Не только мне показалось, что в последних словах Стержня была скрыта угроза. Степа многозначительно посмотрел на меня. Я вспомнил, как он грозился в адрес кавказцев. И вот теперь такой случай! Расим достал из пакета колбасу, печенье, чай, сигареты: – Это вам, мужики. В общак. Он хотел положить продукты на стол, но Стержень покачал головой: – Пусть пока у тебя полежат. Успеется с общаком. – Зачем? Мне еще привезут. У меня тут много земляков, у них деньги есть, они все купят. – Не надо. Расим посмотрел на него исподлобья и убрал все обратно. Оставил только пачку «Далласа», протянул ее сидевшему ближе всех Степану: – На, брат, держи. Степан отвернулся. Расим пробормотал под нос что-то неразборчивое и полез на свою шконку. Я внимательно наблюдал, как он устраивается. Когда он лег на спину и замер, сложив руки за головой, я был твердо уверен, что мы уже виделись. Точнее, это я его видел. Ночью, с чердака санчасти. Он вместе с каким-то парнем приходил к Низаму. Я опознал его по движениям и осанке. Вот так встреча! Ладно, я давно привык к тому, что Ленинград – город тесный. Но и страна, оказывается, невелика. Я слез со своей шконки и подошел к Расиму. Он приподнялся на локтях и напряженно посмотрел на меня. – Ты в Махачкале часто бывал? – В Махачкале? Часто. У меня тетка живет. А что? – Я там в армии служил. – Правда? А где? – В спортивной роте. Расим расплылся в широкой улыбке. Но взгляд продолжал оставаться напряженным. И он ничего не спросил, ждал продолжения, хотя по логике должен был засыпать вопросами. – Вместе с Низамом… – Да? – Да. Я видел, как ты к нему приезжал. – Нет, брат, ты ошибся! – Расим положил руку на сердце. За нами пристально наблюдали десять пар глаз. Вранье Насрулаева было очевидным для всех, и все ждали от меня продолжения. Но я не стал продолжать. Пожав плечами, я сказал: – Ну, может, и правда ошибся. – И ушел на свое место. Лег, отвернулся к стене. Лежал и думал, как поступить. Самый главный вопрос: случайно Расим оказался в моей хате, или это кем-то спланировано? Кем? Цыганковым? Хочет спровоцировать меня, чтобы лишнюю статью накрутить? Учитывая, как много он знает, не удивлюсь, если и моя армейская служба ему известна в подробностях. Разболелась голова. Я заснул и проснулся перед самым ужином. Время шло быстро. В камере сгущалось напряжение и, по-моему, один только Расим его не замечал. Я почистил зубы и лег спать не раздеваясь, уверенный, что ночью что-то произойдет. Меня разбудили вскоре после полуночи. За столом разместились Стержень, Степан и еще два человека. Одно место было оставлено для меня. Остальные сидели на своих шконках. Только Насрулаев продолжал лежать. Мне показалось, что он притворяется, а не спит. Я занял свое место. Стержень внимательно посмотрел на меня: – У тебя к нему есть вопросы? – К Расиму? Есть кое-что. – Хорошо. Сейчас мы все выясним. Разбудите его! Насрулаева растормошили. Он долго протирал глаза и зевал прежде, чем спрыгнуть со шконки. Переступая босыми ногами, подтянул спортивные брюки, почесал заросшую густым волосом грудь. – Подойди сюда… Встань здесь, – распорядился Стержень. – Вы чего, мужики? Расима подтолкнули в спину. Он злобно обернулся, сделал несколько шагов и встал в указанном месте. По мере того как длилось гнетущее молчание, становилось заметно, что он дрожит. Он скрестил руки на груди, но дрожь от этого стала только заметней. – Вы чего? – повторил он, не выдержав. Ему не ответили. Он обежал глазами окружавших его людей, но ни в ком не заметил сочувствия. Стержень развернул какую-то бумажку, плотно исписанную мелким почерком. Прищурился, прочитал несколько строчек, кивнул сам себе и обратился к Расиму: – Значит, ты просто подрался на дискотеке? – Ну да… – А в деле у тебя что написано? – Да мало ли, что там менты написали! Вы им что, верите? Они все что угодно написать могут, лишь бы… – Заткнись. Насрулаев лязгнул зубами и смолк. Держа в двух руках, Стержень продемонстрировал ему измятую «маляву»: – Это мне еще вчера передали, когда тебя и близко не было к нашей хате. Знаешь, что здесь написано? Насрулаев отрицательно покачал головой. – Здесь написано, что ты девку русскую изнасиловал. Ты к ней на дискотеке прицепиться хотел, но она тебя там отшила. Тогда ты дождался, пока она уйдет. И затащил к себе в машину… У ментов с экспертизами что-то не получилось, поэтому вместо «сто семнадцатой»[11] тебе «двести шестую» пока предъявили. Так было? – Да вы чего, мужики?! – Закрой хавальник, падла! – гаркнул Степан, сжимая кулаки и приподнимаясь со своего места. – Не горячись, – остановил его Стержень и повернулся к Расиму: – Так мы тебя слушаем. Есть, что ответить по делу? Насрулаев молчал очень долго. Морщил лоб, зыркал глазами, переминался с ноги на ногу и чесал мускулистый живот. Наконец заговорил, презрительно кривя тонкие губы: – Она сама согласилась. Я денег ей мало дал, вот она и накатала заяву. Сука! С ней уже, наверное, поговорили, чтобы она ее забрала. – Сколько же ты ей заплатил? – Что сколько? А-а-а! Сто рублей дал. – Действительно, мало. Только ведь не было никаких денег! – Как не было, когда были?! – Она ж еще девчонкой была. На хрен ты ей приперся со своей грязной тачкой и ста рублями? Насрулаев растерянно заморгал. – Ну и что с тобой делать? – Стержень аккуратно сложил «маляву». – Молчишь? Народ, как с ним поступим? – Петушить! – первым высказался культурист, арестованный за вымогательство. – Опускать, – поддержал его мастер спорта по боксу, неудачно ввязавшийся в ресторане в пьяную драку. Остальные молчаливо поддержали. Расим вытаращил глаза и шагнул назад: – Да вы чего, мужики? Она ж телка, она ж для того и предназначена… Вы чего?! За нее?! – Ты в своем кишлаке себя так же ведешь? – не повышая голоса, уточнил Стержень. – Или там страшно? Там старейшины, мулла, шариат… А у нас, значит, можно? – Так если она сама нарывается! Наши женщины так не ходят. А у нее юбка – во, и здесь все просвечивает! – Не тебе решать, как ей одеваться. Стержень выразительно посмотрел на Степана, потом на культуриста с боксером. Те начали подниматься. Расим попятился еще дальше. – Минуту! – Я встал. Стержень кивнул, как бы предоставляя мне слово для выступления. Я вышел из-за стола и приблизился к Расиму. Он сделал еще три шага назад и уперся в дверь. Прижался к ней спиной, опустил сжатые в кулаки руки, наклонил голову. Я не видел его глаз, только мохнатые черные брови и тонкий нос, крылья которого подрагивали, придавая сходство с загнанным зверем.