Ввиду того, что действиями осужденных причинен большой материальный ущерб государству, наложить арест на имущество лично принадлежащее осужденным, в целях обеспечения возможности возмещения ущерба. Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит.[13] Прочел я это… и как говорится без комментариев. Им даже стандартную десятку не дали. Гебня. А то, что у станков голодные бабы с детишками стояли и никак они не могли сравняться с профессиональными рабочими. Это ничего? Вообще у меня возникает куча разных вопросов, и они разрывают мне мозг. Не — «кто виноват?» и «что делать?». Других. А следствие по делу бывшего маршала авиации Худякова, продолжалось, если не ошибаюсь — полтора года. В апреле 1950 г. Военная Коллегия Верховного суда СССР вынесла приговор по его делу. Приговорили его «за обман партии и нанесенный ущерб военной мощи СССР в период военных действий» согласно статей 58-1 и 193 УК РСФСР — к Высшей мере социальной защиты и конфискации лично ему принадлежащего имущества…[14] — Адамович! Обернувшись, я увидел, что из глубины коридора ко мне спешит наш замполит Виктор Игнатьевич, пожилой дядька лет сорока. — …? — Ты у нас коммунист, но постоянных поручений не имеешь. — И? — Завтра после развода, в «Красном уголке» проведешь политинформацию! Последнее прозвучало начальственно-угрожающе. И в интонации чувствовалась готовность «давить» на сознательность. — Вах… — я собрал кисть в щепоть и с восточно-базарным акцентом ответил. — Я должэн извлечь жэмчужины фактов из раковины повсэдневности… — Чего-о… — опешил от моей восточной цветистости замполит. — Да не вопрос… проведу. Замполит с облегчением всучил мне несколько свернутых в трубочку газет. Он видимо считал, что я, как и подавляющее большинство начну перечислять, почему именно мне и именно в это время «ну никак невозможно провести политинформацию». — Значит так: передовицу «Правды» прочтешь. Я там отчеркнул нужные места. И потом озвучишь по международному положению. Там тоже заголовки обведены. Сохраняя невозмутимый вид, я стоял и соображал. Вот перенесло меня. И что? Методы политработы нисколько не изменились. «Прочитаешь» — понимаешь ли. А что у нас в отделении есть неграмотные? Или что — газеты не достать? Вон на дежурствах народ и «Правду», и «Известия», и «Комсомолку» от передовицы до погоды перечитает. И вот в рабочее время ему устраивают ещё и громкую читку. Не, я не спорю. Коржубаев и ещё пара наших «интеллектуалов» от сохи, несколько минут послушают. А потом, как и большинство присутствующих потратят эти полчаса на здоровый дрём. Некоторые даже с похрапыванием. Оставшееся меньшинство будет по-тихому «окучивать» рабочие вопросы. А «нагруженный», оттренировав навык первоклассника, под конец очень громким голосом отбарабанит: «Вопросы есть? Нет! Конец политинформации!»… и прервет сладкую негу. Сколько я с этим в своё время боролся. Особо с прапорами. Эти «бойцы идеологического фронта» усовершенствовали методику. Вызывали «молодого» и заставляли читать. Сами естественно дремали. Хотите политинформацию? «Их есть у меня!». Посмотрим, как вам понравится нестандартный подход, старой сволочи — замполита. На следующий день, перед началом политинформации, ко мне вывешивающему карту мира (ну не могу я без неё — рефлекс) быстрым шагом занятого человека подскочил Виктор Игнатьевич: — Ну что готов? Не обратив внимания на мое пожатие плечами, тут же продолжил: — А карта тебе зачем? Я удивленный даже не знал, что и ответить на столь идиотский вопрос. Но ответ и не требовался: — Сейчас подойдет Степан Илларионович — и начинайте. А я побегу у меня тут ещё дел много. Правильно. Начальник типа недостаточно идеологизирован. Его надо просвещать… да и явка без него резко упадет, а замполит уже все это знает. Ему можно и «работать». После обыденного: «Садитесь!», — майора Высного я начал: — Доброе утро, товарищи! Какие есть вопросы? Народ, приготовившийся без удовольствия вздремнуть, на столь нестандартное начало в недоумении приподнял головы — соображая о чем это я. Молчание длилось с полминуты, а потом кто-то, то ли пошутил, то ли вправду вопрос решил задать не в «курилке»: — Когда карточки отменят? Ироничные смешки перекрыл мой машинальный ответ: — В сорок седьмом… Майор Высный повернувшийся на голос, что бы приструнить «шутника» резко развернулся в мою сторону. Его прищуренный взгляд очень оценивающе уперся в меня. Ферфлюхте доннер!!! Я стоял за фанерной трибункой и «держал паузу». Мысли неслись в несколько потоков. От сожаления, что — «вырвалось лишнее!», до — «как выкрутится?!». Нет, этот вопрос не был запретным. О том, что карточки хотелось бы отменить — говорили все. Но скажем так «приватно» унд «келейно». Вслух было непринято. И тут такой моментальный уверенный ответ. Это не только удивляло. Слова вызывали скрытую надежду «может кто-то знает, да по определенным причинам нам не говорят». Вот я стоял и очень, очень быстро соображал. Что карточки отменят в сорок седьмом, я знал от родителей. Как-то запомнились из детства, задержались в памяти эта дата. Слова родителей о «хорошем Сталине и о снижении цен каждый год» — вместо повышения, очень часто звучали в нашем доме. Это было и во время застоя, и во времена «перестройки». «Сталин — уже в сорок седьмом отменил карточки…». Наверно после их слов и отношения у меня всегда было к Иосифу Виссарионовичу двойственное отношение. Что мы там учили, потом — не помнилось вглухую. А вот детские воспоминания были живы. — А почему не в этом?! Почему только в следующем? — опередил желающего задать вопрос майора, мой подчиненный правдолюб — Веня Сташов. — «Почему не в этом?». Это просто. Ну вот Веня смотри — у нас жара. Может быть засуха — значит маленький урожай. Демобилизация вовсю идет — трудоспособное мужское население только-только возвратилось и возвращается домой. Нет у нас пока нужной нам позарез сельхозтехники. Что мобилизовано, что уничтожено, что уже просто не починить. Вот представьте себе, завод ударно производит танки. Фронту их нужны десятки тысяч. И тут команда «Стоп». И что дальше? А дальше команда: «Даешь трактор!». Но технологическая цепочка… построена под танк. (Черт, у меня чуть не вырвалось — «заточена». Несколько раз ляпнешь непривычное слово — и ты на карандаше. На фиг на фиг. МГБ — меня подождет.) И я продолжил: — И чтобы ее перестроить — нужно время. Город — забит заводами. Меня поняли очень хорошо. Страшно хотелось добавить, что команду: «Танки — стоп!» дадут совсем нескоро. «Верхи» пока боятся возможной войны с бывшими союзниками. — Нужны хорошие семена, удобрения. Что бы их сделать нужно время. И это люди понимали. Деревню и землю горожане первого поколения ещё не забыли. Ничего «нового» конечно не говорилось. Но «слово» — сказанное с трибуны, значительно весомее того же «слова» — шепотом или где-то на кухне Хотел было добавить, что карточки у нас отменят раньше всех воевавших стран. Даже раньше сравнительно мало пострадавшей Англии. Но побоялся нарваться на «А откуда вы это знаете?». Народ в комнате оживился. Что-то вполголоса обсуждали, кто-то узнал, что он — тупой, среди оперов раздался жизнерадостный ржач. Степан Илларионович построжел лицом. Он предпочитал чинную атмосферу. Дав народу минуту расслабиться, я повысил голос: — Для отмены карточек необходимо решить ещё один вопрос, который нас касается напрямую. Слушатели меня «зауважали». Шум сразу стих. — Отмена карточек — это, прежде всего экономическая проблема. Вот скажите, сколько стоит хлеб? — Три сорок — за кило! — Это пайковой, а на барахолке и сотню просят… — Да в рыло таким торгашам! Полтинника хватит! — В коммерческом — полтинник! На барахолке и не найдешь по столько. Под сотню будет… Начался гвалт. Снова зашумели собравшиеся. — Тихо, товарищи — тихо… — я вновь прибавил в голосе. — Сколько стоил хлеб до войны? Народ задумался молча. Давно это было «до войны». С тех пор прошла целая жизнь. Забылись цены, вкус, цвет. Помнилось только то, что тогда было «хорошо». — Вот видите, на этом простом примере проявилась общая проблема. Отмена распределительной системы должна возродить роль денег. — И на каком уровне нужно установить цены? — я обвел зал глазами. — На карточном? На коммерческом? На уровне рынка? Тишина снова умерла под валом мнений высказанных эмоционально и вслух. — Конечно пайковом! — Да если по рыночным, что там той зарплаты?! — Ты представляешь, заходишь в магазин, а там белый хлеб… — сколько хошь… и масло… — Да-а… Свежего пшеничного, да с маслом… — И сахар, чтоб вволю… Большинство в зале — обычные, молодые парни. Им элементарно мало пайковой еды. Да всем тут мало. И один только намек пустил их мысли по привычному руслу. Старшее и среднее поколение обменивалось мнениями значительно тише и менее эмоционально. Вновь возвращаясь к воспоминаниям «докарточных» проблем. С высоты жизненного опыта, пытаясь оценить какими могут быть цены реально. — Если цены, — я повысил голос, — будут карточными, то, сколько понадобиться государству ресурсов? — Если по коммерческим… — то не хватит зарплаты! — тут же раздался голос Свитнева, вечно всем недовольного постового из Нового города. — Я уже не говорю про рыночные… В дверях возникла фигура замполита Виктора Игнатьевича. Или ему УЖЕ сообщили о нестандартном прохождении «обычного мероприятия» или он сам услышав шум и пришел узнать, что происходит. Замполит несколько недоуменно смотрел, то на меня, то на чрезмерно оживленных политинформируемых. — А теперь мне бы хотелось сказать о том, что касается непосредственно нас — работников правоохранительных органов. Какие задачи перед нами стоят… Взгляд начальника засветился… и это была отнюдь не доброжелательность. «Задачи» здесь имеет право ставить только он! А тут не пойми кто, не пойми где — почти «ставит задачи». Только вот мне на его мнение пох. Мне он в словесных баталиях никак не конкурент. Меня правильно говорить — четыре года профессионально учили. Да плюс опыт многолетний. А людей… людей надо реально знакомить с обстановкой. Давать понимание — что и как. А не тупые лозунги им из газет пережёвывать. — Задачи это не простые. Это борьба с нетрудовым элементом. Если завтра отменят карточки, то у них на руках денег… — я запнулся, подбирая сравнение, — ну очень много. Мы можем получить новых «нэпманов». Этим спекулянтам, грабителям, ворам… — лес надо лобзиком валить, а не на улицах свой бандитский форс показывать. Не надо им людей злить… Сейчас — период массовой демобилизации. Некоторые могут начать и самосуд устраивать. Что нам, жителям первого в мире социалистического государства — совсем не к лицу. Начальники «обменялись» выражениями лиц. Майор Высный — расслабился, идеологическая накачка не его дело, зато Виктор Игнатьевич похоже почуял во мне конкурента. А это для него не есть гут. Эти сраные подковерные игры, я, ох как хорошо помню. Ну, да ладно… Если что то в них можно и вдвоем поиграть… Объявив конец политинформации, я шел к выходу. И вдруг в общем гомоне проскочило «… белая кошка».