Обогнув край города по степи, мы тихо втекли в соседнюю улицу. Как не странно, но никто не бежал с телефонами — снять местное историческое событие, чтобы по-быстрому выложить его на Ютьюб и прославится. Наверное то, что не было еще этих телефонов — была не основная причина. Основной — было то, что у народа пока было повыбито такого рода любопытство. «Меньше знаешь — крепче спишь!», — как-то так, наверное. У нас в отделе дела были в основном — бытовуха да уголовщина. К уголовщине — я как-то быстро привык. Воспринимать ее стал… безэмоционально. А вот с бытовухой, никак смириться не мог. Хотя и сталкивался с ней не постольку поскольку, а постоянно. Воровали тут не все, но всё. Всё, что не приколочено. И это не фигура речи, а жестокая правда — нынешней голодной жизни. Мне — недовольному, вроде бы паршивой карьерой, чуть спустя стало ясно, как БЕСПРИМЕРНО мне ПОВЕЗЛО. Фарт — просто сказочный. Устроиться сейчас на ЛЮБУЮ работу — было огромной проблемой. А уж каким-никаким — начальником, и вовсе из разряда фантастики. Честно. По городу ходят буквально толпы демобилизованных ЗДОРОВЫХ солдат и офицеров, которые на хрен никому не нужны. Не говоря уже про самую обиженную часть населения — инвалидов. Инвалидность скрывали, всячески. Как раньше скрывали проказу. Было негласное указание — «Не брать их на работу». Вот это взбесило меня в первую очередь. «Подвиг ваш не забыт!»…«Вы навсегда в памяти народной!»… Вот эту заботу и память я видел каждый день. Идя на работу, во время работы, идя с работы… — постоянно. Господи, сколько у нас на войне покалеченных… их сейчас не меньше, чем здоровых. А иногда мне кажется, что и больше. Инвалидность, если она не выпирала, как скажем отсутствие руки или ноги скрывали, чтоб взяли на любую работу. Только вот даже любой — нет. Нет и всё! Хотя даже у нас в милиции не хватает людей. Парадокс. А ответ на этот вопрос парадоксально-чиновничье: «Нет штатов!». Вот как так? Я поначалу было задавался этим вопросом. Потом плюнул. Странная тут система. Даже мне воспитаннику развитого, в общем, социализма этого не понять. Сленг, а попросту феня — на работе усвоилась как-то сама собой. Как и нынешняя речь. Я вовсю стал чо-кать. Как на Украине шокают. Да и речь у меня быстро адаптировалась. Ухватил я потихоньку местный говор. Разные слова паразиты у меня Питерца и теперь уже в далеком прошлом — этнического белоруса, никакого напряга не вызывали. Я ведь всегда именно так и представлялся — белорусом, когда спрашивали. Но спрашивали отчего-то очень редко. Это ведь Серега был детдомовский. Хотя вроде и фамилия белорусская. Но я так и не смог ничего узнать о его корнях. Тут мля, полстраны — «Иванов — родства непомнящих». Раба выдавили, да пока не воспитали… человека нового общества. Здесь столько народу отчего-то местами лозунгами думают — жуть. Идиотизм ситуации еще и в том, что множество особенно молодежь попросту идейные. А мне на работе «бытовиков» было жаль. Искренне… чуть не до слез. Привезут парикмахера — и знаю я, что года полтора у него железно уже есть. А парикмахер — это не тот, который стрижет… хотя и этот стрижет. Только всем знакомый — волосы, а здешний — колоски на поле обстригает. НОЖНИЦАМИ… — КОЛОСКИ. Ипануться! Два кило — два года. Шучу. На самом деле пять колосков — два года. И никая не фигура речи, а горькая правда. А что делать — ГОЛОД. Было в колхозе два брата. Младший — председатель, старший — колхозник. Вот старшего за колосками и прихватили. В итоге — один труп, у другого — срок. И что характерно труп — председатель. А у второго — пятьдесят восьмая. К нам его привезли. И у обоих — куча детей. Вот они — реальные колоски. В мое время было полно тех, кто гнусил: «Что всё, мол, не так…!». А ведь кругом у нас там — изобилие, о котором здесь только могут мечтать. А тут, в эти времена всеобщей нищеты ничего нет и все — просто верят. Верят и надеются на лучшее. Совершенно искренне почти все уверены в том, что еще немного… просто чуть поработать, поднапрячься и скоро будет лучше. Голод, разруха, дефицит всего и при этом все совершено искренне любят Сталина. И нисколько они не оболваненные. Уж я-то точно знаю. Они просто — верят. Совершенно искренне верят в лучшее и готовы еще немножко потерпеть — потом-то совершенно точно будет счастье… Я ведь все деньги свои, что были — проел. В степь за мясом — никак. Поймают — срок. И ловят через день, да каждый день. Даже забив свинью или корову. СВОЮ!!! Мало того, что мясо нужно сдать — нужно сдать даже копыта. Вот так. Реалии. В газетах пишут про подвиг и клеймят расхитителей. Газета «Трибуна ударника» сообщила: «… Работая учетчиком тракторной бригады в колхозе «Ударник полей», Афанасенко К.Д. расхищал семенное зерно. Сообщницей в кражах была его теща Соколова А.Г., которая недавно возвратилась из тюрьмы после пятилетнего заключения. При задержании у Афанасенко отобрано 15 кг семенного ячменя, а у Соколовой — 12 кг. За кражу семян Афанасенко приговорен к полутора годам тюремного заключения, Соколова — к 2 годам». «… В период сева Булгакова Агрипина Матвеевна, колхозница колхоза «Борьба за урожай» (с. Елизаветинское), подвозила зерно к месту сева. Она похитила 15 кг семенной пшеницы. Приговором народного суда Булгакова А.М. осуждена к полутора годам лишения свободы». А воруют в основном от голода. У многих пацанов и девчонок — нет отцов. А здоровому мужику — просто не устроиться на работу. И главное — кругом контроль. За недонесение — до ВОСЬМИ! Расхитителю — ДВА, а не стуканувшему — восемь! Нормально?! И главное статью вовсю применяют, а не пугают как у нас. Другие тут частенько реалии — как на чужую планету попал. Вот как оно, человеку знающему что-то — жить? С одной стороны стучать западло — это вроде как вбито намертво. А с другой? Дети. Его дети сидят дома и, если не скажет — сядет сам, и кто их будет кормить? Не стал бы я в такой иезуитской ситуации судить никого. Просто паршиво все. Бензин, например, только по великому блату. Или за очень большие деньги — которые проще потратить на еду или что-то более нужное. Толку-то от того, что привез ты трофейную технику. Пыль вытер, полюбовался… и закатил в гараж. У велосипеда, если сильно порвал покрышку или тебе ее из зависти порезали, так что не восстановить — путь сразу в сарай. Камер и шин нет. Ну не передать этого, что тут ни хрена нет. С одной стороны… Вернее есть, но это — стоит…??? Ну вот простой пример. Порвал ты у нас на машине колесо — пошел, купил. Стоит оно сто долларов. Нет такого — на «барахолке» купил. Или там в интернете. Такое если позарез нужно… — за триста. А когда тебе предложат это колесо за тысячу триста? Долларов? Да на хрен такая машина нужна. Если у тебя действительно средняя зарплата. А вот те, кого мы кончили сегодня — ворье. Профессиональное. И неисправимое. Можете мне поверить… Они суки, убежденные враги. И на зоне они работать не будут. На черной. А красных сейчас почти и нет. На красной — либо смерть примут, либо попытаются зарезать кого-то, чтоб срок добавили и отправили на другую зону. — Геня, — внезапно прервал я наше молчание. — Слушай, вот мы гранаты бросили. А вот если там, скажем, были бы дети? Генрих приостановился, покрутил головой, нюхая воздух как собака. Потом пожал плечами и ответил: — Дети…? Тогда гранатами — нельзя. Взяли бы их в ножи… И двинулся дальше. Я слегка и приху… обалдел я… в общем, «слегка» — от такой логики… И ведь действительно, до чего глупый вопрос я задал. Действительно, чего там… — просто взяли бы всех там ножами, чтоб невиновные… не пострадали. Не отморозки же мы… Вот я действительно — «отрыжка социализма»… М-да… Другая тут логика у людей… Совсем. Другая. — Геня, ты как насчет выпить? Сегодня, — задал я следующий вопрос, когда мы миновали второй перекресток. — Я вообще папе обещал, что приду сегодня… — несколько по инерции ответил Генрих. — А у тебя, что выпить есть?! — тут же встрепенулся он, сообразив, что я неспроста спрашиваю. — Ну-у… Есть. С закуской, правда, бедновато. Но думаю, что на пару огурцов и яблок мы можем рассчитывать… — Тогда возьмем у тебя водки и пойдем к нам. — А Зиновий Михайлович возражать не будет? — Шо ты. Он будет только рад. Шариться по этой окраине ночного города было еще то «удовольствие». Ноги можно сломать запросто… или шею. Темно как у негра в заднице. Света почти нет. Лампочку можно свинтить и приспособить дома. Так кое-где горят фонари по городу. Но не особо, что и много. Думаю, что часа через четыре начнется… хотя может быть и нет. Все зависит от того как власти решат это воспринять и подать. Я покопался в себе на предмет сожалений об «невинно убиенных»… и на маячившее рядом лицо совершено счастливого Шаца. И понял, что никакого раскаяния и сожалений о «прерванном полете» — не испытываю. Все правильно. Задрали они меня они еще в том времени. Вся эта быковатая сволочь. И правильно я сделал. Правильно и то, что убил, и то, что не дал по глупому сгинуть хорошему парню — Генриху. А прав он там или не прав — это вообще к делу не относится. Есть свои — и есть чужие. И всё на этом. Война это. И мерки тут абсолютно другие. Вон у нас — промолчали там… спустили тут… — и страна в жопе! И какая страна?! Согласен — не наш это метод! Покрупнее и поэффективнее работать надо. Но радует, что не дал хорошему хлопцу по глупому подставиться… Да и сам я не против. Там так и промолчал… теперь наверное буду жить за себя и за того парня… примеривая на себя — как бы поступил он в такой ситуации. Тут мои мысли перескочили. Вот у мусульман «Газават». Эта их священная война против неверных. Интересно у евреев такая есть…? У меня, кроме какой-то «Антифады» — ничего больше в голову не лезло. Да и та не помню с чьей стороны. Мы сидели у Шаца, и пили мою водку, под его воблу. Было еще два огурца и три яблока. Пили и беседовали. К нам присоединился еще и отец Генриха. Папе глубоко за сорок и он считает себя мудрым и старым. У него уже плешь, которую он периодически поглаживает. Интересно, что бы он сказал, узнав о моем истинном возрасте. Охренеть как странно. Сидят два убивца и абсолютно законопослушный гражданин и беседуют о жизни в два часа ночи. Философствуют. Обалдеть. И все ведь нормально. Наверное только мы — русские, такие ненормальные. Или наоборот нормальные. И Шац и его папа для меня — русские. Они для меня больше русские, чем половина моих бывших знакомых «природных русаков» — скурвившихся в девяностые. А сидим и разговариваем — о скором и счастливом будущем, которое вот-вот наступит. О преступности вообще… — Сергей Васильевич, а как вы думаете, когда мы с преступностью окончательно покончим? — Я думаю что никогда… А вы как думаете? — Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить все раны нанесенные ей. Особенно моральные последствия… — Ага, — я несколько недоуменно посмотрел на него. — И как вы себе это видите? — Нужно отстроить все города, восстановить сельское хозяйство. Перевести производство на мирные рельсы. Когда улучшится материальное положение, люди будут сыты, одеты, обуты. Когда у них будет свое отдельное жилье. Когда мы покончим с детской беспризорностью. У всех будет хорошая интересная работа — по душе. Вот тогда и не станет преступности. Естественным путем она и искоренится. Почвы не будет… «Наивный послевоенный мечтатель», — я жалостливо посмотрел на него. «Будет, все это — будет. И геномодифицированная сытость и отдельное жилье — в ипотеку, за которую не расплатиться. Будет море наркоты — за радостно конвертируемые рубли. Наркота ведь появилась только тогда, когда за неё стало возможно получить деньги. А не те фантики, которыми пользовалось государство семьдесят лет. И водки море — на любой вкус, под разговоры о спивающемся населении. А вот преступность как была — так и осталась», — все это промелькнуло у меня в голове, но вслух я сказал совсем другое: — И когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? — Не знаю, — он развел руками. — Но я надеюсь, что это будет еще на наших глазах… — Но пока что, приходится нам с ними бороться. Сейчас бандиты не дают честным людям жить! — Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана вовсе не карательными мерами… «Черт, а похоже, что папа догадывается, что мы с Геней не просто так ночью прогуливались…». Я поглядел на Генриха. Он молча сидел и финкой тонко и художественно нарезал яблоко. — А чем? — Ну естественными, так сказать, причинами. Уберется нищета всеобщая. Все будут сыты, одеты, обуты… и будут очень достойно жить. Возобладает гуманизм, мораль и милосердие. — Это слово впервые ввел в обиход Эразм Ротердамский, в XV веке. Не было до него даже этого слова. А другой герой из одной книжки — Глеб Жеглов, сказал, что и вовсе: «Милосердие — это поповское слово»… — Я думаю — он ошибался. Милосердие — это к чему мы все должны стремиться… — мягко возразил мне старший Шац. — Да-да! — съязвил я. — Вон та же «Черная кошка» помилосердствовала… Да попадись вы им… — Насилие — порождает насилие… Только милосердие… Тут мне вспомнился его частичный его тезка из «Места встречи» и я процитировал: — Зиновий Михалыч… слыхал я, что у одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на земле наступила — Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи — Эры Милосердия, в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями… Слушая меня, он благосклонно кивал. Видимо эти слова ложись в его мировоззрение. — Я рад, что смог вас убедить. Пожалуй Сергей, вы сейчас очень правильно и верно сказали. Я думаю, что несмотря ни на что — все мы сейчас стоим на пороге «Эры Милосердия»… Глава 6 С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются. Альбер Камю. Чего-то мне сегодня плохо спалось. И водка не помогла — проснулся я рано. Тихо выбравшись из кровати, побрел в утреннюю свежесть двора. Достал дефицитную папиросу и закурил. Я вообще-то здесь, в прошлом, не курю. Но вот что-то накатило. Как и положено, голова с непривычки, немного поплыла, но быстро встала на место. Все «попаданцы» в прочитанном, время от времени начинали вырабатывать свою философию, осмысливать «свершения». Наверно и мне пришла эта пора. Возьмём два прилагательных: обычный и необычный. Два существительных: человек и обстоятельства. Составим пары и полностью ими опишем всю литературу. Вот кто я? Обычный человек в необычных обстоятельствах или необычный человек в обычных обстоятельствах? Моё знание будущего вроде делает из меня необычного человека. А вот нежелание их использовать — делает обычным. Одно время я был завсегдатаем «вопросы-ответы» на «Майле». Как то задали вопрос: «Если бы вас назначили министром, что бы вы сделали первым делом?» Как я потом посчитал — семьдесят два процента первым делом искали бы — «Как получить побольше денег, пока меня не сняли». Для меня это было откровением. Чего ж тогда ругать «элиту» страны, если практически всё общество настроено на «урвать и убежать»? Вот берем обычного попаданца. Используя всё доступное он старательно строит свой «хомячник». Рвется в повелители доступного мира, страны, города, деревни, племени… — нужное подчеркнуть. Нет, он заботится о благополучии подданных. Но только — потом. Когда они склонят голову или псевдоподию в экстазе проникновения в богоизбранность ЕГО. А что я добился за это время? Есть работа, карточки. Есть где жить и с кем спать. Сторожих и прочих женщин — хватает. Несерьезно это конечно, но спермотоксикоз и обычное мужское э…»эго» — снимает. Мне прямо так и слышится ехидный голос мужика из «Пластилиновой вороны»: «Маловато будет!». Ну что же — с ним не поспоришь. Но только что делать с выведенным мной, тогда ещё Николаем, жизненным принципом: «Даже если ты начнешь новую жизнь, то никак приказчик не станет генералом. Если, правда, этого не сделает за тебя сказочная щука». Способности, склад ума — они и на Земле, и в сказочном королевстве одни и те же. Рабочий учит сына — зарабатывать деньги, миллионер — работать с деньгами, чиновник — создавать обстоятельства, когда к нему придут с деньгами. А если меня всю жизнь, начиная с отца, учили: «Сначала дело, а потом ты сам!»? Вот и не могу я «хомячить». Претит мне, ПРЕТИТ. У блатных это называется «западло». Вот что мне с этим делать? Уничтожили мы шайку. Можно обшмонать, поживится… А как быть с тем, что эти деньги и «цацки» — отобраны у не сумевших дать отпор? Да пусть сгорят… Сразу как-то вспоминаются «крышующие». … истерика девочки с рынка — после «хора» за «долги». … муж хорошей знакомой, зверски замученный — за отказ платить «за защиту». … сосед за два часа собравшийся и уехавший в другую республику после «стука»: «стрелять не только они умеют». Не надо мне такого барахла — без крайности.