– Спасибо. Про город я уже слышал. Месяц назад я обращался к Смелякову с больным зубом. Он дал мне пригоршню таблеток и пообещал отвезти к стоматологу. Мы так до сих пор и не доехали… Доктор ушел, я остался один. В санчасти было тихо. Сколько времени? Я приподнялся и выглянул в окно. Судя по всему, приближался обед. «А в тюрьме сейчас макароны дают…» Интересно, здесь кормят? Ладно, все равно жрать не хочется. Я лег поудобнее и принялся думать. Ничего толкового из этой затеи не получилось. Слишком много было вопросов, на которые я не знал, как ответить. Я узнал Пекуша по шагам еще до того, как он появился в палате. – Жив? – спросил взводный с порога. Я сделал вид, что собираюсь подняться. – Лежи, лежи! – Пекуш предостерегающе вскинул руку. Поискал, на что можно сесть, и выбрал колченогую табуретку в изголовье соседней кровати. Чтобы смотреть на него, мне приходилось неудобно выгибать шею. – Слушай, Ордынский, тебе не кажется, что у тебя слишком беспокойная жизнь? За каким хреном ты поперся ночью к «четверке»? Привидений захотел посмотреть? – Не помню, товарищ старший лейтенант. – «Не помню! – передразнил Пекуш. – Сам не спишь и другим не даешь. Думаешь, мне очень хочется с командиром из-за тебя объясняться? То один номер выкинешь, то другой… Тебе что было сказано? Тренироваться! А ты, получается, мой приказ в хрен не ставишь? Хочешь опозорить меня на соревнованиях? Учти, если генерал с меня шкуру спустит, то я с тебя спущу десять шкур. Кто бы у тебя там ни родился, хоть целый взвод, в отпуск ты не поедешь. До конца службы из спортзала не вылезешь, а уволишься последним приказом. Это мое тебе последнее китайское предупреждение. Ты меня понял? – Понял… – Не понял, а «Так точно!», солдат! Ладно. – Пекуш вместе со стулом придвинулся ближе и заговорил неожиданно доверительным тоном: – Все думают, что ты подрался с местными, из поселка. Они заглянули к своим землякам, а тут ты… В общем, чего-то не поделили. Но я знаю правду… Пекуш наклонился совсем близко. Взгляд у него был такой, как будто ему действительно кто-то все рассказал. Затаив дыхание, я ждал. Пекуш выдержал солидную паузу, а потом сказал таким тоном, будто сделал мне великое одолжение: – С сегодняшнего дня Лысенко откомандирован на маяк. Пробудет там, наверное, до конца службы. И Савчук вместе с ним. Мне надоели ваши бесконечные ссоры! Я не мог сдержать разочарованный вздох. Пекуш усмехнулся: – Что, хотел поквитаться? Ради бога, но – на гражданке. А то вы здесь друг друга до смерти поубиваете, а кому это нужно? Тоже мне, нашли игры для настоящих мужчин! Играете, а служба страдает. Он встал, отпихнул стул на место. Железные ножки противно продребезжали по деревянному полу. – Все, поправляйся. Неделю можешь здесь поваляться, а потом будь добр – в спортзал. Может, к тебе сегодня еще замполит подойдет… А-а, ладно, я сам с ним поговорю! Пекуш ушел. Значит, Савчука и Лысенко отправили подальше от меня. Маяк – это не какое-то жаргонное обозначение, а настоящий маяк где-то на побережье Каспийского моря, закрепленный за нашей частью. Попасть на этот объект в длительную командировку считалось везением. Рассказывали о счастливчиках, которые все два года службы просидели на маяке, занимаясь его обслуживанием и ремонтом. Раз в месяц кто-нибудь из офицеров ездил проверить откомандированных, а так – ни тебе уставов, ни распорядка. Включай в нужное время рубильник, читай книжки и жарь картошку – вот и вся служба. Кому-то выпадает Афган, а кому-то – старый маяк на берегу теплого моря. И то и другое называется Красной армией… Кстати, про Афганистан! Во время разговора с Пекушем я совсем забыл о своем намерении подать рапорт. Слишком быстро все получилось, слишком все неожиданно, вот и вылетело из головы. Ладно, до соревнований меня все равно никто не отпустит. А после них – посмотрим. Может, этот генерал Звонарев, которого все так боятся, останется недоволен результатами первенства, и нашу часть просто расформируют? А как здесь появились Острокнутов и культуристы? Сами нашли? Или Низам подсказал? А какова роль Лысенко? Просто «попросили» выманить меня из казармы? Кто попросил? Острокнутов? Низам? Почему его и Савчука сплавили на маяк? Пекуш искренне верит, что, кроме них, у меня ни с кем трений нет, и считает, что решил всю проблему? Или командировка – только видимая часть айсберга мер, предпринятых для нормализации обстановки? Эк я красиво загнул! Только не верится что-то ни в айсберги, ни в нормализацию. Надеяться не на кого, надо самому заботиться о себе. Я встал с кровати. Моей одежды нигде не было, нашлись только рваные тапочки из кожзаменителя. Я нацепил их и пошел осматривать санчасть. Кроме моей двухместной палаты были еще три, размером побольше, на пять коек каждая. Все они пустовали, только в одной на кроватях оказалось смятое белье, а на полу была рассыпана колода карт и валялся рваный носок. В конце коридора была лестница на чердак и пять дверей с табличками «Процедурная», «Операционная», «Начмед», «Санобработка» и «Библиотека». Первые две были заперты, из замка следующей торчал ключ. Я постучал, не дождался ответа и заглянул. В тесном кабинетике было сильно накурено. Окно закрывала плотная штора. На столе я увидел полупустую бутылку дагестанского коньяка, граненый стакан и подсохшую половинку лимона на изрезанном белом листе. В пепельнице, сделанной из гильзы снаряда, громоздились окурки. На стене висела шинель с капитанскими погонами и политическая карта мира. Я вошел, открыл бутылку и понюхал. Никогда не был любителем коньяка, но сейчас хорошая порция была бы мне в самый раз. Я наполнил стакан на две трети и выпил. Занюхал лимоном и сел на угол стола. Алкоголь приятно растекался по желудку. Я подождал и выпил еще, теперь меньше, всего полстакана. Хватит, надо оставить Смелякову. Спасибо ему за рассеянность… Боль отступила, в голове весело зашумело. Интересно, как коньяк сочетается с сотрясением мозга и таблетками, которые мне предстоит принять вечером? Ладно, плевать! С сожалением поглядев на бутылку, я вышел из кабинета. Библиотека тоже оказалась не заперта. От пола до потолка высились полки с пыльными книгами. Я пробежался взглядом по корешкам: ничего интересного. На небольшом столике лежала стопка брошюрок «Искатель». Вот это уже можно почитать. Там и фантастика, и зарубежные детективы, в том числе Чейз, который у нас на Дальнем Востоке ходил в самиздатовских вариантах. Под «Искателем» оказался журнал учета выданных книг. Я пролистал его. Записи обрывались прошлым летом – именно тогда нормальная мотострелковая часть была расформирована, а на ее базе образовалась наша экспериментальная спортивная рота. Последним, кто получал библиотечные книги, был младший сержант Гуклер из третьего батальона. Странная фамилия, немецкая, что ли? Не он ли тот самый «крутой и опущенный», которого упоминал Савчук? Правда, судя по книгам, этот Гуклер скорее относился к разряду мечтательных интеллигентов: «Над пропастью во ржи» Сэллинджера и «История любви» в журнальном варианте. Взяв «Искатель», я вышел из библиотеки и остановился перед дверью с табличкой «Санобработка». Кажется, замок сработал не до конца, и она заперта не так крепко, как мне показалось сначала. Войти? В санчасти по-прежнему никого не было, с улицы подозрительных звуков не доносилось. Я толкнул дверь, она открылась с громким щелчком, и я переступил порог. Это была комната размером чуть больше, чем начмедовский кабинет. В ней стоял такой же письменный стол и три венских стула. На столе валялась пустая пачка «Мальборо ментол лайт», в круглой пепельнице белел окурок с отпечатком яркой помады на фильтре. Я сразу вспомнил, как видел ночью огонек сигареты в окне. Это была Оксана Ярыга? Что она делала в санчасти в такое время? Не иначе, имела с Бальчисом романтическое свидание. Они здесь встречаются, а потом он возвращается в казарму, сделав крюк мимо караульного помещения, чтобы запутать следы. Хороша баба, успевает развлечься и с Бальчисом, и с Бегунцовым! И еще, наверное, с кем-нибудь… Может, и для меня лазейка найдется? На углу шкафа висел белый халат. Он него пахло духами. Аромат был слабый и очень приятный. За шкафом в стене оказалась еще одна дверь, которую было не видно с порога. Я открыл ее и оказался в узком помещении без окон. Пол и стены были отделаны кафелем, вдоль левой стены на полуметровом возвышении стояла чугунная ванна, в которой громоздились посылочные ящики и коробки. За ванной был оборудован душ. Трубы в нескольких местах были перемотаны изолентой, но все равно подтекали. Я подумал, что мне не помешает помыться. В шкафу оказалось чистое полотенце. Я запер дверь в коридор, снял шлепанцы и трусы и встал под душ. Пока регулировал воду, обнаружил заткнутый между труб осколок мутного зеркала. Он был слишком мал, чтобы я полюбовался на себя целиком, но позволял увидеть лицо. Красавец, что и говорить… Распухшее ухо, рана на лбу, синяки под глазами. На скуле четко отпечатались звенья велосипедной цепи. Вот он, портрет чемпиона… Смеситель работал на удивление хорошо. Я то прибавлял, то убавлял горячую воду, добиваясь эффекта контрастности. Это мне всегда помогало, помогло и сейчас. Общие разбитость и боль отступили, будто смытые упругими тонкими струями. Кто сказал, что в армии плохо? Отдельная комната, стакан коньяка, теплый душ, интересное чтиво на вечер. Чего еще не хватает? Разве что Оксаны… Я почувствовал на себе взгляд и обернулся. На пороге стояла Оксана. Она насмешливо улыбалась. 2 – Эй, солдатик, ты не обо мне думаешь? – О тебе тут все думают. – Это я знаю. А ты как все, или про жену вспоминаешь? Я промолчал. Она с деланым восхищением посмотрела на определенную, слабо поддающуюся контролю часть моего тела и усмехнулась: – Ладно, можешь не отвечать, и так все понятно. Мойся, не стану больше смущать. Только в следующий раз не забудь спросить разрешения. Она закрыла дверь. Я вполголоса выругался и закрутил воду. Постоял, стряхивая капли с боков и груди. Ну и чем все это закончится? Тем, что я однажды видел во сне? Или сны так и останутся снами? Я взял с бортика ванны полотенце, вытерся, обвернулся им вокруг талии и вышел в соседнюю комнату. Оксана сидела за столом и курила. – Тебя, кажется, Константином зовут? – Именно так. – Господи, какой сильный ответ! Сразу видно, что ленинградец. Ты дверь сломал, или я забыла запереть? – Забыла запереть. – Все равно, без спроса больше не заходи. Понял? – У нее был чуть низковатый, уверенный голос и манеры женщины, привыкшей быть в центре мужского внимания. – Хочешь чего-то спросить? Нет? Тогда иди в палату, тебе надо больше лежать. Я попозже приду. Я обулся, подхватил брошенные на стуле дурацкие армейские трусы, которые можно было использовать взамен парашюта, и вышел. В коридоре вспомнил, что забыл журналы. Возвращаться не стал. В палате забрался под одеяло. Заложив руки за голову, смотрел в потолок. Мысли в голове скакали, как блохи. Оксана вошла, держа в руках пачку «Искателя»: – Это ты забыл? – Я. Она поправила мокрое полотенце, которое я небрежно бросил на свободную койку, и положила рядом журналы. Постояла, задумчиво глядя на меня сверху вниз. Ей очень шла военная форма – узкая юбка и рубашка с короткими рукавами и расстегнутым воротом. На шее вызывающе блестел золотой крестик. Она села рядом со мной, взяла мою руку и принялась считать пульс, отмеряя минуту по электронным часикам-перстню. – Жить буду? – Если захочешь. Я приподнялся. Она улыбнулась: – Тихо-тихо-тихо! – и положила ладонь мне на грудь, как будто собиралась оттолкнуть. Но не оттолкнула, продолжала сидеть, делая вид, что меряет пульс. – Что-то он у тебя участился… Ты волнуешься? Я обнял ее за плечи, привалил к себе и поцеловал. Оксана замерла. Потом разжала пальцы, выпуская мое запястье. Время остановилось. Наконец мы отстранились и посмотрели друг на друга. В ее глазах плясали дьявольские огоньки. – Какие-то у нас неуставные отношения получаются. Что, так приперло?