И я отвлеклась от товаров. – В чем дело, Нейтан? Он сделал глубокий вдох. А потом, набрав полные легкие смелости, объявил: – Мне очень жаль сообщать тебе это, Винни, – на моем имени его голос дрогнул, – но твоей мамы больше нет. В первую секунду я его не поняла. В смысле, я знаю, что это означает – она умерла, скончалась, сыграла в ящик, – но это было совершенно невероятно. Моя мама, как танк – и по гвоздям проедет, выдержит любое столкновение и не замедлит темп. Как же она могла умереть? – Ты хочешь сказать… померла? – переспросила я, искренне недоумевая. Да, знаю, некрасиво так говорить, но я была трезва и поражена, а в таком состоянии трудно мыслить здраво. – Да, сожалею. Наверное, я так и должен был сказать. Я стояла в окружении пяти сортов яблок и пыталась смириться с тем, что Нейтан говорит правду. У мамы были проблемы со здоровьем, они нависали над нашей семьей ядовитым дымом уже почти десять лет, но не казалось, что она была на пороге смерти. Нам говорили, ее состояние «удовлетворительное», и мы наняли медсестру, чтобы ухаживала за ней. Она просто не могла умереть! – Винни? Ты меня слушаешь? – Я перезвоню. Я бросила тележку и пошла к полкам со спиртным. Как удачно и одновременно ужасно, что во время звонка Нейтана я оказалась в супермаркете. Удачно, потому что дома я не держала спиртное по очевидной причине – я бы выпила его в один присест. Ужасно, потому что в гребаном органическом супермаркете придется потратить целое состояние. Если б я видела во всем светлые стороны, то порадовалась бы, что мое успокоительное будет органическим, без ГМО, но я не из таких людей, поэтому и пью. У меня была машина, но сейчас мне нельзя было за руль, поэтому остается автобус. Если Нейтан сказал правду, очень скоро мои денежные проблемы закончатся, так что к черту автобус, я вызвала такси. Бутылки с мерло были тяжелыми, а открыть их требовалось как можно скорее. Забираясь на заднее сиденье такси, я обругала себя за то, что не взяла вино с отвинчивающимися крышками. – Здесь направо, – велела я таксисту, который уже собирался поехать окружным путем. Окончив Стэнфорд, я жила в Сан-Хосе, не считая тех трех месяцев, когда приезжала помочь маме. Возвращение в Лос-Анджелес оказалось слишком чревато, поэтому я предпочла город, где училась в колледже. Хипстерская атмосфера севера Калифорнии позволяла легко переименовать лень во «время для самоанализа», и я нашла убежище в культуре, которая восхваляла, а не унижала меня за лень. Телефон зазвонил, когда такси притормозило у моего дома. Это был Чарли, мой брат. Будь я мелочной, то позлорадствовала бы, что Нейтан сначала позвонил мне. Но я не соперничала с Чарли, у него куча собственных проблем. – Привет, Чарли. – Мать твою, что за хрень? – выругался он, и я немедленно пожалела, что включила громкую связь. Я покосилась на таксиста. Если тот и слышал своеобразное приветствие моего брата, то не подал вида. – Я как раз выхожу из такси… – Мы знали, что это может случиться, и должны были предотвратить. – Чарли, я… Я тебе перезвоню. Пора было расплачиваться и найти ключи от дома, а лимит на многозадачность я уже исчерпала. – Если ей стало хуже, почему она нам не сообщила? Предполагалось, что болезнь под контролем! Таксист провел оплату по моей карточке, и я попыталась сообразить, сколько дать на чай. Двадцать процентов от тридцати двух долларов? Как я могла окончить Стэнфорд, если даже этого не знаю? – А мы ведь пригласили ее на День благодарения, – произнес он, будто только святой может пригласить на ужин человека, который родил его и вырастил. – Чарли, дай мне хотя бы войти домой… – Мы даже новую посуду купили! Неужели все старшие сыновья такие – плевать хотели на всех остальных? Когда я забирала кредитку обратно, телефон соскользнул с коленей. Я дала на чай десять долларов, что больше двадцати процентов, но недостаточно за то, что таксисту пришлось выслушивать моего брата. – Я перезвоню тебе в пять, – сказала я, подняв телефон с пола, и сунула его в сумку. Вылезая из машины, я мысленно составила список: кредитка, ключи, бумажник, вино. Путь до двери был не длиннее дорожки в бассейне, но я захлебывалась, будто пересекала океан. Я открыла дверь квартиры и сбросила пальто. Штопор я выкинула, когда поклялась «на этот раз навсегда бросить пить», но есть масса других способов открыть бутылку – ключом от квартиры, отверткой, вешалкой, ботинком, этими полезными навыками я овладела в Стэнфорде. Я уже вытащила ключи, так что зачем мудрить. Вонзив ключ в пробку, открыла вино за пару секунд, а еще через пару оно полилось мне в горло. Эстетика роли не играет, и я не потрудилась достать бокал. Мне просто нужно было напиться, чтобы перезвонить брату. Наверное, хватило бы и полбутылки, даже меньше, но я все равно решила допить ее до конца – чем раньше, тем лучше. Сидя на кухонном табурете, я чувствовала, как меня заключает в теплые объятья самое посредственное калифорнийское мерло. Прошло ровно две недели после того, как я пила в последний раз – да, я считала, но только ради спортивного интереса. Я могу бросить, как только захочу. Я много раз держалась без выпивки дольше двух недель, и не только из экономии. Но сейчас особые обстоятельства – только что умерла моя мать. Мне надо было выпить бокал… ну ладно, бутылку вина, чтобы успокоить нервы. Так поступают все нормальные люди, это не делает их алкоголиками. Я выставила шесть купленных бутылок мерло без ГМО на кухонный стол, как шеренгу солдат перед боем, а потом, воодушевившись их стойкостью, взяла телефон, чтобы позвонить брату. Глава 22. Чарли – Какая вонь! – вскрикнула моя жена Марсела, войдя на кухню. – Ты что, не чувствуешь? Я не ответил. Не из-за ее воинственного тона и риторического вопроса, просто только что узнал о смерти матери и был уверен, что это произошло по моей вине. – Господи, Чарли, Тео обкакался! Конечно, я это знал. Видел, как его лицо розовеет и напрягается, пока я разговаривал с Нейтаном. Но грязные подгузники казались такой ничтожной проблемой на фоне рассказа о том, как медсестра нашла уже окоченевшее тело моей матери в потертом кожаном кресле. – Я его переодену, – объявила Марсела, вытаскивая нашего полуторогодовалого сына из высокого стула, и, держа на вытянутых руках, вынесла его из кухни. Она разрешила мне отправиться утром посерфить, при условии, что я займусь Тео по возвращении, а я не только остался без матери, но и разозлил жену. После рождения второго ребенка брак свелся к постоянным переговорам о наших обязанностях. Мы оба не ходили каждый день на работу – Марсела стригла клиенток, а я играл в музыкальной группе и держал бар. Каждое выступление или смену в баре мне приходилось согласовывать с женой, а она согласовывала со мной, если уходила к клиентке в необычное время. Это оказалось идеальной почвой для взаимных обид, и мы накопили их целую бочку. – Можешь хотя бы в кухне убраться, пока я этим занимаюсь? – донеслось от Марселы. Она имела право на стервозность, ведь я находился «на дежурстве», в то время как она заслуживала отдых. Я обвел взглядом захламленную кухню. Все горизонтальные поверхности были заставлены – блендер, тостер, сифон для газировки, электрический чайник, бутылки, банки, чашки, связка бананов. В кофейнике лежал слой гущи в палец толщиной. Газовую плиту покрывали затвердевшие потеки, а стены были забрызганы едой. Мы не лентяи. Просто невозможно постоянно поддерживать порядок. Наш семилетний ребенок ходил в школу, и приходилось отвозить его утром, готовить обеды, ездить на бейсбольные тренировки, читать сказки на ночь, покупать продукты. До появления малыша все было вполне преодолимо. Теперь мы тонули. Я уже почти встал, чтобы заняться грязной посудой, но вспомнил, что посудомойка полная, потому что я забыл ее разгрузить. – Почему ты сидишь? – Марсела вручила мне ребенка и пошла к раковине, разгребать завалы. – Господи, да что ж такое! Посудомойка полная? – сказала она с вопросительной интонацией, ожидая ответа вроде «Прости, я сейчас займусь». Но извиняться я не стал. Мое горло стальной хваткой сжимала вина. Когда я разговаривал с матерью в последний раз? На прошлой неделе? В прошлом месяце? – В чем дело, Чарли? Что это с тобой? – спросила жена, но без тревоги в голосе. Я никак не мог набраться смелости и сказать ей, что умерла мама, ведь иначе пришлось бы признать и самое ужасное – это я ее убил. Зазвонил телефон. Спасение! Моя сестра наконец-то перезвонила. – Я должен ответить, – пробормотал я и встал, чтобы взять телефон. – Привет, Винни. – Я вышел из кухни. – Прости, что вел себя как мудак, просто немного расклеился. Я позвонил ей сразу же, как только закончил говорить с нашим двоюродным братом. Не помню, что конкретно сказал, но в тот момент я ненавидел себя и, видимо, самым жестоким образом вывалил все на нее. – Привет, Чарли. Голос сестры звучал тихо и печально. Она не была замужем, и мужчины у нее не было, а значит, она наверняка сейчас одна. Я постарался отбросить самобичевание и вести себя, как положено старшему брату. – Как ты? – Ха! – фыркнула сестра. – В норме. – Не собираешься спрыгнуть с крыши или утеса? – Не шути так! – разозлилась она, и я понял, насколько это ужасная шутка в таких обстоятельствах. Я ничего такого не думал, просто хотел убедиться, что сестра ничего с собой не натворит. Ближайшие дни и недели будут тяжелыми, и мне нужно, чтобы она держалась, если я вдруг развалюсь. – Нейтан сказал, она оставила указания, на случай если, ну, сам понимаешь… Я не мог произнести эти слова, и Винни сделала это за меня: – Она умерла, Чарли. Можешь так и сказать. Но я не мог. – Она не хотела устраивать пышные похороны, – сказал я. – И чтобы кто-нибудь видел ее тело. – Вполне в ее духе. Я не мог решить, было ли это великодушием со стороны мамы – избавить нас от необходимости созывать на поминки ее друзей, племянников, племянниц и огромное количество прочих родственников – или жестокостью, ведь она лишила нас возможности собраться и погоревать. А может, она думала, что никто не будет горевать? Выглядело бы неловко.