— Переодетую горничной? — Точно. — Разумно. А где мужская уборная? — По другую сторону вестибюля. Соединяется с курительной, или как ее там, в ней будет устроен бар. Из окон этой уборной шатер виден лучше, так что там мы тоже кое-кого посадили. — А что насчет самого парка? — С парком проблема, черт его подери, — проурчал Гибсон. — Слишком много деревьев. — Но при этом имеется высокая кирпичная стена? — Иметься-то она имеется. И даже с железными штырями, да толку-то! В последний момент мы все, конечно, обшарим — задача номер один. Дом, парк — в общем, все. И проверим весь персонал. Банкет обслуживают «Костар и Кай» из Мейфэра. Высший класс. Все их люди — то, что они называют максимально надежными, испытанными служащими. — Но ведь для такого рода работы они подряжают людей со стороны, разве нет? — Да, я знаю, однако они уверяют, что могут поручиться за каждого. — А что насчет… — Аллейн слегка повел головой в сторону уставившегося в окно лакея. — …нгомбванской шатии? Ну как тебе сказать? Домом правит один из них, получивший образование в Англии и работавший в первоклассных парижских отелях. Наилучшие рекомендации. Посольская прислуга набрана, как мне сказали, в Нгомбване. Чего она стоит и как они ее там набирают, я не знаю. Короче говоря, их здесь тридцать человек, да еще с президентом приедет кое-кто из его слуг. Нгомбванцы, насколько я понял, будут все больше с любезным видом стоять по стеночкам. Вот этот малый, — Гибсон перешел почти на шепот и говорил, двигая лишь уголком рта, — дело другое, он, можно сказать, парадный телохранитель президента. В официальных случаях торчит поблизости от патрона, разодетый, как каннибал, со здоровенным ржавым символическим копьем в лапах. Это у них что-то вроде королевского жезла или парадного меча. Называй как хочешь. Прикатил пораньше вместе с несколькими личными слугами президента. Президентский самолет, как ты, наверное, знаешь, прилетит завтра утром. — Как себя чувствует посол? — На стенку лезет. — Бедняга. — Он то суетится насчет приема, то мучается кошмарами по поводу безопасности президента. Собственно, и мы с тобой здесь потому, что он очень просил нас прийти. — Он звонит мне с утра до вечера на том основании, что я знаком с великим беем. — Что ж, — пожал плечами Гибсон, — разве я сам втянул тебя в это дело не по той же причине? А поскольку тебя еще и на прием пригласили — ты уж не сердись, что я с тобой так вот, запросто, — положение сложилось, можно сказать, совсем соблазнительное, тут бы никто не устоял. Только пойми меня правильно. — Ради всего святого, что я, по-твоему, должен делать? Бросаться прикрывать своей грудью президента каждый раз, как кто-то зашебуршится в кустах? — Не то чтобы я думал, — следуя своим мыслям, продолжал Гибсон, — будто нас ожидают настоящие неприятности. В общем-то нет. Не на этом приеме. Вот его разъезды туда-сюда — это и в самом деле головная боль. Говоришь, он согласился нам помогать? Соблюдать вашу с ним договоренность и не удирать на непредусмотренные прогулки? — Мы можем только надеяться. А каков распорядок во время приема? — Вначале он будет стоять в вестибюле, на ступенях, ведущих в эту комнату. За спиной вот этот, с копьем, справа посол. Слева, немного сзади, советники. Личная охрана образует что-то вроде коридора, ведущего от дверей прямо к нему. Они при оружии, это часть их формы. Восемь моих парней находятся снаружи, прикрывают путь от автомобилей к входу, еще дюжина в вестибюле и вокруг. Все в ливреях. Ребята надежные. Я договорился с «Костаром», их нагрузят работой, будут разносить шампанское и так далее, чтобы не выбивались из общей картины. — Так что насчет распорядка? — Гости начинают съезжаться в половине десятого; мажордом, стоящий у входа, выкрикивает их имена. Они проходят по коридору из охранников, посол представляет их президенту, тот жмет им ручки, и они топают дальше. Вон там на галерее играет музыка — оркестр Луиса Франчини, — я их всех проверил, на помосте перед этими железками стоят кресла для важных гостей. Для прочих — кресла у стен. — И какое-то время мы тут прогуливаемся, так? — Так. Наливаетесь шипучкой, — без всякого выражения произнес Гибсон. — До десяти часов, в десять открываются все эти двери и прислуга, включая и моих людей, встает около них, приглашая гостей выйти в парк. — И тут, Фред, начинается пресловутая головная боль? — Да, будь я проклят! Пойдем-ка взглянем. Через стеклянную дверь они вышли в парк. От широкой части водоема, вдоль сходящихся сторон которого вели мощеные дорожки, дом отделяла низкая терраса. По другую сторону озера стоял шатер — изящное сооружение из натянутой на огромные пики с плюмажами полосатой ткани. Там же, на узком конце озера, были расставлены кресла для гостей, все это окружали столь нелюбимые Гибсоном деревья. — Конечно, — мрачно сказал он, — тут будет куча вечно гаснущих китайских фонариков. Как видишь, даже они чем дальше, тем становятся меньше. Эффект поддерживают. Надо отдать им должное, ребята поработали на славу. — Они по крайней мере дадут какой-то свет. — Не волнуйся, ненадолго. Предстоит что-то вроде концерта, да еще кино будут показывать. Экран натянут вдоль стены дома, а проектор разместят с той стороны озера. И все это время никакого света не будет, только в шатре — здоровенный орнаментальный фонарь, освещающий Его Прохиндейство, чтобы легче было прицелиться. — Долго это протянется? — Они говорят, минут двадцать. Сначала туземные пляски с барабанами, следом еще пара номеров, включая пение. Думаю, все займет не меньше часа. Потом вы вернетесь в банкетную — ужинать. А потом, если на то будет милость Господня, отправитесь по домам. — Уговорить их изменить программу ты никак не можешь? — Ни единого шанса. Все расписано наверху. — Ты имеешь в виду Нгомбвану, Фред? — Именно. Двое парней из «Видов» и «Декора» слетали туда с планами и фотографиями этого логова. Президент долго их разглядывал, а после дал волю фантазии и разродился праздничной программой. Он даже прислал сюда одного из своих прихвостней с заданием присматривать, чтобы тут все соблюли до тонкости. Сколько я понял, достаточно изменить хоть одну мелочь — и послу придется распрощаться с работой. А вот как тебе другое понравится? — В обычно бесцветном голосе Гибсона возникла жалостная нота. — Посол строго-настрого велел нам держаться подальше от этого чертова шатра. Приказ президента, и никаких тебе разговоров! — Миляга Громобой! — Выставляет нас идиотами. Сначала я разрабатываю меры безопасности, а потом мне говорят, что президент их не потерпит. Если б меня хоть кто-нибудь слушал, я бы тут все переиначил. И шатер, и все остальное. — А если пойдет дождь? — Тогда вся шайка-лейка переберется в дом. — Значит, нам остается молиться, чтобы ночь выдалась дождливая. — Повтори еще раз, приятно послушать. — Давай пройдемся по дому. Они обошли торжественные просторы верхнего этажа, причем нгомбванский копьеносец держался от них сколь возможно дальше, но из виду не упускал. Пару раз Аллейн на пробу обращался к нему с замечаниями, но человек этот, видимо, плохо понимал по-английски, если вообще понимал. Повадки у стража были самые величавые, но лицо решительно ничего не выражало. Гибсон еще раз повторил план действий на завтра, и Аллейн не смог найти ни одного изъяна. Специальная служба стоит в полиции особняком. В ней не принято особенно распространяться о своих действиях, и, за исключением тех случаев, когда эти действия перекрываются с действиями других подразделений, никто никаких вопросов не задает. Впрочем, и отношения, давным-давно сложившиеся между Аллейном и Гибсоном, и необычность создавшейся ситуации были таковы, что оба отошли от этих неписаных правил. Они вернулись к своим машинам, раскурили каждый свою трубку, и Гибсон принялся рассказывать о подрывных элементах из недавно получивших независимость стран, которые обосновались в Лондоне и, как он выразился, «жить без насилия не могут». — Одни держатся совершенно обособленно, — говорил он, — другие и вовсе свернулись, как кровь. Крохотные тайные общества. По большей части ни на что серьезное они не способны, однако бывает, что складываются этакие злокачественные обстоятельства. И разумеется, профессионалов тоже нельзя сбрасывать со счетов. — Профессиональных убийц? — Их все еще нетрудно найти. Того же Гинни Пакманна. Он теперь на воле, отсидел свое в шведской кутузке. Имея хорошие деньги, его можно купить. Он меньше трех тысяч не берет. — Гинни в Дании. — В Дании, если верить Интерполу. Да долго ли его сюда привезти? Я насчет политической стороны дела ничего не знаю, — продолжал Гибсон. — Не по моей части. К кому перейдет власть, если пришибут президента? — Как мне объяснили, произойдет что-то вроде революции, придется посылать в Нгомбвану наемников, создавать марионеточное правительство, и в конце концов туда вернутся крупные корпорации и приберут власть к своим рукам. — Ну вот, значит, и это тоже приплюсуй, а ведь есть еще фанатики-одиночки. Вот кого я совсем уж не перевариваю, — сказал Гибсон, проводя не лишенную интереса демаркационную линию между различными категориями потенциальных убийц. — На таких у нас, как правило, ничего нет, и, в какую сторону глядеть, чтобы его увидеть, ни черта не известно. — Список гостей у тебя, конечно, имеется? — Да уж конечно. Сейчас покажу. Подожди секунду. Гибсон выудил из внутреннего кармана список, и оба прошлись по нему. Против примерно пяти дюжин фамилий Фред Гибсон поставил галочку. — Эти все так или иначе подвизались в Нгомбване, — сказал он. — От нефтяных баронов, крутившихся в верхах, до мелких экс-бизнесменов. И почти всех оттуда выперли или вот-вот выпрут. Похоже, главная идея приема в том, что, дескать, никто ни к кому личных претензий не имеет. «Все всех любят», так что прошу пожаловать в гости! — «Мне больнее, чем тебе»? — Вот-вот. И что хуже всего, никто от приглашения не отказался. — Вот тебе на! — воскликнул Аллейн, ткнув пальцем в список. — Они и этого пригласили! — Кого? А, этого. Да. Ну уж на него-то у нас кое-что имеется. — Смотри список, любезно предоставленный мне твоими людьми, — проворчал Аллейн, вытаскивая названный список из кармана. — Правильно. Хотя к насилию он вроде бы никогда не прибегал, однако в прошлом у него всякой дряни хватает. Мне он совсем не нравится. — Он с сестрой наладил производство глиняных свиней в пяти минутах ходьбы от посольства, — сказал Аллейн. — Я знаю. Забились в этакую мерзкую дыру. И вот объясни ты мне — зачем? Денег он из Нгомбваны выкачал предостаточно. — А у него еще есть деньги? Может быть, он прогорел? — Трудно сказать. Все зависит от того, во что он вложил свои барыши, перед тем как там началась заваруха. — Этого ты тоже знаешь? — спросил Аллейн, указывая на фамилию «Уипплстоун» в списке приглашенных. Гибсон мгновенно выдал краткое жизнеописание Сэма Уипплстоуна.