Я поднялся и в ответ только молчаливо кивнул. — Вы куда сейчас? — В би-и-блиотеку. Ку-у-пить ко-ое-что, по мелочи. Я сходил к себе и отдал ей банку тушенки из «сидора». — Во-от. Мо-ожет на у-ужин, что-то приготовите? — Приготовлю. Идите Серёжа. У мужчин всегда есть дела. И я — Николай Семенович; пятидесяти шести годков от роду, партийный, несудимый, военный пенсионер и прочая… прочая… пошел. Что характерно я двинулся не в магазин за водкой, чтобы снять стресс. А и правда пошел в библиотеку. Не надо врать в мелочах — элементарно спалишься. Я и не буду. Очень меня сейчас интересовала Большая Советская Энциклопедия, если она тут есть, конечно. Особенно один том. На букву «Ш». На худой конец сойдет «Брокгауз и Эфрон». Но желательно, что-то поновей. Моя здоровая, а может, и нездоровая паранойя теперь вовсю спрашивала меня — как бы это скрыть, такой мой неестественный интерес в библиотеке. Ага, пришел эдакий здоровенный лоб и просит «энциклопию» на эту букву. А зачем ему? Странно и подозрительно. А с другой? Да на кой черт я кому сдался!? Слухи о всесилии НКВД и всеобщем стукачестве сильно преувеличены. Да на кой тут кому сдался отставной военный? Уже практически милиционер. И слово, характеризующее меня как «мильтона» или «легавого» — вот не несет в себе презрения как у нас. Хоть убейте. Ведь и тут в милиции свой брат — фронтовик. А не как у нас «братское чувырло»[4] из задрипаного села «Сорок лет без урожая» — пришедшее в ментуру только за пропиской и нажить. А военных тут много. Почти все мужчины. И множество женщин. По статистике в сорок пятом наша армия насчитывала одиннадцать миллионов с чем-то. Восемь с половиной миллионов демобилизовали… где-то в это время. Это тогда дома, мне, что сорок шестой, что сорок седьмой — было глубоко по фиг. Только вот теперь мне тут жить… Хорошо хоть тенденции развития общества в будущем знаю, и потому как много читал, и потому что бывший замполит. Только вот абсолютной памяти, чтоб вспомнить все постранично — никто мне не предоставил. И не надо меня считать идиотом — провел я ревизию доставшегося мне «наследства». Ничего утешительного. Малость покоцанное, но, в общем-то, достаточно здоровое и тренированное тело. Со шрамами на башке вымазанными йодом. Одно утешение, что ствол под руками — застрелиться, если что, я всегда успею. Вот визит в библиотеку прошел нормально. Обогатил он меня знаниями. Очень мне нужными знаниями о фронтах и не очень — по географии этого долбанного Шверина. Он находится в Мекленбурге — это я помнил точно. Ещё я помнил, что рулили тогда Жуков и Конев. Но вот кто и куда? Взяв пару подшивок с газетами, я их по диагонали просмотрел — ища нужную мне информацию. Когда знаешь примерно где — не так и сложно найти. Пролистал. И вот в статьях за апрель сорок пятого, я нашел — кто и куда наступал. Оказалось все немного не так. Жуков шел на Берлин в лоб, а Конев осуществлял охват. А вот я — Сергей Васильевич Адамович; двадцати четырех лет, призванный в мае сорок первого из Ленинграда, командир разведроты, член ВКП(б) с марта 1944… Воевал в составе 2 Белорусского Фронта под командованием Рокоссовского… и Члена Военного Совета — Суботина. Это важно. Вот том на «Мэ» я и попросил первым. Эта чертова БСЭ — уже была. И нужный мне том — тоже был. Был он выпущен в тридцать восьмом году. Но не сильно-то он меня и обогатил знаниями, про этот чертов Мекленбург. … историческая область на территории… … в период раннего средневековья была заселена племенами полабских славян Бодричами и Лютичами которые в 12 в. вошли в состав княжества Никлота. В ожесточённой борьбе с немецкими феодалами славяне были покорены саксонским герцогом Генрихом Львом… На кой черт мне это сдалось?! Информация примерно, как и про восстание Спартака — «против древних римских буржуев». Тьфу ты — я рассчитывал на большее. Осталось пропеть: «О где ты, где ты — милый интернет…?». Хорошо хоть времени немного потерял. Посмотрел ещё про Шверин. Взял том самостоятельно со стеллажа. Тоже фигня — перепечатка Брокгауза. Это вообще что-то… Шверин, город (Schwerin) — столица великого герцогства Мекленбург-Шверинского, на западном берегу Шверинского озера; жителей 35 тысяч. На острове находится великолепный великогерцогский дворец, выстроенный в 1845-58 гг. в стиле Ренессанса. Памятник великому герцогу Павлу-Фридриху, работы Рауха; памятник войны 1870 г. Готический собор XI в., готическая церковь св. Павла, арсенал, театр. Чугунолитейные и машиностроительные заводы, производство музыкальных инструментов, экипажей, красок, лаков, мукомольные и лесопильные мельницы. Тьфу ты! Ну и что это мне дает? Ладно, будем надеяться, что удастся что-то правдоподобное соврать — если будут спрашивать. Фильмов я смотрел много, книжки читал, на экскурсии ездил. Да и купить чего-то не мешает. Теперь пойдем осваивать насквозь мне знакомую стихию — базар. Это только на сторонний взгляд — это хаос. Не-е ребята… это не хаос. Это четко упорядоченное и структурированное явление. Живущее по своим очень четким и прагматичным законам. Так было, есть и будет — во все времена. Глава 8 Слухи о скором и всеобщем счастье сильно преувеличены. Мнение автора. Я шел по улице и вполголоса мурлыкал: Давно ты не видел подружку, Дорогу к знакомым местам, Налей же в железную кружку Свои боевые сто грамм… [5] А когда спохватился — понял, что не знаю этой песни. Совсем. Никогда и не слышал. Но пою. Что-то выходит, осталось мне ещё от настоящего парня Серёги. Знать бы ещё что. Про водку помню, что был «Ворошиловский паек» — водка и сало. Во время «Финской». И были наркомовские «сто грамм», которые после сорок третьего выдавались ТОЛЬКО во время наступления. «Остальным же военнослужащим передовой линии» — 100 грамм, полагалось лишь по праздникам. А вот в число таковых входили: 7 ноября, день Конституции, Новый год, 23 февраля, 1 и 2 мая, день авиации, день части… и что когда-то и убило меня наповал своим дебилизмом — «Всесоюзный день физкультурника»!!!! Вот это блин, пассаж! От этого, вся эта ерунда и запомнилось. Прогулялся дяденька по рынку — «получил удовольствие»… И сделал выводы. Мама дорогая! Как же я тут жить-то буду? Скопленные Серегой может за всю войну, может ещё как — у меня лежали в разных карманах пять тысяч семьсот рублей. Я теперь усиленно пытался понять, что это. Вернее сколько. Много или мало. Я ведь как не крути тоже дитя этой мать её, «рыночной экономики». Какова тут покупательная способность рубля «с Лениным без кепки»[6]. А ведь мне ещё и в военкомат надо. А там аттестат… и тоже вроде как должны дать денег. Трофеев — чтобы тут припеваючи жить… я отчего-то я в вещмешке не обнаружил. Честный и простой парень — мой предшественник. Я немножечко другой. Более опытный. Барахолка моментально напомнила приснопамятные девяностые, где я у себя на «Апрашке» начинал такую же «карьеру». Да, грязища и трели гармошки у пивнушки, пьяные крики и кураж, дикая нищета и голодные взгляды детей. Кривые цепи торгующих. С товаром, лежащим на газетах, мешках и чемоданах. Бродящие взад-вперед с криками и предлагающие свой товар «торговцы». И смех и грех. Чем-то мне эта картинка напомнила кота Матроскина из «Простоквашино», с его нетленным: «Чтобы продать что-то ненужное — надо сначала купить что ненужное». Только вот здесь немного не так. Чтобы купить что-то ОЧЕНЬ НУЖНОЕ, надо сначала продать что-то НЕ ОЧЕНЬ НУЖНОЕ. Пятнами — наглые рожи блатоты, глядя на которые я моментально приходил в тихое бешенство, вспоминая своих таких же. «Хозяева жизни». Тут и инвалиды, просящие подаяния. Только это реальные фронтовики-инвалиды. А не ряженые под «афганцев» или других пострадавших от войны, как у нас. И медали и… все остальное у них — настоящее. Тускло, серо, коричнево и зелёно. Радость и отчаяние. Смирение и гордость. Тут есть все. Чего только не намешано. Это срез. Средоточие всей этой мирной жизни. Показатель государства. О-о… чтобы все это столпотворение «понять» — надо пожить в нем, как я. Сродниться. Чувствовать себя, именно здесь, своим. Поговорил с людьми — посочувствовал. Выпил кружку пива в «Голубом Дунае» за разными столиками. Мне нужна информация — любая. Реалии этого «мирного» времени. И я, делая вид поддатого — сочувственно выслушивал всех. Заикался, кивал. Давал возможность человеку выговориться. Тяжело здесь. Всем тяжело. И здесь — сейчас, и всей стране. А вот выводы… Выводы скверные. В противовес фронту, которого правда сейчас нет — в тылу дефицит всего. К примеру, водка здесь СЕЙЧАС[7] была положена только активистам, и служило-карательному сословию. Отчего-то мне сие не удивительно. Только «стахановцам» оказывается, выдавалось раз в месяц: несколько метров ткани, кусок хозяйственного мыла, кило соли, литр керосина, две бутылки водки. На это мне пожаловался обиженный на начальство — пьяный работяга. Он же мне и рассказал про зарплаты, когда я сказал, что подумываю пойти на завод. Молодые рабочие в среднем получают 200 рубликов в месяц. 200!!! При этом налогом не облагается зарплата в 150. А поесть можно в столовой. Где обед ВСЕГО — 15–20 рублей. Несложная, мля, математика. А уж какая там кормежка — я знаю. Можно подумать я заводских столовок не видел. А вот мужик-крестьянин с грустными глазами, которому я «любезно помог» посторожить телегу, пока он бегал «по делам». Он посетовал на низкие закупочные цены… Вот тут-то я и приху… обалдел я, в общем. 10 копеек!!! — за килограмм пшеницы, 5 копеек — за килограмм картошки, 25 — за килограмм мяса, 2 копейки — за десяток яиц. Сегодня на рынке этот десяток яиц продавали по 35–40… РУБЛЕЙ!!! Картошка сейчас — 8-10 рублей, и только в сезон — 2–3. Мясо — от 35 до 50… И почему-то все считали это — нормальным… Я бродил… приценивался. Ах да, я-то — «богатый». Пока во всяком случае. А вот остальные… Особенно умилила зарплата интеллигенции. Я умудрился и это узнать. Врачи и учителя получают в среднем по 180 рубликов. Органы правопорядка «обеспечены» гораздо лучше. Рядовой мент, коим мне предстоит вскоре и предстоит стать, получает — 330 рублей. Ну и для сравнения… Морковка — 6 рублей. Капуста — 3. Свекла — 6. Молоко — 12. Сливки — 35. Творог — 10. Масло топленое — 150!!! Вот это цены? Проинформировали меня и про карточки. Так вот, по ним цена на хлеб — 3,40 за килограмм. При норме по ВЫСШЕЙ рабочей карточке ПОЛОЖЕНО только — 500 грамм хлеба в день… А на барахолке буханочка — 50-100 рубликов. Вот где раздолье спекулянтам… В общем, этот день прошел не зря. Первый день на воле. Насыщенный событиями. Напоенный вольным воздухом с примесью промышленной химии. Потом будут другие. Они, чуть позже, сольются в незаметную череду. Станут обычными. А вот этот первый — яркий. Дающий именно это ощущение. Ощущение новой жизни. Свободы. Привкус на кончике языка. Ощущение мира. И своей… моей живости в нем. Вот он — останется. Чудо ведь какое… Прожить ещё кусок жизни… молодым. Вот ведь как. Незаслуженное счастье… Странно я себя чувствую… странно. Очень. Даже и не объяснить. Что-то намешано во мне. Всякого разного. Не могу отделить свои чувства от Серегиных. Он — это я… и наоборот. Мозги старые, а чувства новые. Как-то все во мне переплелось… Тут и знакомое, но забытое чувство голода. Ощущение полностью здорового тела. Молодого. И это меня слегка беспокоит. Чуть-чуть. Мои отнюдь не платонические взгляды, которыми я провожаю женщин или обмениваюсь с молодками. Нет, не так. Как я поглядываю на них. Чувство внутри меня. Мое. Даже и не совсем так… Я ведь в двух возрастах… — вроде как. И потому интерес у меня вызывают… — все женщины. Лет от шестнадцати до пятидесяти. Как-то так. А это практически процентов восемьдесят из присутствующих на рынке. Ибо женщины. Массово. Много. Все… тут. Они правда страшные. Без макияжа, в убогой одежде. С разными лицами. Жесткими и мягкими. С добрыми и злыми. Усталые и равнодушные. Разные… Став постарше я и выбирал женщин — немного помладше себя. Это нормально. Но в «своей» возрастной категории что ли. Ну уж никак не в пятнадцать-то лет? Беспокоит это меня. Ха! Но как-то так… Больше умозрительно, наверное. Да ещё и эти их — головные уборы. «Жесть!». По-другому и не скажешь. Платки. Беретики. Пилотки. Шляпки… Шляпки — это вообще что-то… Глядя на некоторых так и тянет заржать. Красномордая толстуха — торгующая семечками, напялила на башку интеллигентную шляпку с вуалью. Новую. Но примерно двадцатых голов. Такую как барышни раньше носили. При этом она в ватнике, цветастой юбке и сапогах. Мля! В ней она видимо кажется себе загадочной роковой женщиной. Она скалится (по-другому я её «завлекательную» улыбку назвать не могу) и игриво поглядывает на меня. Мама дорогая! Да с её рожей — только грабителей пугать в подворотне. «Молодушка»… Да-а… Единственное, о чем женщина никогда не забывает, — это год ее рождения, естественно как только она его наконец выберет. Женщины вообще улыбались мне тут по-доброму. Разные они тут на рынке. Это здесь сейчас — «Бродвей» вместе с роскошным «Торговым Центром». Часть тут для массовки: «и себя показать и других посмотреть». Просто ходят, выбирают, смотрят… А я, вот совершил акт «купли-продажи». В результате многоходовки, обменял наследство — часики Серегиной невесты, на почти новый — роскошный кожаный плащ. В точности как у Глеба Жеглова. Был у меня в прошлой жизни такой. Кожа — полпальца толщиной. Только у меня был очень старый, а этот новый. А часики-подарок оказались в золотом корпусе. «За денежку малую» будущей хозяйке тут же и провели экспертизу. Я даже удивился. Я-то думал это максимум позолота. Часы тут не просто — часы, как у нас. Это знак статуса. И по большей части материал корпуса — роли не играет. Золота мало, да и в основном оно играет роль только для спекулянтов. Фигня в общем, хоть и дорогая. Без особой цели я продвигался по рядам. Ассортимент не был привычным. Шокирующего разнообразного китайского ширпотреба не было и в помине. Его заменял немецкий. Солдат-освободитель вернулся из «европ» отнюдь не с пустым вещмешком. Лозунг, вбиваемый со школы: «Грабь награбленное!» — на практике, превращался в хлеб для семей и средство для снятия стресса их главам. Разнообразие это ненадолго. Только пока привезенное не окажется в хозяйственных руках более рыночных сограждан. Из китайского, мне попалась на глаза только фарфоровая статуэтка белой кошечки. Обернув понизу хвост, она бесстрастно смотрела на текущую мимо неё сутолоку жизни. Просили за неё недорого и, немного ностальгируя по своему прошлому, я прикупил её и сунул в карман. Купил естественно я и продуктов. Прошлогодней картошки, кусок сала, хлебушка… Он теперь стал именно хлебушком, там — внутри меня. Потому что нет его и дорог. Банку порошка зубного купил — мятного. Мой на исходе. И на чай разорился. Три щепотки на заварку. И так кое-чего по мелочи. Покупки сложил в купленный тут же по случаю, ещё один вещмешок. Вместо авоськи или пакета. Которых тут тоже нет. Домой пошел. Глава 9 А будешь хулиганить, сразу получишь по шее… топором. Смеркалось. Как сказал — так сразу Задорнова и вспомнил. Воздух поблек, повыцвел, и окружающее потихоньку стало терять цвет и глубину. Солнышко уже скоро зайдет. Все начали расходиться по домам. Ну и мне пора. Живот не то, что подводит — яма там бездонная образовалась. Поторапливаюсь. Скоро совсем стемнеет. А бродить тут по ночам — удовольствие ниже среднего. Темно и глухо тут, как в забытой деревне. Никакого уличного освещения. Чернота сплошная. Подсветка только из звезд и отчего-то искренне ненавидимой мной Луны. Я, как послушный воспитанник развитого и безопасного капиталистического общества, зашел в первую попавшуюся подворотню и дослал патрон в патронник. Ухватистый короткий пистолет «Вальтер» перекочевал из кармана галифе в карман плаща. «Спасибо» капитализму — научил беречься. Да и Серегин пример стоит перед глазами. Лучше я испорчу плащ в критической ситуации, чем испортят мою шкуру чем-нибудь колюще-режущим. Очень не желаю я, чтобы в посмертном эссе на мою смерть прозвучало что-то вроде: «В соответствии с заключением судебно-медицинской экспертизы смерть С. Адамовича, последовала от колото-резаных ранений… сопровождавшихся массивной кровопотерей… и аспирацией крови в легкие. Указанные телесные повреждения образовались от воздействия колюще-режущего предмета — ножа и имеют признаки прижизненного происхождения». Или там насквозь казенное: «Смерть наступила от механической асфиксии…» и что — «потерпевшему нанесены множественные ножевые ранения в жизненно важные органы, что явно свидетельствует об умысле подсудимых на убийство». Если они конечно будут.