— И «Боевого листка» что-то не вижу… «На пять человек. С рассказом про ворованный цемент». Плаксин поднялся и прошелся по кабинету. — Ну что, товарищ коммунист, думаешь? Ждешь, когда мне надоест воспитывать, и я свалю из любимого тобой захолустья? Ты давай не отмалчивайся. Оцени действия заместителя и друга. А я послушаю. «Нее-ее. Я помолчу. Запал не вечен. Лишнее слово — лишний повод накачки». — Молчите. Вы хоть про то, что имущественные споры должны разрешаться в суде слышали? Кто вам дал право силой решать? Шац, вы о политических последствиях своего поступка задумывались? Нет? А стоило бы. Ой, как стоило бы. «Оп-па. Погоди, погоди. Еврей силой выгоняет беззащитную женщину с детьми. Вселяет соплеменницу. Антисемитизм! Бытовой антисемитизм! Ё! Ну Геня артист. Опять влип на высокий уровень». — Товарищ майор, сейчас не гражданская война, чтобы ждать погромов. Да и «громить» некого. Или последствия, какие есть? — Ты смотри, быстро соображаешь. «Последствия…». Были бы последствия, я бы с вами не здесь разговаривал. И не в этом ключе. Про Кельце слышали? «Польский город. Что там могло быть? Стоп. Был какой-то фильм. Про еврейскую девочку и общину, разгромленную при попустительстве силовиков…» — Товарищ майор я кое-что слышал, но думал слухи… — От кого? При каких обстоятельствах? Учитель рассказывал? — переход от «начальника» к «оперу» был мгновенным. — Да Лучонок не причем. Я и сам не помню где и что слышал. Может — это даже в О. было. — Ну, может быть, может быть… — и снова переход. Теперь обратный. — Значит так. Старшина Шац, за превышение полномочий Вам начальником облуправления объявлен выговор. И это считайте по блату. Впредь к городу не приближаться до моего распоряжения. — Есть выговор. Есть не приближаться. — Козырнул Генрих. Как мы понимали, на выговор ему было плевать, а вот то, что с девушкой не встретиться — это главное. — И ещё Шац. Там в машине привезли для тебя дополнительное снаряжение. Подбирали по рекомендации сведущих людей. Хватит сидеть в тепле и уюте. Давайте начинайте знакомиться с окрестными лесами и болотами. Старшина свободен. А с вами, Сергей Васильевич, мы ещё кое-что обсудим. «Все свободны. А вас Штирлиц, попрошу остаться. Ну, что ещё?» — Пойдем, прогуляемся. На погоду не косись. «Ну да, у природы нет плохой погоды… Но шляться в ветер и дождь, ещё то удовольствие». Гнусную красоту «хромачей» Плаксин видать тоже знал, а потому мы дальше общались в сарае-блиндаже. — Теперь, что касается Вас, товарищ старший лейтенант, — после такого вступления я автоматически принял строевую стойку, — тем же приказом начальника областного управления «за упущения в обучении и воспитании подчиненных в духе безукоснительного соблюдения социалистической законности» Вам объявлено замечание. — Есть замечание! — Ты не вздумай обижаться. Дело-то гнилое. Сегодня утром на пороге дома найдена застреленной Людмила Пинсон. Шаца пришлось в экстренном порядке увозить из города, пока он об этом не узнал. Зная его дикий нрав, начальник распорядился мне лично увезти и загрузить работой. Ему ничего не говори. Пусть надеется. Время лечит. М-да, даже такое. — Кто это сделал неизвестно? Бывшая хозяйка? — Да это вряд ли. Скорее всего, недобитки. Паспортный режим, фильтрация не налажены. Архивы немцы при отступлении пожгли. Поэтому доверять можно только прибывающему активу, да и то с осторожностью. — Товарищ майор, а что там с Кельце? Интересно же. В СМИ ничего не было. — Что такое «СМИ»? — И снова на меня смотрели с подозрительностью. «Блин, ну вот опять прокол. Нет здесь ещё этого выражения». — Средства массовой информации. Обобщенное название газет, журналов, радио — про телевидение и интернет я промолчал. — Своеобразные у тебя Сергей Васильевич знания. Как что-нибудь завернешь, так завернешь. Ты Лапину про контртеррористическую операцию ляпнул? Я пожал неопределенно плечами. — Понравилось цекистам. В последних приказах бандитов именуют «террористами». А наше пребывание здесь наведением конституционного порядка. Мои знакомые из Москвы говорят — такая интерпретация союзников больше устраивает. — Кельце. — Снова напомнил я. — Вот прицепился. Раз интересно, слушай. Только помни информация секретная. В отличие от тутэйших беларусов, в Польше местное население принимало активное участие в уничтожении евреев. Как писал Фридрих Энгельс «во всех явлениях повседневной действительности ищите экономическую причину». Вот и там боролись за «маёнток». Соседи соседей…, — майор, задумавшись, помолчал, видимо вспоминая своё, личное. — Нда-а. В Кельце до войны около трети населения, тысяч десять — была евреями. Выжили, вернулись из концлагерей и партизан сотни полторы. Власти собрали и поселили их в общежитии. В июле не дожидаясь итогов судов по возврату имущества, местные устроили погром. Якобы евреи украли пацана. Толпой в пару тысяч пришли штурмовать последнее прибежище уцелевших от фашизма. Плаксин не торопясь прикурил очередную папиросу и продолжил. — У бывших узников и партизан было кое-какое оружие. Они приготовились подороже отдать жизнь, но в здание вошли люди в форме милиции. Обронявшиеся не посмели в них стрелять. А это были погромщики. Мой хороший знакомый рассказывал, что убивали зверски. Ты представляешь, в каком состоянии выходили из Освенцимов и Майданеков? И вот этих доходяг били поленьями, железными прутьями, ногами. Куски мяса. Бр-р-р. — А безопасность, армия наконец? Что стояли и смотрели? — Армия… В толпе чуть не половина в форме была. Знаешь, больше всего моего знакомого поразили крики из толпы: «Доделаем работу Гитлера!», «Фашисты не добили, мы добьем!». — И что там всё так и оставили? — моё удивление не имело границ. — Почему оставили? Подтянули войска. Город прошерстили. Десяток поставили к стенке. Но полсотни зверски убитых, полсотни еле выживших по-тихому не спишешь. Вон даже ты что-то слышал. — Ничего себе «погулял» народ. Представляю, сколько теперь евреев старается бежать из Польши. — Много. По моей информации десятки тысяч хотят уехать в подмандатную Палестину. — А вы бы сами, будучи евреем, остались? Товарищ майор посмотрел на меня совсем нехорошим взглядом, и я предпочел свернуть с опасной темы на обыденную: — Так куда мне отправить Шаца в первую очередь? * * * … Телефон издал длинную пронзительную трель, нарушившую уютную тишину рабочего кабинета. Офицер, сидевший за большим столом, выверенным движением положил на край письменного прибора ручку. Перевернул лежавший перед ним лист бумаги чистой стороной вверх. Прерывая третий звонок, поднял трубку. — Майор Плаксин. Слушаю Вас… — Товарищ майор, Засекаев. Я забрал заключение судмедэксперта по делу гражданки Пинсон. Он пишет, что смерть наступила в период от пяти тридцати до шести тридцати. Судя по разбросу частиц пороха и ожогам на одежде, один раз стреляли в упор — в область сердца, а уже вторым в голову добили. Пули девять миллиметров. По гильзам видно, что стреляли из немецкого пистолета. Андрей Аркадьевич предполагает, что это «Вальтер» или «Парабеллум». — Результаты опроса соседей какие-нибудь есть? — Мы вместе с участковым опрос проводили. Но результатов нет. Как всегда никто и ничего. Люди запуганы. Боятся лишнего слова сказать. — Вот это — наша беда. Не верят, что Советская власть их защищает. Отсюда у бандитов и наглость — от веры в безнаказанность. Бывшую хозяйку нашли? — Никак нет. Ищем. Всем участковым доведена ориентировка. Дежурному транспортной милиции направлена телефонограмма. — Проанализируйте данные по соседям. Ищите зацепку — побуждающую к сотрудничеству. На «бывших в оккупации» особое внимание. С ними поговорите ещё раз. Вызовите сюда, к нам. Обратите внимание на женщин. Женщины с детьми знают друг о друге если не всё, то очень многое. — И ещё. Судя по второму выстрелу в голову, стрелявший имеет опыт расстрелов. — Методы воздействия я могу разнообразить? — Ч-Т-О!!! Ты одурел? — Плаксин рывком поднялся со стула и заговорил в полный голос злыми рублеными фразами. — Где здесь упирающиеся враги народа, затягивающие следствие? С бабами воевать собрался потомок парнокопытного? Ещё один такой вопрос и поедешь «кумом» на Камчатку! Говорить, разговаривать, убеждать, добиваться симпатии! Ни один волос, повторяю для таких как ты, ни один волос у них не должен упасть с головы! Это наши люди, мы их ЗАЩИЩАЕМ! У тебя времени не хватает — спи меньше, но авторитет «органов» подрывать не смей! Каждый удар свидетеля обернется десятком пуль в нас и в наших сотрудников! Ты меня хорошо понял? — Так точно товарищ майор! Трубка, брошенная в злости, свалилась с рычагов и разразилась серией недовольных: «ту-ту-ту»… Начальник оперативного отдела несколько секунд постоял, опершись на стол кулаками, гася вспышку раздражения. «Вот где только набрали таких идиотов? Для них любой попавший в область интересов «органов» — враг. Свидетель, очевидец — из всех выбить, выжать, принудить… Враги, кругом враги. А где же друзья, союзники, помощники? Для кого мы работаем? Для самих себя что ли? Идиот!» Что бы сбросить негодование на подчиненного, Павел начал ходить по кабинету. Он делал небольшой шаг, выставляя ногу на пятку и незначительно приседая на другую. Медленно переносил на выставленную ногу центр тяжести. И снова на пятку. Таким образом, Плаксин решал две задачи: хоть как-то «поддерживал форму» и освобождал голову от эмоций.