– Ну, ты побежал? – Ага, – сказал я, продолжая сидеть. – Где там мои калоши? Светка стала обходить стол. Я взял ее за руку, и она послушно остановилась. Я посадил ее к себе на колени. Она прижалась плечом к моей груди и взъерошила волосы у меня на затылке. Я запустил руку под ее фартук и расстегнул несколько пуговиц блузки. Улыбаясь, как довольная кошка, Светка спросила: – А как же твоя Инга? Не отвечая, я продолжал действовать. Стресс, вызванный задержанием и пребыванием в КПЗ, обострил мои чувства до такой степени, что меня ничто не могло сейчас остановить. Даже если бы в комнату ворвались Цыганков, его краснорожий напарник и следователь, я закончил бы начатое. Светка притворно вздохнула: – Ну и наглый же ты парень! Тетенька, дайте попить, а то я так проголодался, что переночевать негде! Как я твоей девушке теперь в глаза буду смотреть? – А как ты раньше смотрела? Со Светкой я переспал в первый же день, когда пришел халтурить в кабаке. Тогда мы отправились к ней домой, благо она жила в доме через дорогу. Потом я как-то пригласил ее в гости, и мы все воскресенье не покидали кровати. И каждый раз, когда наши смены в кабаке совпадали, мы находили время, чтобы проверить диван в этой подсобке на прочность. Большинство из моих подружек дали бы, в плане внешности, Светке сто очков форы. Но по части техники она превосходила их всех, вместе взятых. – Раньше я с ней не разговаривала… Ладно, так уж и быть! Освобожденный приравнивается к герою, а героям многое позволено. Только времени нет, давай я все по-быстрому сделаю… 2 Наш клуб представлял собой одноэтажный барак, одно крыло которого находилось в аварийном состоянии и не использовалось, а в другом размещались два зала, раздевалки, душевая и несколько комнатушек для тренеров, одну из которых я делил напополам с Серым. Его машина стояла перед входом, а сам он оказался в нашем кабинетике. Сидел, задрав ноги на стол, и развлекался тем, что метал перочинный нож в деревянную стенку. К ручке ножа была привязана веревка, и после каждого броска Серый дергал ее, чтобы вернуть нож себе. – Ты в стене скоро дырку пробьешь, – сказал я. – О-о-о, привет! – чуть передвинув, но не снимая ног со стола, Серый протянул для пожатия руку, а потом, зажмурив один глаз, примерился и удачным броском вогнал нож в стену по самую рукоятку. – Ну ты, брат, и заставил нас поволноваться! – Здесь обыск был? – Кто б им позволил? – Серый ухмыльнулся и наконец сбросил ноги со стола. – Пошли перешепчемся. Мы вышли в пустой борцовский зал. Серый сказал, что о моем задержании Мастеру стало известно в тот же день вечером, и он использовал все возможные рычаги, чтобы меня освободили. Подключил связи в Спорткомитете, горвоенкомате, милиции, и это принесло плоды. Якобы один генерал, с которым Мастер встречался, пообещал: – Если подозрение в убийстве не подтвердится, на все остальное мы закроем глаза. Подозрения не подтвердились, и генерал сдержал слово. Нунчаки не прошли экспертизу, а из журналов «Плэйбой» оказались вырезанными картинки с голыми бабами, остался только никому не нужный текст на английском. Книгу о Брюсе Ли пропагандой насилия не признали и отдали Мастеру, я теперь могу забрать ее у него. А вот охотничий нож не удалось выцарапать. Я не понял всех тонкостей, но теоретически мне за него могли накрутить срок. Не за хранение, а за перевозку – я ведь признался, что притащил его в Ленинград с Дальнего Востока, так что состав преступления, в общем-то, был налицо. Но не стали заводить дело, сославшись то ли на изменение какой-то там обстановки, то ли на истечение сроков давности – Серый сам толком не знал. Я вообще поразился, как ему много известно. Если бы нас поменяли местами, я бы не смог узнать столько подробностей, сколько выведал он. А ведь со мной Мастер всегда бывал откровеннее. Впрочем, Серый славился пробивными способностями и осведомленностью в самых разных делах, так что ничего удивительно в общем-то нет. По словам Серого, главным аргументом для Мастера в пользу моей невиновности послужил способ, которым был убит несчастный Добрынин. Ему нанесли несколько десятков ударов по телу и голове, потом связали по рукам и ногам и перерезали вены, ударили обухом топора по затылку и воткнули нож в сердце. Как только стали известны эти подробности, Мастер тотчас же категорически заявил, что я ни при чем. – Мы даже в морг ездили, сами труп посмотрели, – сказал Серый с брезгливой гримасой. – Представляешь, меня чуть не вывернуло, а я ведь жмуриков разных видал! Не представляю, за что его так уделать могли… Говорят, он слишком правду любил. Мог сунуться, куда не зовут, и свои порядки попробовать навести. Он, кстати, «афганец», так что за него будут мстить. С другой стороны, вполне может быть, что его свои же, из тех, кто «за речкой» навоевался, и замочили. За какие-то свои дела. А то я что-то не слышал, чтобы наши грабители так лютовали. Разве что по пьянке? Так непохоже, что покойничек с кем-то набухался до зеленых чертей, и они стали бабу делить, или поспорили о новом курсе КПСС. У него в крови алкоголя вообще не нашли. Травку он покуривал, это да. Так этим многие балуются, кто оттуда вернулся… Топор, которым его по голове оприходовали, менты на помойке нашли около дома. Так вот, топор не из квартиры. Сечешь? Его с собой принесли. – А нож? – С ножом непонятно. Он ведь отдельно жил, не с родителями, так что всех его железяк они знать не могут. Раньше не видели, но нож этот заграничного производства, с какими-то мусульманскими иероглифами; может, он его из Афгана привез, как трофей? Ты, кстати, домой ходи поосторожнее, мало ли что. В принципе Мастер с «афганцами» разговаривал, они вроде поняли, что ты ни при чем, но у кого-нибудь может и перемкнуть в голове, люди там разные… – Спасибо, учту. Мне в ментовке так толком и не сказали, там украли чего-то? – Магнитолу японскую, фотоаппарат, кинокамеру. Денег рублей двести должно было быть – не нашли ничего, даже в карманах мелочи не осталось. И сберкнижка пропала. На предъявителя. Пять тысяч на сберкнижке лежало. – Неслабо! – У него родители упакованные. Папа из загранкомандировок не вылезает, мама в Политехе историю коммунизма преподает. – Как же он с такими родаками в армии оказался? Еще и в Афгане? – Я ж говорю, честный был. – Я его один раз в кабаке видел. Мы даже не разговаривали. Не понимаю, чего они на меня-то накинулись? Так полгорода пересажать можно! – Во-первых, никто тебя не сажал. Так, попугали немножко, посмотрели, что ты из себя представляешь. А во-вторых… Во-вторых, ты как сам думаешь? Они в тебя наугад пальцем ткнули и стали на убийство колоть? Авось признаешься? – Да я уж все передумал, пока в камере парился! – Короче, есть у них на тебя что-то. Как-то ты с Добрыниным связан был, и они знают об этом. Может, ты об этом забыл, может, просто не врубаешься в тему, но что-то вас связывает. Но пока про это ничего узнать не удалось. Мастеру только намекнули, что есть какие-то факты, которые против тебя, и их надо проверить. – Бред какой-то! – Бред не бред, но трое суток ты отсидел. Не меня посадили, тебя! Так что думай… – У меня и так скоро мозги запузырятся. – Ты помнишь Сашку Рожкова? Он тоже в Вологде выступал, полутяж, за «Динамо». – Ну, помню немного. – «Помню немного»! – передразнил Серый, сделав плаксивое лицо. – Такие знакомства надо поддерживать, а не «помнить немного». Ты знаешь, где он сейчас работает? В прокуратуре города. Соображаешь? Я до него пока не смог дозвониться, но мне обещали его адресок раздобыть, так завтра или послезавтра можно будет его повидать. – Неудобно как-то… – Неудобно спать на потолке. А поговорить надо. Тем более, что у меня к нему не только по твоей теме вопросы имеются. Мы помолчали. Серый посмотрел на часы: – Ладно, я полечу! Мастера до пятницы не будет, так что я пока за него. Эти тренировки пока не проводим, а в остальном занимайся по своему плану. Да, кстати, твоя мадам весь телефон оборвала, ты бы ее как-нибудь успокоил. И паренек тебя какой-то искал, заходил пару раз. – Какой паренек? – Я у него паспорт не спрашивал. Да вот он, легок на помине! 3 Паренек сильно нервничал, кажется, ожидая, что я без разговоров выставлю его за порог. – Ладно, я поскакал. – Серый пожал мне руку, хлопнул по плечу и, насвистывая «На недельку, до второго, я уеду в Комарово…», вышел из зала. – Меня Мишей зовут, – сказал паренек. – Да я помню! – сказал я, мысленно добавив: «Только тебя мне сейчас не хватало!» С Мишей Кушнером я виделся один раз, и тоже в «Сказке». Правда в отличие от Добрынина с Кушнером я разговаривал. – Чего ты пришел? – Заниматься! – ответил он решительным тоном и еще сильнее сжал ремень висевшей на плече спортивной сумки. – Прямо сейчас? – Я уже три дня вас искал. Мне говорили, вы в командировку уехали. – Меня все искали. – Я попытался придумать предлог, чтобы выпроводить настырного ученика, но ничего толкового не пришло в голову. Наверное, меня смущали жалостливые и одновременно полные ожиданий глаза Миши Кушнера. Серый бы на моем месте таких проблем не испытывал и в два счета избавился от обузы. – Ладно, давай посмотрим, чего ты умеешь. Переодевайся и начинай разминаться, я сейчас подойду. Я пошел в общую тренерскую и позвонил Инге. Ответила тетя Ингрид. Ее голос и манеру говорить перепутать было невозможно. Но она сделала вид, что не узнала меня: – Молодой человек, набирайте правильно номер. Никакой Инги здесь нет и никогда не было. Не звоните больше. Я тут же перезвонил, но она больше не сняла трубку. Ну и что это за новости? Я видел только одно объяснение: Инга не хочет больше встречаться со мной, но объявить о разрыве стесняется или боится, вот и заставляет тетю говорить всякую ерунду в надежде, что я перестану звонить. А я не перестану! Инга мне по-настоящему нравится. А если мне что-нибудь нравится, я от этого не отступлюсь. Или с ней что-то случилось? Но что? Если она попала в больницу, то какой смысл это скрывать? Разве что она решила сделать аборт, причем сделать подпольно… Или ее тоже посадили на трое суток по подозрению?