— Да, он самый, — подтвердил Аллейн. — Вот что, Фред, может, это все и не важно, однако навостри уши и слушай. И пересказал коллеге историю о кошке мистера Уипплстоуна и о глиняной рыбке. — Уипплстоуна это немного встревожило, — сказал он под конец, — хотя не исключено, что к нам оно никакого отношения не имеет. Этот человек из подвала, Шеридан, и одиозные Санскриты, возможно, встречаются лишь для того, чтобы играть в бридж. Или они могут принадлежать к какому-нибудь эзотерическому кружку: ворожат, вызывают духов — все что угодно. — За такие штуки Санскрита в первый раз и забрали. Ворожба и мошенничество. Потом еще подозрения в связи с наркотиками. Но это уже после того, как он вышел и основал торговое дело в Нгомбване. У него, кстати, все реквизировали, — заметил Гибсон. — Я знаю. — Знаешь? — Мне кажется, я видел Санскрита на ступенях его заведения, когда был там три недели назад. — Интересно. — Касательно изгнанников, которые сбиваются в кучку, чтобы пожаловаться друг другу: ты, сколько я понял, ничего не слышал о тех из них, кто носит медальоны с рыбкой? — Пф! — с отвращением откликнулся Гибсон. — Мистер Шеридан в списке приглашенных отсутствует. А как насчет полковника и миссис Монфор? Они прошлым вечером были в квартире Шеридана. — Постой-ка. Сейчас. — Нет, — покачал головой Аллейн, заглянув в список. — На букву «М» никаких Монфоров не значится. — Погоди-погоди. Что-то такое было. Вот, смотри. Буква «К»: лейтенант-полковник Кокбурн-Монфор, Барсетская легкая кавалерия (в отставке). Ну и имечко. Кокбурн. — Отдает кобурой, — благодушно заметил Аллейн. — О нем что-нибудь есть? — Короткая информация. Вот. «Организатор нгомбванской армии. Находился в стране со времени объявления независимости в 1961-м по 1971-й, когда власть целиком перешла к нынешнему правительству». — Ну, — помолчав, подытожил Аллейн, — это, строго говоря, ничего нам не дает. Конечно, бывшие обитатели колонии в Нгомбване держатся один за другого, как те, что прожили жизнь в Индии. И возможно, их в Каприкорнах насчитывается несколько человек, и они временами встречаются, чтобы поныть со всеми удобствами. Хорошо. Что об обслуге? Не нгомбванской, я имею в виду. — Мы их всех досконально проверили. Всех до единого. Взгляни, если хочешь. Он вытащил еще один список. — Они здесь вместе с персоналом «Костара». Сначала идет постоянный штат, потом вольнонаемные. Все чисты, как херувимы. — Этот тоже? Гибсон взглянул туда, куда указывал длинный палец Аллейна, и негромко прочитал: — «Нанимается «Костаром» в качестве вспомогательного официанта в течение десяти лет. Постоянное занятие: домашний слуга. Последний срок непрерывной службы: восемь лет. Отличные рекомендации. Место службы в настоящее время…» Здрасте! — Да? — Место службы в настоящее время: Каприкорн-Уок, дом 1, Юго-Запад, 3. — Итак, перед нами довольно любопытное собрание незначительных совпадений, — нахмурился Аллейн, — не правда ли? 2 — Нечасто мы с тобой надеваем на себя всю эту сбрую, верно? — сказал Аллейн жене. — Ты-то выглядишь так, будто влезаешь в нее каждый вечер. Вылитый строитель империи в джунглях. Тех времен, когда у нас была империя. Да еще ордена в придачу. — В придачу к чему? — Это ты мне скажи, ты же у нас пурист. — Был пуристом, когда ухаживал за будущей женой. Трой в зеленом бальном платье сидела на кровати и натягивала длинные перчатки. — А неплохо все получилось, — сказала она. — У нас с тобой. Ты не находишь? — Нахожу. — Нам здорово повезло. — Еще как. — Аллейн помог жене застегнуть перчатки. — Замечательно выглядишь, — улыбнулся он. — Тронулись? — В элегантном наемном лимузине, который ждет у наших дверей? — Именно. — Ну что ж, вперед, вперед, рога трубят. Полиция перекрыла движение в Дворцовых Садах, и потому привычного скопления зевак у нгомбванского посольства не наблюдалось. Ступени устилал красный ковер, потоки света и звуки музыки, относящейся примерно к той же поре, в которую строился особняк, изливались сквозь широко распахнутые двери. Целая галактика черных и белых мужчин в ливреях открывала дверцы машин и захлопывала их. — О господи, я забыла проклятую карточку! — воскликнула Трой. — Она у меня. Пошли. Пригласительные карточки, как увидел Аллейн, внимательнейшим образом рассматривались принимавшими их мужчинами и затем передавались другим мужчинам, скромно сидевшим за столиками. В глубине дома мелькнул, вызвав у Аллейна улыбку, суперинтендант Гибсон в цилиндре и фраке, смахивающий на полномочного представителя «Старого Доминиона»[10]. Гости, которым требовалось раздеться, сворачивали от дверей к гардеробным, расположенным справа и слева, а вернувшись в вестибюль, направлялись к началу двойной шеренги нгомбванских гвардейцев, где называли свои имена внушительному черному мажордому, который выкликал их с гулкой размеренностью боевого барабана. Трой и Аллейну снимать с себя было нечего, поэтому они сразу вступили в ведущий к президенту живой коридор. В дальнем конце его на ступеньках зала приемов возвышался Громобой, помпезный, с копьеносцем за спиной, в парадном мундире, создатель которого определенно вдохновлялся наполеоновской Старой гвардией, испытывая, впрочем, отчасти сдерживавшее его влияние Сандхерста[11]. — Невероятно, — пробормотала Трой. — Боже мой, он просто великолепен! Ей хочется его написать, подумал Аллейн. Справа от Громобоя стоял посол, облаченный в похожий, хоть и не столь пышный мундир. На лице его читалось сдерживаемое волнение. За ними в величественных позах застыли их личные помощники. — Мистер и миссис Родерик Аллейн! Широкая, чарующая улыбка вспыхнула на лице Громобоя. — Вот уж с кем меня знакомить не надо, — пробасил он и обхватил ладонь Аллейна своими затянутыми в перчатки лапищами. — А это его прославленная супруга! — громогласно объявил он. — Очень рад. Мы еще поговорим попозже. Я собираюсь просить вас об услуге. Хорошо? Аллейны двинулись дальше, сознавая себя объектами неявного, но общего внимания. — Рори? — Да, я знаю. Нечто особенное, не так ли? — Фью-ю-ю! — Как-как? — Фью. Присвист, означающий «глазам своим не верю». — Прости, не расслышал из-за Гильберта с Салливаном. Они уже вошли в большую залу. На галерее оркестранты под ненавязчивым присмотром людей Гибсона смаковали «Гондольеров»[12]. Когда кругом такие шишки, Что делать бедному парнишке? — весело и почти неслышно напевали они. По залу плыли подносы с шампанским. Шуточки по поводу констеблей в сапогах и мешком сидящих ливрей здесь были бы неуместны. Различить среди прочих белых слуг людей Фреда Гибсона казалось делом почти невозможным.