать новую жизнь? Сколько можно? А так про меня как будто забыли, и ладно… Я прижал ее к себе, давая понять, что я задал дурацкий вопрос и развивать ответ не надо. – Значит, так: у нас есть еще минут сорок на то, чтобы заняться делом. – А потом? – Потом я отвезу тебя домой, к тете, вы закроетесь на цепочку и, если кто-нибудь позвонит, станете отвечать, что дома никого нет. А я тем временем придумаю, как нас спасти. – Нас? – Именно, нас. И тебя в первую очередь. 2 Мы ушли из клуба до прихода уборщицы, и я на такси отвез Ингу в Купчино, к тете Ингрид. – Все поняла? Сиди дома и никого не пускай. Если что, звони по «ноль два». – Когда ты приедешь? – Постараюсь быстрее. – Я люблю тебя… Тот же таксист доставил меня к дому. Квартиру больше не взламывали. Я подумал, что надо бы купить новый замок. Хотя чего с него толку? Этот, не самый дешевый, вскрыли без всяких ключей, значит, откроют и новый, если потребуется. Надо не на замки тратить деньги, а сделать так, чтобы больше ко мне не являлись без спроса. Я занялся уборкой, но, приведя в относительный порядок кухню и коридор, оставил это занятие до лучших времен. Пошел принять душ и увидел череп с костями на зеркале. Я совсем забыл про этот рисунок. Чего они хотели этим добиться? Напугать? Плохо же они меня знают, если надеются, что я так задешево испугаюсь. Скорее просто выместили злобу от того, что не смогли поймать. Рисунок был сделан губной помадой яркого оттенка. Моя мать такими не пользовалась. Значит, здесь была девушка. И с ней еще один-два человека. Те же, которые ездили в Коминтерн? Хорошо бы, чтоб те же. А то слишком много врагов получается. Я принял душ и позвонил Кушнеру. Трубку сняла его мама. Голос у нее был настороженный. – Мишу? А кто его спрашивает? Я не знал, как лучше представиться, и назвался просто по имени. Помешкав, она позвала сына. Он долго шуршал трубкой и ответил, позевывая. – Разбудил? – Нет… – Ладно, не притворяйся. Как самочувствие? – Болит немного, но ходить могу. – Под себя? Кушнер обиженно запыхтел. – Ладно, я пошутил! Поговорить надо. Сможешь через часик выйти во двор? После Кушнера я набрал номер Серого. Он ответил с полгудка и, выслушав мое приветствие, усмехнулся: – Вы чего, сговорились друг за другом звонить? – Кто мы? – Только что Мастер позвонил и уволил меня. – В каком смысле уволил? – В прямом. Я больше с вами не работаю. Вечером заберу вещи из клуба. Я помолчал, обдумывая услышанное. Я хотел попросить Серого о небольшой помощи, но после такого известия делать это было не очень удобно. Или неудобно только на потолке спать? Поменяйся мы с Серым местами, он бы, наверное, не постеснялся, попросил. И совершенно спокойно воспринял бы мой отказ, если бы я решил ему отказать. Я же боялся услышать твердое «Нет» в ответ на свою просьбу. Мне казалось, это меня выбьет из колеи. Да и не хотелось нагружать своими проблемами человека, у которого и без того день начался не самым радостным образом. – Мастер сказал, что ему не нравится, чем я занимаюсь в свободное время. Это портит репутацию клуба и дискредитирует философию обучения боевым искусствам. Смотри, завтра он и тебя может выставить. Ты ведь со своими заморочками тоже все портишь и дискря… диск-ре-ди-ти-руешь. Хотя ты ведь у него в любимчиках ходишь! Ладно, пока. Увидимся когда-нибудь. Или ты от меня чего-то хотел? – Ничего. Удачи! – И сам не пропадай… Я наскоро перекусил и стал собираться. Пора было двигаться к Кушнеру. Я решил прогуляться пешком. Как только вышел из дома, меня окликнули. Незнакомый грузный мужчина в вельветовой куртке и фирменных джинсах выбрался из бежевой «Волги» и тяжело пошел мне навстречу. – Константин Андреич, я не ошибся? – Допустим, – ответил я, как гангстер Морган в телефильме «Мираж». – Меня зовут Добрынин Евгений Виленович. Я отец Никиты… Я хотел извиниться перед вами. – Извиниться? За что?