– Вы идете? – Мне нужно поговорить с адвокатом, – сказал Нейтан. – Встретимся в доме. Если б я считал, что это Нейтан заставил нашу маму отдать деньги своей новой пассии, то разозлился бы на него. Но никто не принуждал мою мать. Нейтан был такой же овечкой в ее стаде, как и все остальные. К парковке мы с Винни спустились молча. Я чувствовал запах спиртного, просачивающийся через поры ее кожи. Я знал, что во время поездки, когда сестра думала, что никто не видит, она постоянно прикладывалась к фляжке с виски, или что там у нее было. Она уже много лет так делала. Я неоднократно пытался убедить ее взять себя в руки, но ни к чему хорошему это не привело. Поэтому я просто избегал этой темы, да и саму Винни избегал. Преданный брат настоял бы на своем, и, может быть, когда-нибудь я так и поступлю. Но я боялся с ней ссориться, а теперь нужно разбираться с надвигающейся катастрофой, гораздо более серьезной, чем проблемы Винни с алкоголем. Мы сели в мою машину и поехали к выходу. За парковку начислили тридцать долларов, и Винни протянула мне кредитку. – Не надо, – отмахнулся я. – Нет, возьми. Мы выехали с парковки в роскошный центр Беверли-Хиллз. Небо было таким же мрачным, как и мое настроение. Плотная пелена дождя как метафорически, так и буквально отгораживала нас от лощеных витрин магазинов и недостижимой роскоши, манящей изнутри. Въезжая в город, я чувствовал себя ребенком в магазине сладостей, пуская слюни на ослепительно-белые рубашки в «Барни», ручки «Монблан» и «Праду» для женщин – не то чтобы мы нуждались в этих вещах; просто приятно было помечтать, как мы балуем себя после стольких лет лишений. Но сейчас при взгляде на все это изобилие мне хотелось выколоть себе глаза. Да, знаю, я похож на высокомерного говнюка, но мне надо кормить детей, а жена, выходя за меня замуж, ожидала, что я буду их обеспечивать. Мама воспитала меня в убеждении, что сдаются только неудачники, поэтому после уроков игры на гитаре я организовал группу, и эта «работа» обходилась мне дороже, чем заработок от нее. Я исчерпал лимит по кредитным картам, за которые поручилась мама, и мы жили буквально на грани. Может, я и безответственный, но мама позволяла мне это, наставляя вести жизнь, «которой можно позавидовать». Когда я объявил, что в мою версию достойной жизни не входит управление кастинговым агентством, она назвала меня дураком, но не стала напирать. А сейчас совершила полное и окончательное предательство. Выбросила меня из самолета без парашюта. Я был в ужасе. А еще безумно зол. – Почему ты не в бешенстве? Как тебе это удается? – спросил я сестру, чья беззаботность еще больше меня злила. – Да брось, Чарли, не будь таким. Это же мамины деньги. Если она не захотела отдавать их нам, то была в своем праве. – Так, значит, ты согласна, что все получит подружка Нейтана? – Это же мы позволили маме умереть. – У меня жена и дети, дело не только во мне. – Ну ладно, это я позволила ей умереть. – Хватит! – гаркнул я. – Мы вообще не виноваты в ее смерти. Она сама нас оттолкнула. Этого не должно было случиться. Винни не ответила. Я покосился на нее. Она плакала. И вдруг я почувствовал себя первостепенной сволочью. – Прости, – извинился я. – Уж больно дерьмовый сегодня день. Она отмахнулась от моих извинений. В бардачке лежали влажные салфетки. Я достал их и протянул ей. – У меня нет носовых платков. А эти пропитаны спиртом, так что не вытирай ими глаза. Сестра взяла салфетку из моей протянутой руки и высморкалась. – Да, я слишком взвинчен, признаю. Просто… до сих пор не могу во все это поверить. – Давай просто подождем, как все сложится, – предложила сестра. Как всегда, из нас двоих Винни была самой спокойной и разумной – она Красавица, а я Чудовище. Может, Нейтан прав, и Эшли Брукс поступит правильно. Или хотя бы сжалится над нами и бросит кость. А может, даже пару миллионов костей. И мне стоит поблагодарить Нейтана за то, что не дал мне наговорить глупостей, о которых я потом пожалею. Я попытался вообразить, как бы поступил на месте Эшли. Разделил бы деньги с семьей покойной? Или оставил себе, как она желала? Интересно, что мама рассказала ей о нас? Назвала ужасными эгоистами и ничтожествами? Что бы там ни воображала эта женщина, ей известно не все. Полная картина известна только мне и Винни. Может, нам надо просто поговорить с ней. Не только о том ужасном дне, когда мама попросила нас спасти ей жизнь. Но и о постыдных причинах, по которым мы ответили отказом. Часть 4. После. Нейтан, Эшли, Винни и Чарли Глава 31. Нейтан Я опустился на кровать и еще раз прослушал сообщение. «Здравствуйте, меня зовут Сильвия Эрнандес. Мне жаль сообщать вам об этом, но у меня печальная новость. Очень печальная. Ваша тетя умерла». Всего несколько секунд назад я купался в воспоминаниях о вчерашнем свидании с Эшли, а теперь превратился в развалину, рыдающую в подушку. Через несколько минут я взял себя в руки, а потом позвонил Винни и Чарли, чтобы сообщить о смерти их матери. Оба были потрясены, как и следовало ожидать, и вели себя соответствующе. Чарли выматерился, а Винни бросила трубку – вполне понятная реакция в таких обстоятельствах. Я отменил все утренние встречи, оделся и поехал к Луизе. Хотя ее там больше не было, спасибо медсестре Сильвии и санитарам из морга. Сильвия предложила ее увезти, и я с благодарностью позволил ей этим заняться. Но все равно считал, что мне нужно посмотреть, как там дела, учитывая, что дом опустел так внезапно и неожиданно. По пути я оставил сообщение Эшли: «Привет, это Нейтан, позвони, как сможешь». Не знаю, сколько времени Винни и Чарли собирались провести в Лос-Анджелесе, но нам предстояло во многом разобраться. И надо сказать Эшли, что я пока не могу позвать ее на второе свидание. К тому же у нее были дела с Луизой, было бы некрасиво не объяснить, почему ей не звонит женщина, предложившая помощь. Подъехав к дому Луизы, я припарковался у гаража. Тетя дала мне ключ, поэтому не было причин считать, будто я вторгаюсь без спроса. Но я ни разу не бывал в этом доме без хозяйки и чувствовал себя странно. Так уж вышло, что с этого дня события начали приобретать все более странный оборот. Я решил по-быстрому пройтись по дому и убедиться, что все в порядке – Луиза не оставила включенную духовку или кипящую на плите кастрюлю. Вряд ли она стала бы печь пирог, но мне все равно надо было как-то убить несколько часов перед приездом Винни и Чарли, так что проверить не помешает. Я начал с кухни. Как и ожидал, там ничего не варилось и не жарилось. Я поднес руку к духовке, и она оказалась предсказуемо холодной. Потом заглянул в холодильник. Когда я увидел на нижней полке остатки нашего ужина, завернутые в полиэтилен (рыбья голова и горстка зеленой фасоли), у меня сжалось сердце. В отличие от моей бабушки, Луиза не была ребенком эпохи Великой депрессии и не берегла все подряд, но была экономной. К тому же, как я, к сожалению, слишком хорошо знал, готовить для себя одного невесело, поэтому лучше не выбрасывать остатки. Мне не хотелось, чтобы в холодильнике воняло тухлой рыбой, поэтому я выбросил рыбью голову в помойку, выставил пакет с мусором за дверь, вымыл тарелку и вытер. Заглянув в кладовку, обнаружил там идеальный порядок: макароны, чечевица, фасоль, соления. Кое-что из этого можно пожертвовать бедным, но в основном все отправится в помойку. Маринованный пастернак и редис были главными кандидатами на выброс; я не знал никого, кому бы они нравились – такая кислятина, что и в другом конце комнаты молоко свернется. Но, в отличие от остатков в холодильнике, это могло и подождать. С тяжестью в груди я понял, что избавиться придется от многого, и, пожалуй, эту задачу лучше поручить кому-то другому. Я прошел через столовую в кабинет. Висящие над столом фотографии в рамках я видел тысячи раз, но теперь, когда Луизы не стало, меня растрогали ее портреты в вечерних платьях, с кинозвездами в обнимку. Она как будто прожила две разные жизни. Одна, до болезни, состояла из деловых обедов и туфель на шпильках. Ее платиновые волосы были взбиты в высокую прическу, а голубые глаза излучали решительность и оптимизм. Луиза до болезни была целеустремленным первопроходцем, готовым нарушать правила, и каждая клеточка ее тела выражала уверенность. А потом ее поразила болезнь, которую даже стыдно называть, и она всего этого лишилась. Победная улыбка превратилась в натянутую гримасу. Волосы поредели и потускнели. А уверенность превратилась в горечь обиды. Если б я был ближе с кузенами, то заставил бы их рассказать о ее диагнозе. Но мне удалось узнать только, что у нее «проблемы с выделительной системой», и я понял, почему она это скрывала. Конечно же, я ошибся. Она стеснялась не того, какую часть тела затронула болезнь, но это мне еще предстояло узнать. Я подошел к шкафу и открыл тяжелый ящик. Он был набит банковскими выписками и финансовыми документами, которые следовало уничтожить. Я сделал мысленную пометку принести с работы несколько коробок. Я просматривал пластиковые папки, пока не нашел нужную, «Смерть Луизы», которая лежала в точности там, куда тетя ее положила. Вытащив ее и спрятав под мышку, я постарался не думать о том, почему Луиза показала ее мне всего два дня назад. Совпадение? Или крик о помощи? Я выкинул эту мысль из головы, выключил свет и продолжил обход. Прошел через салон, столовую и еще одну гостиную. Не знаю, что я искал. Луиза не из тех, кто повсюду разбрасывает грязные тарелки, тут не было ни обуви, о которую можно споткнуться, ни подушек, которые следует взбить. Наверное, это был мой способ отдать дань уважения. Тетя любила этот странный старый дом, и оценить его по достоинству значило по достоинству оценить ее. Библиотеку я оставил напоследок, возможно, потому, что хотел всячески оттянуть ее осмотр. Я знал, тело забрали, но все равно нервничал, входя туда. Кто-то верит, будто во время смерти душа отделяется от тела и остается в этом мире на какое-то время. Я не причислял себя к числу таких людей, пока не оказался на пороге библиотеки, боясь войти. С этого места я видел книгу на подлокотнике любимого кресла Луизы и полупустую чашку чая на столике рядом. Я сказал себе, что не буду ничего трогать, чтобы сохранить место происшествия, на случай если возникнут вопросы, но моя осторожность не имела к этому отношения. Неужели я верю в призраков? Или чувствую присутствие чего-то совершенно иного? Потому что я определенно чувствовал, что кто-то за мной наблюдает. И конечно, так оно и было. Глава 32. Эшли – Китайский кинотеатр Граумана вот уже сто лет – неотъемлемая часть Голливуда, – сказала я в микрофон экскурсионного автобуса без крыши, когда мы проезжали мимо культовой достопримечательности. Я стояла на верхней площадке, под безоблачным голубым небом, бодрящим своей бескрайностью. Примерив на себя роль ведущей игровой программы, я восхваляла чудеса Ла-Ла-Ленда в течение четырех часов, за которые мы проехали по широкой Малхолланд-драйв, спустились к роскоши Сансет-Стрип, а затем свернули туда, где рождаются и разбиваются мечты, в самое сердце Голливуда. – А сразу за ним – театр «Долби», где вручают премию «Оскар»! Мы остановились у торгового центра «Голливуд», чтобы наши «фанаты», как мы называли клиентов, могли представить красную дорожку, смокинги, модные прически и усыпанные драгоценностями шеи. Двадцать пар глаз стали огромными, как тарелки. – У вас есть час, чтобы пройтись по торговому центру. Наверху есть фудкорт, и там много магазинов, от сувениров до «Луи Виттон»! Развлекайтесь, встретимся здесь в… – Я посмотрела на часы. – Скажем, в два. Я дала им дополнительные пятнадцать минут, потому что это первый день моей новой жизни, и мне хотелось быть щедрой. Обычно дневные экскурсии довольно утомительны. Хватает и того, что приходится целый день жариться на солнце, а если к этому прибавить еще и самобичевание вроде «А настоящие актеры снимаются. Я должна была пойти на прослушивание. Я зря трачу время»… Но сегодня я была полна сил. Солнце сияло так же ярко, как и мое будущее, а самоуничижительные мысли сменились на обнадеживающие: «Я получу роль. У меня появится мужчина». Моя жизнь наконец-то обрела смысл. Как только мои «фанаты» высыпали на тротуар, который истоптали поколения знаменитых ног, я проверила телефон. Надеялась, что Луиза позвонила с хорошими новостями, и я наконец-то смогу распрощаться с этой идиотской работой. Но вместо сообщения от Луизы пришло сообщение от Нейтана. Утешительный приз, хоть и не тот пропущенный звонок, который я надеялась увидеть. – Если хочешь пройтись, я могу остаться, – предложила я Джерри, нашему водителю. Один из нас всегда оставался в автобусе. Где туристы, там и воры, а нам совершенно не надо, чтобы один из них обшарил автобус в наше отсутствие. – Уверена? – спросил Джерри, и я кивнула. Обычно на остановках я выходила размять ноги. Все эти достопримечательности я видела сотню раз, но мне все равно нравилось вдыхать историю, пройтись по Аллее славы. На тротуаре сверкали в буквальном смысле тысячи розовых звезд с именами моих любимых актеров – Риз Уизерспун, Дрю Бэрримор, Анджелы Бассетт и, конечно же, Марлона Брандо, в честь которого я назвала пса. Я не осмеливалась фантазировать на тему собственной звезды, но позволяла себе помечтать, что однажды буду работать с кем-то из тех, у кого она есть. – Спасибо, – сказал Джерри, вставая. – Принести тебе что-нибудь перекусить? – Нет, спасибо. Помимо экскурсии по Голливуду я проводила еще одну, под названием «Звездочет», когда мы ездили глазеть на красивые дома знаменитостей – Дженнифер Лопес, Тома Круза, Вуди Харрельсона, Мэрилин Монро. Некоторые дома выглядели слишком кричаще (например, дом Уилла Смита), другие были архитектурными шедеврами (дом Кортни Кокс), а какие-то – просто необычными. Том Брэди жил в замке со рвом, а в доме Нила Патрика Харриса скрывалась «волшебная мужская пещера». Что касается того, кто и где живет в Голливуде, я была ходячей энциклопедией. Я также знала много интересных мелочей: какой дом самый дорогой, кто был его первым владельцем, какого размера бассейн, есть ли в доме спортзал, пруд, вертолетная площадка, дорожка для боулинга. Я часто шутила, что провожу экскурсии по Голливуду, чтобы напомнить себе о собственной никчемности, а тур «Звездочет» – чтобы напомнить, что я на мели. Я с нетерпением ждала того дня, когда эта работа останется далеким воспоминанием, а шутка будет действительно смешной. Когда Джерри вышел из автобуса, я села и набрала номер Нейтана. Он ответил после первого гудка. – Привет, – поздоровался он. Мне показалось, его голос звучит несколько подавленно, но, учитывая мое приподнятое настроение, кто угодно показался бы немного подавленным.