Но я это обязательно выясню. 26 — Детектив. В комнату заходит женщина — высокая, худая, с зачесанными назад пепельными волосами. Она в очках в черной оправе, красном платье без рукавов и туфлях на высоких каблуках. Стараюсь не таращиться на нее, потому что я — джентльмен. — Я — доктор Яго?да, — представляется она. Я поднимаюсь со стула и жму ей руку: — Билли Харни. Она садится напротив. Шикарные стулья с высокой спинкой, обитые кожей. Мне кажется, что я нахожусь в читальном зале. Чего нам сейчас не хватает — так это камина и бокалов с бренди. У нее не только приятный вид — от нее исходит замечательный запах. Ее духи — освежающие, не приторные, не навязчивые. На темных стенах — дипломы Гарвардского и Йельского университетов и сертификаты, выданные различными ассоциациями психологов. — Как это будет происходить? — спрашиваю я. — Я сообщу, что моя мамочка не заботилась обо мне должным образом? А затем я осозна?ю… — Я трясу кулаками и кусаю губу — будто и в самом деле вдруг что-то осознал относительно самого себя. — Я осозна?ю, что… я отнюдь не плохой человек! Затем мы оба зальемся слезами, и я обрету душевный покой. Она слушает тираду с невозмутимым выражением лица, по которому трудно что-либо определить. — А как, с вашей точки зрения, это должно происходить? — Сказать правду? — Желательно. — Я совсем не хочу здесь находиться. — Никогда бы не подумала. — Но у меня нет выбора. В управлении говорят, что я обязательно должен пообщаться с психиатром. Ну вы знаете — по причине моей травмы и всего такого прочего. Она прищуривает глаза. Смотрит на меня оценивающим взглядом психиатра. — Вы уже делали это раньше, — говорит она. — Три года назад. — И три года назад мне совсем не хотелось. — Но вам помогло? — Практически нет. — Ага. — Она хлопает в ладоши и наклоняется вперед. Нас с ней разделяет стол — маленький круглый деревянный стол, похожий на те, что широко используются на Ближнем Востоке. — Что вы надеетесь получить на этот раз? — Я надеюсь выбраться отсюда — и точка, — признаюсь я. — Не обижайтесь, но психиатр мне не нужен. — Почему вы полагаете, что не нуждаетесь в психиатре? Я смотрю на нее. — Вы просто задаете вопросы — только и всего, да? А можете что-нибудь сказать в утвердительном тоне? — Хотите утверждений? — Она позволяет себе слегка улыбнуться, хотя вообще-то выражение лица у нее абсолютно бесстрастное. Но сейчас она, по крайней мере, чуть-чуть пошутила. — А что за фамилия такая — Ягода? — издеваюсь я. Она откидывается на спинку стула и скрещивает ноги. — Польская, — говорит она. — Знаете, сколько нужно поляков, чтобы вкрутить лампочку? — спрашиваю я. — Трое. Один будет держать лампочку, а двое других — вращать стул, на котором он стоит. — А знаете, сколько для этого нужно полицейских? — парирует она. — Трое. Один будет вкручивать лампочку, а двое других — нарушать гражданские права стоящего рядом чернокожего. Ну что же, она неплохо отшутилась. — А знаете, какая самая тоненькая книга из всех, когда-либо написанных? «Полный перечень польских героев-воинов». — А вот ирландцы — те на славу послужили человечеству. Я мог бы упомянуть пиво и картошечку, но сдерживаюсь. — Может, вы просто поставите диагноз и отправите меня восвояси? — предлагаю я. — Давайте сойдемся на посттравматическом стрессе. Выпишите мне рецепт, и я обещаю, что буду принимать лекарства. Она наклоняет голову набок. — Я неплохо выполняю свою работу, детектив, но почему-то сомневаюсь, что готова поставить полный диагноз после того, как пообщаюсь с вами в течение пяти минут и прочту вашу медицинскую карту. — Меня вполне устроит и неполный диагноз. — Ага, устроит и неполный? Это легко, — говорит она. — Вы — конченый псих. Я смеюсь. Смеюсь впервые за довольно долгое время. Ну ладно, разговор с ней может заставить меня пару раз хихикнуть, но он все равно представляет собой пустую трату времени. Я поднимаюсь со стула. — Еще увидимся, доктор, — прощаюсь я. — Вы необычайно умный, — отзывается она, когда я уже направляюсь к двери. — Намного умнее, чем пытаетесь продемонстрировать. Вы эмоционально травмированы — вероятно, в результате трагедии трехлетней давности, а также недавних событий, — но вы прячете свое нутро за имиджем остряка и комика. Юмор — ваш щит. Вы за ним прячетесь. Возможно, прячетесь так долго, что уже сами этого не осознаете. Я ничего не отвечаю. Стою неподвижно. Она поворачивается и смотрит на меня, приподняв брови. Я отвожу взгляд. — Вы сломлены, разбиты на части, — продолжает она. — Вы это знаете, и я это знаю. Но я могу помочь вам собрать себя в единое целое. Кто знает, возможно, даже могу вернуть вам память. Я бросаю взгляд на дверь и даже протягиваю к ней руку. — Давайте, уходите, если хотите. Я не буду вас останавливать. Примите решение, Билли. Я убираю руку от двери, неспешно поворачиваюсь и бросаю взгляд на психиатра. Затем возвращаюсь к своему стулу и медленно сажусь. — Вы можете вернуть мне память? — Этого я не гарантирую, — признается она. — Но я — ваш единственный шанс. Прошлое 27 — Для нас опять плохие новости, — сказала Кейт, сидя за рулем «Тахо» и попутно разговаривая со мной, сидящим на пассажирском сиденье. Я зашел через свой смартфон на веб-сайт и сразу же увидел это. Еще одна статейка в интернет-издании «Чикаго-П-П», причем написанная все той же Ким Бинс — дискредитировавшей себя женщиной-телерепортером, которая теперь пытается создать себе новый имидж и вернуться на телевидение при помощи обнародования фотографий людей, посещавших особняк-бордель. Статья называлась «КУ-КУ, ФРЭНСИС!» На имеющейся фотографии был запечатлен мэр Фрэнсис Делани, поднимающийся вверх по ступенькам ставшего уже печально известным особняка, только теперь без простыни и наручников: он был одет в легкую курточку и бейсбольную кепку. Съемки проводились в теплую погоду, то есть не в тот вечер две недели назад, когда мы устроили облаву. Из этого следовало, что в тот вечер, когда я застукал мэра Чикаго со снятыми штанами, он посещал особняк-бордель не в первый раз. — Ты права, тут имеет место жуткое безобразие, — сказал я. — Ну где это видано, чтобы мэр носил кепку с эмблемой команды «Чикаго Кабс»? Кейт бросила на меня взгляд. Отнюдь не веселый. Дело в том, что Кейт считала фотографию мэра плохой новостью потому, что любая новость, относящаяся к нашей истории, казалась ей плохой. И она была права. За две недели, прошедшие с момента, когда мы арестовали мэра и остальных посетителей особняка, средства массовой информации всей страны подняли шум, и как только кто-то сделал первый шаг, все они сразу же вцепились в информацию, как питбуль в штанину почтальона. А когда круглосуточные информагентства: «Си-Эн-Эн», «Фокс», «Эм-Эс-Эн-Би-Си», «Блумберг» и прочие — впиваются зубами в какую-нибудь историю, им требуются дальнейшие «вкусные» подробности, и они проглатывают любую деталь — большую и маленькую, проверенную и непроверенную. Не упускают из виду никого, кто оказался под микроскопом.