— Да твоя выходка за завтраком. Но об этом лучше не говорить. Эл покосилась на нее. Теперь, когда они остались одни, а впереди — дорога домой, Колетт определенно выскажет все, что думает. Когда они сдавали ключ портье, за спиной возникла Мэнди. — Эл, все нормально? Тебе лучше? — Будет лучше, Мэнди. Да, послушай, мне правда стыдно за поведение Морриса прошлой ночью… — Забудь. Со всеми случается. — Помнишь, что Кара сказала насчет безоговорочной любви? Думаю, она права. Но любить Морриса непросто. — Не думаю, что, попытавшись полюбить его, ты чего-то добьешься. Просто надо умнее вести себя с ним. Полагаю, на горизонте никого нового? — Я, по крайней мере, не вижу. — Как раз в нашем возрасте иногда получаешь второй шанс — ну, сама знаешь, как это бывает с мужчинами, они бросают тебя ради молоденькой модельки. Так вот, я знавала пару медиумов, которые искренне сокрушались, расставаясь со своими проводниками, но для других, поверь мне, это божий дар — ты начнешь новую жизнь, с новым проводником, и не успеешь оглянуться, как дела пойдут в гору, а ты почувствуешь себя на двадцать лет моложе. — Она взяла Эл за руку. Погладила опалы своими матовыми розовыми ногтями. — Элисон, могу я быть с тобой честной? Как одна из самых старых твоих подруг? Пора тебе выбраться из колеса страха. Перескочить в колесо свободы. Эл отбросила волосы с лица и мужественно улыбнулась. — Звучит что-то слишком спортивно для меня. — Просветления достигаешь шаг за шагом. Сама знаешь. Мне лично кажется, корень всех твоих бед — в раздумьях. Ты слишком много думаешь. Расслабься, Эл. Открой свое сердце. — Спасибо. Я знаю, ты желаешь мне добра, Мэнди. Колетт отвернулась от стойки, в руке — выписка с кредитки, пальцы теребят ремень сумки. Мэнди ткнула ногтем ей под ребра. Вздрогнув, Колетт подняла на нее глаза. Губы Мэнди сжались в тонкую розовую линию. Немолодая тетя, подумала Колетт, шея выдает. — Присматривай за Эл, — сказала Мэнди. — У Эл настоящий дар, она особенная, и я с тебя шкуру спущу, если ты позволишь ее таланту довести ее до беды. На парковке Колетт резво шагала вперед с нейлоновой сумкой наперевес. Элисон тащила свой чемодан — колесико отвалилось, — все еще прихрамывая из-за боли в раздробленной ступне. Она знала, что должна позвать Колетт на помощь. Но страдание казалось более уместным; я должна страдать, подумала она. Хотя понятия не имею почему. — Сколько ты с собой набрала! — возмутилась Колетт. — Всего на одни сутки. — Дело не в том, что я беру много вещей, — кротко возразила Эл, — просто моя одежда больше. Она не хотела скандалить, не сейчас. У нее в животе что-то трепыхалось, и она знала, что это призрак пытается прорваться из мира иного. Сердце билось все быстрее и быстрее. Ее снова затошнило, едва не вырвало. Прости, Диана, сказала она, что рыгнула в твоем присутствии, а Колетт сказала — ну, она вообще-то ничего не сказала, но Эл видела, как она бесится из-за того, что Мэнди отчитала ее. — Она просто советовала, — сказала Эл. — Она не хотела тебя обидеть. Мы с Мэнд столько пережили вместе. — Пристегни ремень, — велела Колетт. — Надеюсь, доберемся засветло. Придется, наверное, где-нибудь остановиться, чтобы ты поела. — Еще бы, блин, — согласился Моррис, плюхаясь на заднее сиденье. — Слушай, не трогай пока, мы еще не устроились. — Мы? — переспросила Эл и обернулась. Не сгущается ли воздух, не рябит ли, не волнуется, не происходит ли некое возмущение за пределами остроты ее зрения? Не пахнет ли гнилью и трухой? Моррис был в прекрасном расположении духа, фыркал от смеха и подпрыгивал. — Здесь Дональд Айткенсайд, подбросим Донни, Донни, которого я давненько искал. Ты же знаешь Донни? Конечно знаешь! Мы с Донни не один пуд соли съели. Донни знал Макартура. Помнишь Макартура, а, давненько это было? И еще юный Дин. Дина ты, конечно, не знаешь? Дин у нас новенький, он никого не знает, впрочем, он знает Донни, но он не знает никого ни из армейской компании, ни из старого доброго бойцового клуба. Дин, познакомься с хозяйкой. Эта кто? Да, подружка хозяйки. Тощая как щепка, да? Ты бы стал? Нет, я бы нет, без шансов, я люблю, когда на костях есть немного мяса. — Он сипло заржал. — Я те вот что скажу, девочка, вот что тебе скажу, заскочи-ка на юг от Лестера, может, встретим Цыгана Пита. Цыган Пит, — объяснил он Дину, — он такой парень, когда ему не прет, хабарики на улицах подбирает, но только дай ему выиграть на собаках, и он при встрече сунет сигару тебе в нагрудный карман, такой он щедрый. — У нас не получится заскочить на юг Лестера? — спросила Эл. — Да раз плюнуть, — рявкнула Колетт. — Слушай, не стоит ссориться с ним. — С Моррисом? — Конечно с Моррисом. Колетт, помнишь запись, помнишь какие-то мужчины прорвались? — Военные? — Нет. Забудь о них. Я о других, бесах, бесах, которых я когда-то знала. — Давай не будем говорить об этом? Только не за рулем. На заправке было тихо, все отдыхали после вчерашней суеты; уик-энд, конечно, выдался необычный — из-за Ди. Бесы повыскакивали из машины, галдя и вереща. Эл с тревожной миной бродила по ресторанному дворику. Она приподняла крышку нарочито грубой супницы и уставилась на суп, взяла несколько рулетиков с начинкой, развернула пленку и заглянула внутрь, чтобы проверить, что в них с другого конца. — Как по-твоему, что в этом? — спросила она. Пленка была запотевшей, как будто латук надышал. — Сядь, бога ради, — сказала Колетт. — Принесу тебе кусок пиццы. Когда она вернулась, протискиваясь между столиками с подносом, то увидела, что Эл вытащила колоду Таро. — Не здесь! — поразилась она. — Я должна… Алый шелк заскользил по столу и упал на колени только что севшей Колетт. Элисон достала первую карту. Задержала в руке на секунду, потом открыла. Молча она положила ее наверх колоды. — Что это? Это Башня. Сверкают молнии. Каменная кладка летит во все стороны. Языки пламени рвутся из бойниц. Обломки падают в пропасть. Обитатели Башни несутся к земле, вытянув руки и перебирая ногами. Земля обрушивается на них. — Ешь пиццу, — посоветовала Колетт, — пока она не размякла. — Не хочу. — Башню, подумала она, я ненавижу больше всего. Карту Смерти я еще выдержу. Но я не люблю Башню. Башня означает… Колетт с тревогой увидела, как взгляд Эл затуманивается. Словно Эл — младенец, коего она отчаялась унять, чей рот она отчаялась наполнить; она взяла пластиковую вилку и ткнула в пиццу. — Послушай, Эл. Попробуй кусочек. Вилка погнулась о корку. Эл пришла в себя, улыбнулась, забрала у Колетт вилку. — Может, оно и ничего, — сказала она тихо и натянуто. — Послушай меня, Кол. Когда выпадает Башня, это значит, что твой мир взлетает на воздух. Обычно. Но у нее может быть и, ну знаешь, более узкое значение. Ох, черт бы побрал эту штуку. — Ешь руками, — посоветовала Колетт. — Тогда заверни мои карты. Колетт отпрянула. Она боялась прикасаться к ним. — Все в порядке. Они тебя не укусят. Они тебя знают. Они знают, что ты — мой партнер. Поспешно Колетт замотала Таро в алую ткань. — Молодец. Просто кинь их в мою сумку. — Что на тебя нашло? — Не знаю. Вдруг поняла, что должна посмотреть. Бывает иногда. — Эл вгрызлась в кусок сырого на вид зеленого перца и какое-то время его жевала. — Колетт, есть кое-что, что ты должна узнать. О прошлой ночи. — Твой детский голос, — произнесла Колетт. — Ты говорила с пустотой. Мне стало смешно. Но в какой-то миг мне показалось, что у тебя сердечный приступ. — Не думаю, что у меня нелады с сердцем. Колетт выразительно посмотрела на пиццу у нее в руках. — Ну да, — сказала Элисон. — Но она меня не прикончит. Еще никто не умирал из-за куска пиццы. Подумай, ведь миллионы итальянцев живут себе припеваючи. — Ужасные выходные. — А ты чего ожидала? — Не знаю, — сказала Колетт. — Ничего, наверное. Та карта — что ты имела в виду под узким значением? — Возможно, это предупреждение, что среда, в которой ты находишься, больше не приемлет тебя. Неважно, что это: работа, любовные отношения — что угодно. Ты переросла их. Оставаться на месте небезопасно. А еще Башня — это дом. Так что, может, всего лишь пора переехать. — Как, уехать из Уэксхэма? — Почему нет? Это миленькая квартирка, но меня ничего с ней не связывает. — И куда бы ты хотела перебраться?