Левон вновь не выдержал. — Чего несете? Давно отобрали у «американца» землю. «Наживается иностранец на советской земле». И постройки в райцентр перенесли. Сам Макарчык до семьи в Чикаго уехал. — Интересно — это кто же такое придумал: наживаться на наших суглинках… Помолчали. Сменились часовые. Снова выпили. — А вот скажи командир: правда или нет, но люди говорят, будто Англия и Америка приказали Сталину хлеб с беларусов не брать? — Да точно. Скажи. Я на кирмаше тоже слышал: польские начальники скоро приедут и проверят, чи правильно нам, беларусам начисляют хлебопоставки.[60] Валович в изумлении слушал, до чего додумались политики сельского разлива. — «Вот это у народа фантазия! Кто ж до такого додумался? А отвечать-то что…? Правду? Типа: вы, мужики, первый год на свете живете? кто для Сталина поляки? кто такие для него Америка и Англия? Нельзя! Мы в пропаганде упор делаем на новую войну. СССР и западные страны должны начать воевать. И только тогда наши усилия, наша партизанская деятельность позволят создать независимую Беларусь. Говорить о слабости Запада не в интересах Сопротивления…». — Савось, ты что нас вызвал о политике поговорить и пьянку устроить? — Валович решил уклониться от щекотливой темы. — Что вы, паважаны пан, что вы! Як можна занятых людей беспокоить по пустякам? — Давай тогда говори о своих «непустяках». Крестьяне переглянулись, выбирая кому начинать. — Такое вот тут у нас дело. — Савось, самый нетерпеливый и взрывной. — Солтыса надо бы поменять! — Меняйте. Мы здесь каким боком? — Так ён усё робиць як начальства скажа. Таму яно яго не дасць замяниць. И зараз надзея тольки на вас! — Вот это дела. Выбирали значит они, а убирать должны мы? Шаноуныя спадары, вы ня ахренели часом? Здесь несколько дней назад милицию бандеровцы постреляли. Теперь предсельсовета грохнем. Да на следующий день в лесу под каждым кустом часовой-энкавэдэшник стоять будет! Думать иногда не пробовали? — Да думали мы, много думали! Это же какой грех на душу брать! Но что-то делать надо! В «кулаки» грозит половину вёски записать. То что пьянствует с финиспекторами — Бог ему судья. А когда напьются они же к бабам приставать начинают. Вдовам прятаться приходится, за девок парни уже дважды дрались. Ну это ещё ничего. Он в район бумагу подготовил, где урожайность прописана как на лучших участках у всех, кто к нему с подношением не пришел! Умные люди в других местах напишут на сто-двести килограмм меньше, им почет и уважение, а этому денег давай! Где их брать-то? За корову-лошадь плати, за сад плати. Э-эх жизнь… — Эта курвиска бабку Савотеиху в кулаки записал. А ей под семьдесят. Вместе с фининспектором последнюю корову вывели со двора… — А за землю, вы за землю пану командиру скажите!!! — опять Савосю не терпиться. — И с землёй же тоже бяда! Он из малоземельных и наймитов-батраков с имения пана Солошевича создал комиссию. Привез бумагу, где прописано, что в хозяйстве не должно быть больше пятнадцати гектаров. У нас сроду не было таких больших хозяйств. Так он в районе предложил уменьшить предельную норму до двенадцати гектаров и у пятерых хозяйств отрезать наделы! Из панской земли нарезали малоземельным — это хорошо. Но почему остальную землю в госфонд отбирают? Сучонок плешивый полслова в нашу защиту сказать не хочет! И хозяин опрокинул в рот стопку. Скривился от резкого вкуса «бимбера» и зло захрустел соленым огурцом. — Тут ещё какая тонкость, пан командир. Этот гнус подготовил список, где записал кто из весчан в «самообороне» участвует. Пока бой опошний шел его видно не было. Недзе ховался. А теперь в «органы» хочет людей сдать. — Барткевич мужик серьёзный. Пошел с последнего, самого сильного козыря. «Кур..! Только этого не хватало! Ситуация осложняется. Гаденыш мне сорвет работу всех последних месяцев. Придется что-то делать». Но показывать свою озабоченность селянам не стоило, и потому Валович с иронией поинтересовался: — Что так уж и всех переписал? Откуда он узнал про людей? У вас же милиция в вёске есть. Чего туда не обратился? — Ну не всех конечно. Записал тех кто ему в рот не смотрит. Парней набивших морду им с фининспектором. Но только некоторых угадал точно. — Ну ваш «интерес» я понял. А вот мне на что данный головняк пока не пойму. — Соглашаться сразу нельзя. Его должны «уговорить», хотя решение уже было принято. — А мы вам танк дадим! — Савось в очередной раз выскочил поперед всех. — Какой танк? На хрена он мне нужен? — От изумления Лявон аж расплескал поднятую было стопку. — Немецкий. Целый и со снарядами. У него горючка кончилась — вот немцы его и кинули. Савось корову в лесу прятал и увидел. Немцы вокруг побегали-побегали, да видно ничего сделать не могли. Так и стоял, пока мы его не отогнали в сторонку и не спрятали. А «зачем» — так ты с Советами воюешь. Тебе такая «оружия» пригодится! Валович в обалдении мог только хлопать глазами. Ничего себе! А с другой стороны? Весчане народ практичный. Привыкли из всего извлекать пользу. Ничего и никогда не выкидывают. Сегодня у них двойная прибыль И бесхозный танк пристроят в качестве оплаты и от «выблядка» чужими руками избавятся. * * * Холодные мокрые ветки наотмашь хлещут по лицу, брезентовым плащам. Небольшой дождь и ветер. Осенний лес. Размокшая тропа, по которой, чавкая сапогами, шагают трое. Идут без разговоров с оглядкой и остановками. У двоих автоматы на длинном ремне, готовые в любую секунду сорваться ливнем пуль. На рукаве «бело-красно-белая» повязка Беларуской Освободительной Армии. Солдаты необъявленной войны. … — Уважаемые, а зачем вы вообще его прятали? — Так это… ну пригодился же. На нем же и пахать как на тракторе можно. — Да? Пробовали? И что получилось? — Тут видишь такое дело…, — Маркиан замялся. — Не заводится он чего-то… — О! А у меня значит, заведется… И почему именно у меня танк заработает? Ответ убил Валовича своей простотой: — Так у тебя же немец есть… Танк приютился в маленькой ложбинки на краю зарослей ежевики. До проселка на райцентр отсюда было метров двести. Его обложили жердями и сверху сметали стожок. Колея от гусениц была старательно преображена тележную. Сено было свежее, этого года. Случайный взгляд удивится крестьянской предприимчивости даже из небольших лесных полянок извлекающих выгоду и скользнет дальше по кромке смешанного леса в поисках более броской детали. Самым примечательным в танке были заклепки. Они соединяли металлическую конструкцию вместо сварки. Вилли Штойер, сопровождавший командира, как наиболее технически грамотный боец, увидев данное «сокровище» весчан презрительно скривившись сплюнул: — Шайз. Дерьмо. Чешский легкий. Скорее всего гнил где-нибудь в качестве учебного. Камрады-панцеры его ненавидели. При попадании от заклепок был эффект шрапнели. Не убьет, так ранит. И потеряв интерес, начал обход-осмотр окрестностей в соответствии с требованиями полевого устава вермахта. А Левон полез в башню, с интересом рассматривая устройство техники, которую видел только извне. Для Вилли это может и было «дерьмо-шайзе», а для него горькая памятка о героическом сентябре тридцать девятого… Довоенная Польша. Шляхетный гонор польской элиты. Взрывная гордость наследников бунтарей Костюшко и Домбровского. Показное смирение ревностных католиков, пытающихся от духовной власти прийти к власти реальной. Усиливается польский национализм. В ответ стремительно растут организации украинцев, белорусов, немцев, евреев. Традиционная кастовость польского общества трещит по швам, на фоне многовековой нищеты и полной покорности судьбе крестьян. Надежды на Великую Польшу от моря до моря сталкиваются с неграмотностью и технической отсталостью. Кружащие голову победы над Красной Армией смешиваются с пренебрежением «великих держав». Многим тогда казалось ещё немного, ещё чуть-чуть и древняя Ржеч Посполита возродится во всем своем величии: займет достойное её место на международной арене. Старшеклассники Западной Беларуси зачитывались книгами Якуба Колоса, Янки Купалы, Змитрока Бядули, Максима Танка. Они читали, спорили, мечтали о самостоятельной и независимой Беларуси неподвластной игу жадных соседей: России и Польши. Организации взрослых готовились к вооруженной борьбе. Для победы нужны были подготовленные солдаты и офицеры. Знания, навыки и умения могла дать только реальная служба. Валовичу рекомендовали поступить в школу кавалерийских унтер-офицеров. Краса и гордость довоенного Войска Польского — уланы. Офицеры считали себя духовными наследниками знаменитых «гусар». «Жизнь — копейка, голова — ничто»; «Двум смертям не бывать, а одной — не миновать» — жизненный принцип офицера. «Свищет пуля — не моргни. Если в деле — руби смело. Коль в атаку повели, ты коня не задержи. Богу душу поручи. Коль нужда, так уж умри!..» — заповеди рядовых улан. «Настоящий гусар никогда не доживает до тридцати пяти лет». Слова Мюрата, одного из лучших маршалов Наполеона, были жизненным кредо для многих горячих голов. Наивные мечты стать со временем офицером развеялись в первые же дни службы. «Унтер может иметь награды, заслуги, почет, но он никогда не станет офицером. Ибо «быдло» есть «быдло» и им останется навсегда». Большую войну ждали с нетерпением. К ней готовились. Любой читающий газеты, слушающий радио поляк знал: через две недели польские кавалеристы будут в Берлине. Тачанки улан сметут свинцовым ливнем немецкую пехоту. Славные соколы Пилсудского, отчаянные и дерзкие, стальной метлой очистят небо от немецких стервятников… … Через три дня после начала войны Главком маршал Рыдз-Смиглы бросил Варшаву. … Через две недели немецкие войска достигли столицы Польши. … Через тридцать два дня прекратили огонь последние очаги сопротивления. Героические наследники гусар — самые боеспособные польские части — уланы не опорочили славы предков: шесть раз с пиками и шашками бросались в последней яростной атаке на немецкие танки… … Это для Вилли такой танк — «дерьмо». Полк, где служил Валович под Слонимом, «панцеры» раскатали за сутки. * * *