— На это не так-то просто ответить, — сказала Элисон. Она посмотрела на часы. — Я собиралась поесть, а вместо этого проговорила с вами. — Принести вам сэндвич? — Я никогда не ем за работой. Это непрофессионально. Ну да ладно. Мне не повредит немного поголодать, правда? Вряд ли я исхудаю. — Она похлопала себя по животу и печально улыбнулась. — Да, насчет поездок: я вечно в разъездах, раньше водила машину, но теперь нет. Мне кажется, вдвоем с подругой я бы справилась, ну, мы бы сидели за баранкой по очереди. — Вам нужен штурман? — Вообще-то не совсем. — Элисон объяснила, что ей нужно, — теребя пакетики сахара, разрывая их и откладывая в сторонку, — ей нужно теплое живое тело на соседнем сиденье, пока она едет от города к городу, от ярмарки к ярмарке, от одной «Спиритической феерии» к другой. А иначе является призрак, усаживается рядом и принимается изводить ее нытьем, пока она пытается справиться с незнакомым односторонним движением. — Вы бывали в Брэкнелле? — спросила Элисон. — В Брэкнеллском аду. Все эти круговые развязки. — А что помешает призракам ехать на заднем сиденье? Или у вас двухдверный автомобиль? Элисон смотрела на нее. Пауза затянулась. Колетт думала, что она собирается ответить. — Послушайте, Колетт, — мягко сказала она. Перед ней лежало четыре пакетика, и она осторожно двигала их пальцем, меняла узор, тасовала снова и снова. — Послушайте, ничего страшного, что вы несколько скептически настроены. Я понимаю. Я и сама была бы скептична. Вам нужно осознать одну вещь: неважно, что вы думаете, неважно, что думаю я, — то, что происходит, происходит независимо от того, что мы думаем. И я не испытываю публику, не показываю людям фокусы, чтобы доказать свои способности, потому что мне не нужно ничего доказывать. Понимаете? Колетт кивнула. Элисон жестом подозвала официантку и указала на кофейник. — Это для вас, — пояснила она. — Я вижу, вам горько. И это понятно. Жизнь не была с вами ласкова. Вы работали изо всех сил и ничего не получили взамен. Вы потеряли свой дом. И кучу денег, верно? Глаза Колетт следили, как коричневый сахар вьется по столу; будто инициалы пытаются сами себя написать. — Похоже, вы много знаете обо мне. — Я разложила на вас карты. После того, как вы ушли. — Как? — Карты Таро. — Я знаю. Какой расклад? — Обычный цыганский. — Почему именно он? — Я спешила. — И что вы увидели? — Я увидела себя. Эл встала и пошла обратно в главный зал, по пути сунув официантке десятифунтовую банкноту и указав на столик, который только что покинула. Слишком много, подумала Колетт, два кофейника, десять фунтов, о чем она думает? Она ощутила вспышку негодования, как если бы это были ее собственные деньги. Она выпила весь кофе, чтобы не быть расточительной, наклоняя кофейник так низко, что гуща поползла. Затем отправилась в дамскую комнату и, моя руки, наблюдала за собой в зеркало. Может, никакого чтения мыслей и не понадобилось, подумала она. Никаких паранормальных штучек или сообщений от духовных проводников. Она просто выглядит как женщина, которая потеряла деньги: потеряла лотерейный билет в жизни, потеряла отца и потеряла дом. Тем летом они много смеялись. Они вели себя как влюбленные, планируя друг для друга развлечения и выбирая всякие вкусности, удивляя приятными подарками. Элисон вручила Колетт сертификат на спа-день в Виндзоре; сама я не пойду, весело сказала она, не хочу, чтобы какая-нибудь анорексичка с запахом изо рта читала мне лекции о моем целлюлите, а ты сходи развейся. Колетт заскочила в «Кэлис» и купила теплую накидку из мягкого мохера цвета давленой малины; какая прелесть, поблагодарила Эл вечером, как раз то, что надо, укроет меня целиком. Водила теперь в основном Колетт, причем обнаружила, что это не доставляет ей никаких неудобств. — Смени машину, — сказала она Элисон, и в тот же день они вместе пошли в автосалон. Они выбрали машину, цвет и обивка которой им понравились. Колетт представила, как показывает Гэвину два пальца,[24] и когда торговец попытался заговорить на автомобильном жаргоне, подруги только захихикали. — По правде говоря, в наши дни все они одинаковы, — громко сказала Колетт. — Я многого не знаю, но это знаю твердо. Эл было все равно, она просто хотела поскорее с этим разобраться, но когда продавец попытался завлечь ее в финансовую ловушку, умело заткнула его. Она условилась о доставке, выписала чек — Колетт восхитилась ее стилем. Когда они вернулись домой, она перерыла гардероб Эл и выбросила самые невозможные люрексовые тряпки. Колетт попыталась тайком вынести и «шелка» в черном мешке для мусора, но Эл рванула наперерез, выхватила любимый наряд и перекинула через плечо. — Неплохая попытка, — сказала она. — Но я останусь ему верна, извини. Колетт быстро и со всей серьезностью постигала тонкости сверхъестественного бизнеса. Абсурдная щедрость Эл к официантке в кофейне демонстрировала одну из сторон ее характера, но в своем роде она была весьма деловой. Она не давала себя надуть, она знала, как с толком использовать каждую минуту, хотя в ее бухгалтерии, которая велась на бумаге, творился настоящий хаос. Колетт, столь недавно бывшая легковерной, теперь стала циничной и язвительной. Она гадала, когда же наконец Эл посвятит ее в секреты какого-нибудь жульничества. Она ждала и ждала. К середине августа она задумалась, в чем же тут обман. У Эл нет таинственной аппаратуры, подслушивающей чужие мысли. В ее представлениях не используется никакая техника. Она всего лишь стоит на сцене и отпускает несмешные шуточки. Вы скажете, что Эл — шарлатанка, потому что она должна ею быть, потому что никто не умеет делать то, что, по ее заявлениям, умеет она. Но в этом и вся соль: она ничего не заявляет, она показывает. И оправдывает все ожидания публики. Так что если здесь и есть обман, то крайне прозрачный, такой чистой воды, что его никому не разглядеть. Эл даже не платила НДС, когда Колетт поступила на работу в качестве ее бизнес-мозга. Что до подоходного налога, то она совершенно не пользовалась льготами. Колетт лично сходила в инспекцию. Служащая, к которой она попала, призналась в полном неведении относительно ремесла медиума, и Колетт вознамерилась извлечь из этого выгоду. — Как насчет ее костюмов, — сказала она, — ее сценических костюмов? Костюмов для встреч с клиентами? Она должна хорошо выглядеть, это профессиональная обязанность. — Боюсь, мы не можем брать это в расчет, — сказала девушка. — Но вы должны! Вы наверняка знаете, поскольку сами обладаете пышными формами, что приличная одежда больших размеров стоит недешево. Она не может носить тряпки из торговых центров. Ей нужно одеваться в специализированных магазинах. И даже лифчики… ну, не мне вам объяснять. — Боюсь, это все предметы двойного назначения, — сказала девушка. — Нижнее белье, верхняя одежда, что угодно, понимаете, все это используется не только для работы. — Что? Хотите сказать, она может выскочить в нем к почтовому ящику? Подметать пол? В одном из своих сценических костюмов? — Если захочет. Я пытаюсь представить — вы, случайно, не захватили фотографий? — Занесу в следующий раз. — Это пригодится. Так мы сможем понять, с какого рода одеждой имеем дело. Понимаете, если бы это был, ну, парик адвоката, допустим, или защитная одежда, обувь со стальными носами, например… — То есть вы утверждаете, что для них существуют специальные правила? Для медиумов? — Ну нет, специальных правил нет для… людей такой профессии, как ваш партнер. Я просто пытаюсь провести аналогию. — Она выглядела обеспокоенной. — Полагаю, вы можете квалифицировать это как шоу-бизнес. Знаете, я рассмотрю этот вопрос. Самым внимательным образом. Колетт хотела — хотела очень сильно, очень искренне — получить силу Эл, всего на шестьдесят секунд. Чтобы шепот, шипение, вспышка, чтобы что-то обрушилось на нее, какое-то знание, интуиция, секретные сведения, чтобы она смогла перегнуться через стол и рассказать сотруднице налоговой инспекции что-нибудь о ее личной жизни, что-нибудь неприличное или что-нибудь такое, от чего у той на загривке волосы бы дыбом встали. А пока каждая осталась при своем мнении. Колетт взяла на себя обязанность вести подробную запись расходов Эл на сценические костюмы. Разумеется, она не мешкая вбила все счета в компьютер. Но ее не покидала мысль, что записывать только цифры недостаточно. Так и появилась гениальная идея написать книгу. Трудно ли это будет? Эл записывала кассеты для клиентов — разве не логично записать Эл, чтобы о ней узнал весь свет? Тогда Колетт останется только расшифровать, отредактировать, здесь подтянуть, там подкрутить, придумать пару заголовков… в мыслях она уже забежала вперед, обдумывая стоимость печати, макет книги, фотографа… Мельком вспомнила о парне из книжного магазина, который продал ей Таро. Если бы я тогда работала на Эл, подумала она, то смогла бы вычесть эту колоду из налогов. Те дни казались сейчас невероятно далекими: как она ушла из комнатки парня в пять утра, под дождем. Ее жизнь с Гэвином становилась прошлым; она помнила его вещи, например калькулятор и часы ныряльщика, но забывала то зло, которое он ей причинил. Она помнила свою кухню, ножи, весы, но напрочь забыла, что на ней готовила. Она помнила свою кровать и постельное белье — но не секс. Я не могу и дальше терять, подумала она, куски своей жизни, целые годы. А то кем я стану в старости? Я должна написать книгу и для себя. Мне нужно своего рода доказательство, фиксация событий. Магнитофон работал в целом неплохо, хотя иногда казалось, что у Элисон мешок на голове. Вопросы Колетт всегда звучали четко и разборчиво, но когда они проиграли кассеты с начала, то обнаружили, как Эл и предсказывала, вторжение чужеродных звуков. Кто-то говорит, быстро и настойчиво, вроде бы по-польски. Щебетание, точно птички в лесу. Соловьи, неожиданно сказала Элисон. Однажды разгневанный женский голос прорезался через бормотание Элисон: «Что ж, теперь ты влип. Ты начал, значит, сможешь и закончить. Не надейся вернуть деньги, солнышко. Сделка есть сделка». КОЛЕТТ: Когда вы были ребенком, вам случалось получать сильные удары по голове? ЭЛИСОН: Пару раз… А что, тебе нет? Четыре Щелк. КОЛЕТТ: Сегодня вторник, и я только что… Сейчас половина одиннадцатого вечера, и… Эл, ты бы не могла сесть поближе к микрофону? Начнем с того, на чем остановились прошлой ночью… Итак, Элисон, мы вроде как обсудили вопрос о мелочах, да? Тем не менее вы, вероятно, хотите записать свой ответ на пленку. ЭЛИСОН: Я уже объяснила вам, что причина того, что мы получаем такую банальную информацию из мира духов, состоит в том… КОЛЕТТ: Послушай, необязательно говорить как метроном. Монотонно. Нельзя ли чуть более естественно? ЭЛИСОН: Если бы умершие — теперь хорошо? КОЛЕТТ: Продолжай. ЭЛИСОН: …если бы умершие говорили с вами об ангелах и о, ну, знаете, духовных материях, вы бы решили, что это как-то расплывчато. У вас не было бы никакого способа их проверить. Но если они говорят с вами о кухонной мебели, вы можете сказать, правы они или нет. КОЛЕТТ: То есть вас больше всего волнует, как убедить людей? ЭЛИСОН: Нет. КОЛЕТТ: А что тогда? ЭЛИСОН: Лично я не чувствую, что должна кого-то убеждать. Они сами решают, приходить на мои выступления или нет. Их выбор. Я никого не заставляю верить в то, во что им верить не хочется. Ой, Колетт, что это? Ты слышишь? КОЛЕТТ: Забудь, продолжай. ЭЛИСОН: Это рычание. Кто-то спустил собак? КОЛЕТТ: Что? ЭЛИСОН: Я не могу продолжать в таком шуме. Щелк.