— А где вещи Зоуи? Вряд ли она забрала все с собой в поездку? Какая жалость. Она предвкушала, как будет примерять ее наряды, когда Гэвин уйдет на работу. Она надеялась, что он свалит и даст ей всласть покопаться во всех ящиках и шкафах, вместо того чтобы робко маячить у нее за спиной и вздыхать. Назад и назад. Пауза, заполненная мраком, все чувства съежились, иссякли. Эл ничего не слышит и не видит. Мир не имеет ни запаха, ни вкуса. Она — клетка, точка. Она уменьшается и исчезает. Она за точкой. Она там, откуда берутся все точки. И продолжает двигаться назад. Вечереет, Эл плетется домой. Сумерки. Она должна сделать это до темноты. Грязь коркой засохла на ее ногах, она ступает по глубоким колеям. Ее одежда, сшитая словно из мешковины — а может, и прямо из мешков, — заскорузлая от дневного пота, натирает узловатые шрамы на теле. Она тяжело дышит. В боку колет. Она останавливается и горстями пьет воду из канавы. Она сидит там на корточках, пока не восходит луна. На кухне Колетт открывала шкафчики и критически озирала скудные запасы. Зоуи, подумала она, из тех, кто питается воздухом, и не намерена утруждать себя готовкой для Гэвина; большая ошибка, ведь стоит предоставить его самому себе, и он вернется к жареным окорочкам. Не успеешь оглянуться, как рубашки перестанут на нем сходиться. Она открыла холодильник, порылась на полках. И не нашла ничего соблазнительного: полпачки жирного стерилизованного молока, несколько яиц в колбасном фарше, кусок засохшего оранжевого сыра и три маленьких почерневших банана. — Неужели Зоуи никто не говорил, — заметила она, — что бананы нельзя хранить в холодильнике? — Чувствуй себя как дома, — предложил Гэвин. — Что? — Загляни во все шкафы, чего стесняться? Сунь нос в посудомойку. Не стесняйся. И стиральную машину тоже открой. — Ну разве что она пуста, — сказала она. — Я только закину в нее одну-две вещички, что взяла с собой. Не люблю бросать грязное белье. Колетт направилась в гостиную за своей сумкой. Гэвин потащился следом. — Стало быть, ты не собираешься возвращаться? — Ни в коем случае. Гэвин, извини, ты не мог бы отойти? — Пардон. — Он шагнул в сторону. — А ты не будешь по ней скучать? По своей подруге? — Я буду скучать по своим доходам. Но не беспокойся. Как-нибудь разберусь. Я собираюсь обзвонить несколько агентств чуть попозже. — Сейчас затишье, — предупредил Гэвин. — А у тебя на работе ничего подходящего нет? — На работе? Не знаю. Она уставилась на него, слегка выпучив белесые глаза. — Гэвин — поправь меня, если я не права. — Она присела на корточки и открыла сумку. — Я буду недалека от истины, если скажу, что ты по-прежнему без работы? Он кивнул. Она вытянула грязное белье. — И я буду недалека от истины, если скажу, что ты выдумал Зоуи? Он отвернулся. — И что то ржавое корыто на самом деле и есть твоя машина? Черт, подумала она, как это на него похоже, его больше волнует машина, чем все остальное, вместе взятое. Гэвин стоял и чесал затылок. Она прошла мимо него и отнесла вещи на кухню. — Это временно, — сказал он. — Я продал машину и купил подешевле. Но теперь ты вернулась… — Вернулась? — холодно переспросила Колетт. Она наклонилась и достала серый носок из стиральной машины. Это был шерстяной носок, из тех, что штопают; с протертой пяткой. — И когда ты собирался сказать мне, что Зоуи не существует? — Я думал, ты сама догадаешься. Так оно и вышло. Я должен был что-то выдумать! Ты же соловьем заливалась о Дине и остальных. Дин то, Донни се. Я должен был что-то выдумать. — Чтобы заставить меня ревновать? — Да. Наверное. — Насколько я помню, я всего раз упомянула Дина. — Он тебя кадрит, да? — Нет, — ответила она. — Он умер. — Боже! Серьезно? Не шутишь? Она покачала головой. — Несчастный случай, да? — Вероятно. — Вы перестали общаться? Я рад, что он умер. Наверное, я не должен был это говорить. Но сказал. Она фыркнула. — Он ничего для меня не значил. — В смысле, надеюсь, он не очень страдал. Типа того. — Гэвин, это твой носок? — Что? — спросил он. — Этот? Нет. Впервые его вижу. Так чем все кончилось с той спиритической ерундой, ты решила на нее забить? — О да. С этим покончено. — Она подняла носок и изучила его. — Ты такие не носишь. Ужасная серая дрянь. Похоже на раздавленную крысу. — Она нахмурилась. Где-то она уже видела пару этого носка, но не могла вспомнить где. — Колетт… послушай… я не должен был тебе лгать. — Все в порядке. — Она подумала, я тебе тоже наврала. Потом, чтобы не показалось, что она простила его слишком охотно, добавила: — Ничего другого я и не ожидала. — Не могу поверить, что прошло семь лет. После нашего разрыва. — Нет, действительно семь. Около того. Мы разошлись в то лето, когда погибла Диана. — Она бродила по кухне, трогая пальцем липкие стены. — Пожалуй, прошло шесть лет и триста шестьдесят четыре дня с тех пор, как ты последний раз протирал кафель. — Теперь я рад, что мы не продали квартиру. — Правда? И почему? — Все словно стало как прежде. — Время не идет вспять. — Да, но я не помню, почему мы разошлись. Она нахмурилась. Вообще-то она и сама не помнит. Гэвин уставился под ноги. — Колетт, мы были парой остолопов, верно? Она подобрала шерстяной носок и бросила его в мусорное ведро. — По-моему, женщины не могут ими быть, — сказала она. — Остолопами. Да, не могут. — Думаю, ты все можешь, Колетт, — кротко возразил Гэвин. Она взглянула на него. Он повесил голову, точно пес, которого забыли под дождем. Она взглянула на него, и сердце ее смягчилось: то место, где должно было быть ее сердце. Адмирал-драйв. Эл слышит, как соседи гудят снаружи. Наверное, размахивают плакатами. Сержант Делингбоул говорит с ними в мегафон. Эл не напугаешь. Когда вас душили так часто, как душили ее, когда вас топили, когда вы столько раз умирали и снова возрождались, что такого, черт возьми, нового могут сотворить с вами соседи? Передо мной лежит несколько дорог, думает она, и я должна выбрать одну. Она смирилась с тем, что Колетт не вернется. Не исключено, что она раскается; Эл воображает, как Колетт говорит, я поспешила, давай начнем сначала, но она отвечает ей, нет, вряд ли, Колетт: что было, то прошло. Пора встряхнуться. После всех этих потрясений и оскорблений мне больше не видать здесь покоя. Даже если, когда все затихнет, соседи начнут подлизываться и кормить меня домашними пирогами. Они, может, и забудут, но не я. Кроме того, теперь они знают, чем я зарабатываю на жизнь. И это вовсе не предсказание погоды; тем более что метеостанция переехала в Эксетер. Я могу позвонить агенту по недвижимости, думает она, и попросить оценить дом. (Голос Колетт нашептывает в уши, ты должна обзвонить трех агентов.) «Мисс Харт, а как насчет вашего сарая, который является объектом местного исторического значения? И как насчет черного облака зла, нависшего над вашими владениями? Вы выставите их на продажу?» У агентов по недвижимости, думает она, память коротка. Ее забудут, совсем как червяков и полевок, которые прежде жили здесь, как недоношенного младенца, зарытого под изгородью.