Он вынужден смотреть, как этот кто-то действовал через него; чувствовать его желание сделать определённые вещи; чувствовать, как он реализовывает эти вещи, когда никто его не остановил… Он ахнул, закрыв глаза, но это не помогло. Он пытался подавить образы, которые хотели нахлынуть. В этот раз не сработало. Лицо Кико встало перед его глазами. Он видел её бледное лицо, круги под глазами от долгих часов работы, улыбку, когда она смеялась над чем-то, что он ей сказал. Это было до острова Мангаан. Они устроили спарринг в главном спортзале на Калифорния-стрит. Её идея. Они кружили друг вокруг друга на ринге. Он помнил тот день и их спарринг. Он позвал её на свидание, а она свела всё к шутке. Она сказала, что он напоминал ей её брата, и это заставило его содрогнуться. Кико также пошутила, что на самом деле Ник заинтересован не в ней. Мири. Она имела в виду Мири. В то время это разозлило его и пристыдило. Он был так уверен, что она ошибается. Он не знал, как возразить ей, не угодив в ещё более нелепое положение, так что ничего не сказал. Это задело его чувства. Он помнил блеск в её глазах и то, как она шутила об этом… Образ её обнажённого, окровавленного тела, покрытого укусами… Он закричал. Уставился на её бледную плоть, в комнате, заляпанной кровью. Извращённое удовлетворение согрело его живот, и ярость, казалось, ненадолго насытилась. Ярость, которая на самом деле нацелена не на неё, не на Кико. Как и говорил Даледжем, она была пустышкой. Она была бл*дской пустышкой… его друг. Та, кого он любил, даже если и не был в неё влюблён. Он едва воспринимал её как живого человека, организуя эту сцену. Он стёр её как личность из своего сознания. Он стёр их всех. Всё, что имело значение — это Блэк. Всё, что было важно — послать сообщение этому куску дерьма, дать ему знать, что он придёт по его душу… Ник снова закричал. Как только он начал, он уже не мог остановиться. Он понятия не имел, слышал ли этот крик кто-нибудь, кроме его самого. Он кричал, пока не заболело горло, лёгкие, глаза. Его грудь полыхнула болью, разрываясь на куски, пока он смотрел в эту пустоту. Боже, он хотел умереть. Он так сильно хотел умереть. Он хотел прямо сейчас пойти к свету. Он даже добровольно пошёл бы во тьму, если там ему самое место. Всё лучше, чем находиться здесь. Всё лучше, чем перспектива жить вот так… возможно, вечно. Быть мёртвым — это единственный оставшийся вариант, который имел смысл. Он не мог сделать эти вещи. Бл*дь, он не мог сделать эти вещи. Он не мог… Крохотный луч надежды пролился на него. Может, он действительно мёртв. Может, он этого не делал. Как пробуждение от ужасного сна, в котором ты сделал нечто ужасное, и нет пути назад — может, всё это было лишь в его голове. Может, на самом деле он мёртв неделями, месяцами, со времени того самого пожара на острове Мангаан. С тех пор он проводил время в каком-то чистилище виртуальной реальности, разбираясь со своими чувствами к Блэку, к Мири, к тому, как сильно он облажался в тех немногих сферах жизни, которые действительно имели для него значение… «Нет», — сказал голос. Ник застыл. Его разум застыл. Всё в нём застыло. Его разум начал носиться по кругу, как только эхо того голоса стихло. …он был мёртв. Он был мёртв всё это время. Теперь, когда он готовился отпустить свою жизнь и по-настоящему двинуться дальше, его отослали в эту хижину, вместе с призраком Даледжема, дублёром его души, тем, что осталось от чего человеческой совести. Может, Даледжем тоже мёртв. Может, он даже был ангелом… «Нет», — повторил голос. В этот раз Ника это разозлило. Даледжем. Видящий действительно был мёртв вместе с ним? Если он не мёртв, то почему Ник его видел? Почему он сделал Даледжема своим духовным наставником, стражем, или кем он там был, бл*дь? При жизни Ник не знал этого видящего. Почему его совесть решила прийти к нему в облике Даледжема, с которым он едва обменялся парой слов, и который при жизни вызывал у него лишь негодование? Может, это тоже часть послания. Может, всё дело в его негодовании в адрес тех, у кого всё складывалось лучше, у кого были все те вещи, которые Ник хотел… «НЕТ». Голос перебил мысленный монолог Ника, раскроив его надвое. Это лишило его дара речи. Хуже того, это заставило его осознать боль. Хуже того, молчание опять вернуло образы, воспоминания. Всплыло лицо Кико, и он содрогнулся где-то в этой темноте, отворачиваясь. Лицо Мири… С его губ сорвался крик. Крик причинял боль, всё за ним причиняло боль, но не такую, как промелькнувшее лицо его лучшей подруги. Его горло, лёгкие, грудь горели, и из него вырвался звук. Он кричал и не мог остановиться, уверенный, что его горло кровоточило от крика, уверенный, что его тело раздиралось на куски… — ЭЙ! Глаза Ника распахнулись. Грубые ладони удерживали его за плечи. Тёплые, сильные как металл, даже на его твёрдой плоти, они надёжно удерживали его и как будто помогали обрести опору в своей стабильности. Ладони не трясли его, но он всё равно чувствовал себя так, будто пережил встряску. Серьёзно, он чувствовал себя так, будто из него выдрали гравитацию. Он чувствовал, что ладони удерживают его на Земле, каким-то образом оставляют его здесь, не дают улететь к солнцу. Он хватал ртом воздух. Он не мог видеть. Он смотрел вверх, стараясь что-нибудь увидеть, ощущая тошноту от боли. Слезы навернулись на его глаза. Он совершенно ослеп. Он не знал, как долго он сидел там, ничего не говоря. Он постепенно осознал, что смотрел на размытые очертания смуглых рук, хватал ртом воздух, моргал. Боль в его груди была столь интенсивной, что он не мог пошевелиться. Он каждой унцией себя сосредоточился на том, чтобы повелеть этой боли уйти. Ладони разминали его мышцы, но он едва ощущал это сквозь боль. Те ладони всё ещё удерживали его на Земле, или в аду, или где там он находился… это всё, что имело значение. — Эй, — тише повторил голос. — Ты можешь говорить? Можешь сказать мне что-нибудь? Ник постарался думать. Он старался думать, сформировать слова.