Она звонит Мэнди. — Наташа, медиум звезд. — Мэнди, Колетт от меня ушла. — А, это ты, Элисон. О боже. Именно это я и предвидела, честное слово. Когда мы искали завещание у миссис Этчеллс, я сказала Сильване, тут дело пахнет керосином, попомни мои слова. — И теперь я осталась одна. — Не плачь, милая. Я приеду и заберу тебя. — Пожалуйста. На ночь или на две. Понимаешь, тут журналисты. Телекамеры. — Это хорошо? — озадаченно спросила Мэнди. — В смысле, для бизнеса? — Нет, у меня под окнами — митинг членов «комитета бдительности». Демонстрация. Мэнди щелкнула языком. — Охота на ведьм, да? Некоторые люди так ограниченны. А полиция приехала? — Да. — Но они ведь не пытаются арестовать тебя или что-то в этом роде? Извини, глупый вопрос. Конечно нет. Слушай, я возьму с собой Джемму, так надежнее. — Нет. Приезжай одна. — Прими горячую ванну, Эл. Отключи телефон. Освежи воздух лавандой. Я приеду быстрее, чем ты думаешь. Я заберу тебя оттуда. Немного морского бриза пойдет тебе на пользу. Прогуляемся по магазинам, накупим тебе всего, создадим новый имидж, я всегда считала, что Колетт дает тебе плохие советы. Записать тебя к парикмахеру? И к Каре на массаж? Через три часа она готова покинуть дом. Полиция не слишком преуспела в разгоне толпы: не хотят, объясняют они, применять силу. Сержант Делингбоул говорит, ничего не поделаешь, возможно, вам лучше выйти из дома с одеялом на голове. Эл говорит, у вас есть официальное одеяло для подобных случаев или я могу воспользоваться своим собственным? Они говорят, конечно, своим. Женщина-полицейский услужливо взбегает по лестнице и высматривает мохеровую накидку, накидку цвета малины, которую ей когда-то купила Колетт, в лучшие времена. Она наматывает ее на голову, мир становится розовым и пушистым. Подобно рыбе или новорожденному, она дышит ртом, мохер впитывает ее влажное дыхание. Женщина-полицейский берет ее под локоть, а Делингбоул открывает дверь; Эл поспешно ведут к полицейскому автомобилю с затемненными стеклами, который резво мчит ее прочь от Адмирал-драйв. Позже, в местных новостях она мельком увидит себя — от колен и ниже. Я всегда хотела попасть в телевизор, скажет она, вот и попала; по крайней мере частично, согласится Мэнди. Когда они сворачивают на А322, Эл раздвигает шерстяные складки и оглядывается по сторонам. Губы зудят от накидки; она сжимает их, стараясь не размазать помаду. Сержант Делингбоул сидит рядом — для подстраховки, объясняет он. — Меня всегда завораживали подобные вещи, — говорит он. — Паранормальные явления. Летающие тарелки. И все такое прочее. В смысле, нет дыма без огня, верно? — Думаю, вы пытались проникнуть, — говорит она, — на одно из моих выступлений. Пару лет назад. Сразу после смерти королевы-матери. — Благослови ее Господь, — автоматически произносит Делингбоул. — Благослови ее Господь, — соглашается Элисон. Немного развиднелось. В Уорплесдоне с деревьев капает на лужайки гольф-клуба. Женщина-полицейский говорит: — Облака расходятся. Возможно, в Уимблдоне сегодня что-нибудь да будет. — Увы, ничего об этом не знаю, — улыбается Эл. Не доезжая до Гилдфорда, они сворачивают к загородному торговому центру. Обмен производится перед компьютерным магазином. Мэнди несется к белому фургону: фисташковые лодочки на шпильках, узкие светлые джинсы, молочно-розовый жакет якобы от Шанель. Она улыбается, выпятив крупный подбородок. Она же вся в морщинах, думает Эл; впервые за много лет она увидела Мэнди при беспощадном дневном свете. Должно быть, это Хоув состарил ее: морские бризы, необходимость щуриться от солнца. — Где товар? — весело спрашивает Мэнди, и Делингбоул открывает дверь и предлагает Эл руку, чтобы помочь выбраться из фургона. Она тяжело плюхается на больные ступни. Кабриолет стоит поблизости, заново выкрашенный в великолепный пронзительно-алый цвет. — В конце пути нас ждет новый маникюрный салон, — говорит Мэнди. — Я подумала, может, заскочим туда после обеда, поухаживаем за собой. Мгновение Эл видит свой кулак, с которого капает кровь; она видит себя, с руками, обагренными по локоть. Она видит, как там, на Адмирал-драйв, магнитофонная пленка крутится в пустом доме, ее прошлое разворачивается обратно, до начала этой жизни, до начала всех жизней. — Прекрасная мысль, — говорит она. МОРРИС: И вот еще что поди отыщи, поди отыщи сервелат. КЭПСТИК: Поди отыщи рубец, как в прежние времена. ДИН: Когда я сниму ограничитель с языка, наемся карри до отвала. МОРРИС: Правильного чая днем с огнем не сыщешь. ДИН: А потом сделаю пирсинг и вставлю свастику. Я могу свешивать язык со стен в качестве подвижного граффити. МАРТ: Хи-хи. Когда придет Делингбоул, покажи ему язык — и беги. АЙТКЕНСАЙД: Этчеллс умела заваривать правильный чай. КЭПСТИК: Умела. Должен признать. МОРРИС: Кстати, мистер Айткенсайд. АЙТКЕНСАЙД: Да? Говори. МОРРИС: Просто на ум пришло. АЙТКЕНСАЙД: Выкладывай, приятель. МОРРИС: Я насчет бабок. АЙТКЕНСАЙД: Уоррен, ты уже выпросил у меня аванс. И когда я смотрю в свою расчетную книгу, то вижу, что далеко не в первый раз. Ты тратишь больше, чем зарабатываешь, насколько я могу судить. Так не пойдет, старина. МОРРИС: Мне не нужен аванс. Я просто хочу получить свое. МАКАРТУР: Он прав, мистер Айткенсайд. Нечестно, что Пит заграбастал все деньги, которые выручил за барахло Этчеллс, потому как мы все помогали напугать ее до смерти, особенно я, когда встал и завращал стеклянным глазом. АЙТКЕНСАЙД: Пит! Что скажешь? (Пауза.) Где он? КЭПСТИК: Черт побери. Свалил. И бабки прихватил. МОРРИС: Вполне в его духе. БОБ ФОКС: А чего вы ожидали, мистер Айткенсайд, от цыгана? АЙТКЕНСАЙД: Не указывай, как мне делать мою работу, приятель! Я получил диплом по управлению персоналом от самого Ника. Мы стремимся всем дать равные шансы. Не указывай, кого мне нанимать, а то будешь стучать в окна до скончания веков. КЭПСТИК: Похоже, придется обратиться к хозяйке. Если хотим получить свою долю. Она прижмет Цыгана. Он к ней неравнодушен. Не сможет долго обходиться без нее. АЙТКЕНСАЙД: Пардон, но сомневаюсь, что вы когда-нибудь еще раз увидите свою хозяйку. ДИН: Вы ее окончательно достали. КЭПСТИК: Как не увидим? А кого мы будем вводить в транс? БОБ ФОКС: Моррис? Моррис, не молчи. Это ты в ответе за наш облом. МОРРИС: И нормального уксуса тоже. Пойдешь за уксусом, а все полки сплошь какой-то дрянью заставлены. Есть только один правильный уксус, и он коричневый. КЭПСТИК: Моррис? Мы с тобой говорим. АЙТКЕНСАЙД: Это ты, Уоррен, у меня все записано, предложил повесить бродягу, который жил у нее в сарае. МОРРИС: Он вторгся на мою территорию! Стоило мне заполучить приличное местечко, где можно отдохнуть вечерами, как его занял какой-то хрен в шапке. АЙТКЕНСАЙД: Но почему ты не прочухал, старина? Ты не прочухал, что он — ее доброе дело. ДРЕВКОКАЧ: …добрые дела в злом мире.[56] АЙТКЕНСАЙД: Это ты, Древкокач? Отвали, мы разговариваем. МОРРИС: И к тому же все со мной согласились. О-о-о, Моррис, сказали вы, давайте его повесим, сто лет никого не вешали, то-то будет смеху, когда мелкий ублюдок задрыгает ножками! АЙТКЕНСАЙД: Ты не прочухал, что мелкий ублюдок был ее добрым делом. И что в итоге? Она собирается совершить парочку других. Это входит у них в привычку… понимаешь? В привычку. Печально. А потом им начинает это нравиться. МОРРИС: И что, она не хочет больше с нами знаться? АЙТКЕНСАЙД: Очень сомневаюсь, что хочет, старина.