Информация неизвестная Николаю… Решение Политбюро ВКП(б) «О развитии сети пивных в СССР», в просторечии именуемых «Голубой Дунай», принятое в 1945 году, было не афишируемой альтернативой. Альтернативой созданию различных клубов по интересам. Решение было принято на самом верху. Ибо озабоченность, чем занять массу демобилизованных и снять социальную напряженность, была достаточно большой. По всему Советскому Союзу от Прибалтики до Владивостока… повсюду были открыты «культурные» заведения — для отдыха трудящихся. В это же время принято негласное политическое решение о запрете всех ветеранских организаций. Не получили поддержки даже такие, как например, «Совет четырех маршалов». На период 1945-47 годов приходится пик социальной поддержки товарища Сталина в народе. Мы вышли из здания и уселись неподалеку в скверике. Сели прямо на пыльную, пожухлую от жары траву, возле дерева — того что побольше, из последних двух оставшихся там карагачей. Генрих был явно на взводе. Я же напротив, являл собой образец безмятежности и довольства жизнью. Я вальяжно уселся — оперевшись спиной о дерево, потянулся и, прищурившись, уставился в небо. — Вот скажи мене Геня, — на секунду оторвавшись от его созерцания, задал вопрос я. — Вот что ты хочешь? — Да достали меня, веришь? — Верю… Вот только надеюсь, что ты не станешь мне втирать тут про беды несчастного еврейского народа, который загнобили гои. Я сам такой же «еврей». Тебе задали вопрос… Что именно ты хочешь? — Отомстить. — Кому? — Бандитам! — Ладно… дам я тебе адрес. Ты пойдешь туда, и… — я выразительно провел большим пальцем по горлу. — Да! — Фи-и… А не смущает ли тебя товарищ Генрих, что они могут быть вовсе и не виноваты перед твоей мамой? — Не виноваты перед моей… виноваты пред чей-то другой! — несколько горячечно ответил он. — Все они суки жируют на народном горе! — Во-от… вот значит, как ставит перед собой этот вопрос товарищ Шац. — И решение твое твердое и его отменить никак нельзя? — Нет. — Ну что ж я могу на это сказать, как коммунист и твой товарищ… — я сделал трагическую паузу и безмятежно посмотрел на него. — Эх… а сказать я могу только одно — вместе пойдем. Генрих недоуменно посмотрел на меня. — Да-да. Только небольшая поправка… — Какая? — Не я с тобой пойду… — я подобрался, и мгновенно изменив выражение на злое и решительное, жестко добавил. — А ты со мной… и никак по-другому. Понял?! Генрих продолжал несколько недоуменно смотреть на меня, но вот на лице его постепенно протаивала потаенная надежда. — Я понимаю ты удивлен? — Да. — Ну, давай я тебе все-таки расскажу одну историю… это роман. Написал его писатель Стивенсон. Действие его происходило в Англии во второй половине XV века… во время войны Алой и Белой Розы. Были там такие кланы — дрались за власть. В одной деревушке, принадлежащей некоему сэру Дэниэлу, появился гонец, который привез приказ этого самого сэра всему мужскому населению его деревни — немедленно выступить в поход. Отряд должен был возглавить Хэтч, правая рука сэра Дэниэла и в его отсутствие — управляющий замком. На время похода он хотел оставить присматривать за замком старого солдата Николаса, но вот во время их разговора его вдруг пронзила черная стрела — это был знак лесного разбойника по прозвищу Джон-Мщу-За-Всех. Хэтч вынужден был остаться, а подкрепление сэру Дэниэлу должен был повести его воспитанник — Дик Шелтон. Пока отряд собирался у церкви, на ее дверях обнаружили письмо, в котором этот самый Джон-Мщу-За-Всех сообщил о своем намерении отомстить сэру Дэниэлу, местному священнику, виновному, как было сказано в письме, в смерти отца юного Дика, и Хэтчу… — начал я свой рассказ. Я был удивительно спокоен. Трудно, наверное, было сделать — первый шаг. А сделав… мне, стало все равно. Я перестал мучиться сомнениями. Подсознание, карма, бог, дьявол… — да все равно кто или что, приняло за меня решение. Ну не мог я отправить этого парня одного — на смерть. Не по совести это. Да мне как-то и наплевать по большому счету на его мотивы. Мне достаточно одного того, что — он мой товарищ. Серёга воевал с ним. Пусть на разных фронтах. Но это боевое братство спаянное и освященное кровью. А с его опытом, в одиночку… не-е — это я слишком хорошо знаю, чем закончится. В лучшем случае его возьмут. А могут ранить или взять те же бандиты. Нет. Я постараюсь, чтоб он выжил. А прав он или нет — это не мои проблемы. Даже если не прав — он все равно прав! Да и я, думаю точно также. «Око за око». Нет там праведников и невинных жертв… там, куда мы с ним пойдем — виновны все и приговорены. Вот так вот. Такое мое мнение. И оттого я был безмятежен, и плевать мне было и на службу, и на прочие другие дела и обязанности… Пересказал я ему «Черную стрелу» и замолчал. — И зачем ты мне это рассказал? — Хороший вопрос… А рассказал затем, чтоб ты понял дальнейшее. Слышал ты про «Черную кошку»? — Слышал. Банда это. — Во-от… А про «Белую кошку»? — задал я вопрос и с интересом посмотрел на него. Генрих уже чуть успокоившийся, недоуменно пожал плечами: — Разное болтают… говорят это какие-то отставные фронтовики начали урок резать. У нас три случая было… — Ну-да, ну-да… — я безмятежно покивал головой. — Вот только «Белая кошка» — это я. — Что?! — Генрих, моментально подобрался и подозрительно огляделся — не слышал ли кто. Но поскольку поблизости никого не наблюдалось, он удивленно уставился на меня. — Ты — что…? — Геня. Ты меня удивляешь. — Я!? — Ты-ты… Ты сейчас похож на дона Хуана, из Пушкина, с которым внезапно заговорила статуя Командора. — Зачем? — несколько ошарашено спросил Шац. — Что «зачем»? Зачем дядя Сёма на «Привозе» продал бички и купил самосаду? — Нет. Зачем ты их всех положил. — Они хотели ограбить меня… — совершенно безмятежно и спокойно пояснил я. — Ограбить?! — несколько ошарашено переспросил Генрих. — Ограбить… Ну, и немножечко зарезать, если я не соглашусь или окажу сопротивление… — Но ты же милиционер. Скрутил бы их и отвел в Отдел… — Чтобы им там дали пару лет, а потом они «На свободу — с чистой совестью»? — я не выдержал и засмеялся. — Геня, а ты сейчас у меня добиваешься адреса местного пахана, чтоб прийти и пожурить его? Генрих мысленно споткнулся. — Ты уж определись, что ты хочешь. А потом и будем решать. Генрих ненадолго задумался. Потом решительно кивнул головой каким-то своим мыслям и протянул мне руку. — Я с тобой. — Вот только Генрих есть одно условие. — Не попадать в руки НКВД — живым? — Нет, Геня… Условие это — ДИСЦИПЛИНА! Он решительно протянул мне руку еще раз. — Слово! Я в ответ пожал его руку. — А теперь Геня, расскажи мне за боеприпасы. Откуда ты сумел найти такую редкость в наше время… И поведал мне Шац незамысловатую историю. Принял он как положено «хозяйство» и вот разбирая завалы мусора в подвале, наткнулся на ящик гранат времен Первой Мировой. Бои что тут — в Чкаловской области, что поблизости — были очень неслабые. Это ведь где-то здесь подстрели народного героя — Чапаева. На речке Урале, текущей посреди города. В общем хозяйственный Шац не стал сообщать о находке, а перетащил ее к себе в каптерку — вдруг, да пригодится. Может сменять или еще что. Натура. Тут не только он — тут все очень тяжело расставались с чем-либо. Моя мать выговаривала отцу: «Вот, заносишь вечно до такой степени!». На что отец отшучивался: «Правильно. С плеч, да в печь!». Я тогда не очень придавал значения этим словам. А уже тут понял — почему. Нищета всеобщая. Не выбрасывалось ничего — «хай полежит, мабуть когда и пригодится». Каким образом и когда — сия разнообразная коллекция «гранат» попала в Отдел, гадать бесполезно. Вызывала некоторые сомнения ее работоспособность… но Генрих уверил, что все работает. Он одну за городом проверил. — Значит, с гранатами нет проблем — это радует. Тогда вечерком навестим одну «малину». Давно она мне глаза мозолит. Шац сидел рядом, хищно подобравшись. В этот момент он никак не напоминал весельчака и насквозь своего парня. Я посмотрел ему в глаза. В их глубине поселилось спокойствие и умиротворение. Умиротворение выжженной земли… Хлопнув его по плечу, я наклонился и тихо произнес: — Расслабься старшина. Теперь тебе нужно еще и учиться притворяться. И иначе никак. Иначе сам погибнешь и других за собой потянешь. Ну, на первую часть фразы ему явно плевать, а вот на вторую насчет «других», уже нет. Так уж воспитан. — Я вижу, занимает тебя почему «Белая кошка»? — Да.