– Предлагаю вам сразу во всем сознаться. * * * Вика в ужасе закрывает тетрадь. На часах полшестого утра. Она всю ночь, не смыкая глаз, читала проклятый секретный дневник. Она читала, продиралась через порой неразборчивый почерк и не хотела верить. Девушка до последнего надеялась, что этот свихнувшийся энкэвэдэшник всего лишь однофамилец. Что настоящий прадед, родственник ее будущего ребенка – младший лейтенант Науменко, или помощник коменданта, или хотя бы рядовой охранник. Вика прячет проклятую синюю тетрадь обратно под кровать к остальным документам. Она забирается под одеяло. Ее тело колотится. Лучше спрятать чертовы документы куда подальше и больше никогда о них не вспоминать и не открывать их. Вика не была слишком впечатлительной, ее не испугать простым фильмом ужасов или страшной повестью. Но этот дневник наводит на нее жуть. Там не выдумки, там все по правде. Лучше выбросить, лучше уничтожить. Дневник не дает ответы, он лишь больше поднимает вопросов. Почему отец Влада бросил своего ребенка? Что могло заставить его совершить столь ужасный поступок, тем более если он сам пишет, как любил своего сына? Для чего он описывает все те ужасы, которые натворил Михаил Григорьевич? Ничего не понятно. И Вика до сих пор не может разобраться, почему же покончил с собой ее любимый Влад. Нужно перестать думать о письме. Нужно постараться и переключиться. Как звали того парня, который так навязчиво ухаживал за ней в школе? Он еще обещал хранить ей верность до конца своих дней, несмотря на то, что со стороны Вики не было ни намека на взаимность. Стас? Витя? Девушка не может вспомнить. Единственное имя, что сейчас приходит ей на ум, – проклятое «Михаил Григорьевич». Вика не уснет. Да и уже нет смысла пытаться. Через час вставать, чтобы приготовить на всех завтрак. Она лежит и смотрит в потолок. Девушка не выключает в комнате свет. Она боится закрыть глаза. Она боится, что оторванная голова с той ужасной черно-белой фотографии вновь всплывет в ее памяти. Глаза следят за стрелками часов на стене. Вике хочется, чтобы спасительный громкий треск будильника из отцовской спальни заставил всех подняться. Ей хочется, нет, ей сейчас просто необходимо поговорить со своими любимыми братиком и папой. Вика идет в душ. Она встает под горячую воду, чтобы согреться. Она выдавливает в ладонь полбутылочки пенного геля. Она хочет смыть с себя грязь, которая вылилась на нее со страниц дневника. Вика трет голову, она не хочет чувствовать на пальцах земляной запах подгнивших страниц. Мыльная вода попадает в лицо, но девушка не закрывает глаза. Пусть лучше щиплет. Она боится. Боится, что если зажмурится хоть на секунду и будет смывать пену, то, когда вновь откроет глаза, Михаил Григорьевич со своим заряженным маузером окажется рядом. Будет стоять возле нее. Насмехаться. Будет смотреть своим жестоким взглядом, придерживать одной рукой шторку, а другой направлять оружие ей в живот. – Вика? Девушка взвизгивает от неожиданности. Она слышит, как дверь в ванную приоткрывается. – Дочка, ты чего не спишь? – Пап, быстро закрой дверь! – кричит она рассерженно, хотя и очень рада, что папочка уже проснулся. – Я тут моюсь вообще-то! – Вообще-то, во-первых, я просто задал вопрос. А во-вторых, вообще-то закрывай дверь в другой раз. Вика слышит, как отец хохочет и идет на кухню. Она закрывает кран и вытирается. – А во-вторых, бе-бе-бе, вообще-то закрывай в другой раз, – шепелявит, шепотом передразнивает отца, глядя в зеркало. Вика специально не закрыла дверь. Она побоялась, что, если на нее нападет чертов энкэвэдэшник, никто не сможет ей помочь. Девушка встает боком к зеркалу. Она надувает свой плоский живот. Ей не терпится увидеть, когда же животик наконец начнет расти. Она проверяет грудь, вроде бы ничего не увеличилось. – Вик! – слышится встревоженный голос отца. Он зовет дочь из Димкиной спальни. Значить это может лишь одно. Обострение. Девушка наспех одевается, на ходу вытирает волосы. – Вик, звони доктору. Вика смотрит, как папа пытается разбудить Димку, но тот не открывает глаза. Отец трясет ребенка, но мальчик продолжает спать. Девушка уже знает, что нужно делать. Она раньше много раз оказывалась в похожей ситуации. Она берет со стены телефон, звонит врачу, попутно собирает вещи. Она соберет лекарства, затем вызовет такси. Звонить в скорую – бестолковое занятие. Такси приедет куда быстрее. Вика спокойно и четко выполняет все, что от нее требуется. Все как обычно, справки, выписки в конверт и в отдельную папку, спортивный костюм, тапки в пакет и в рюкзак. Все вроде бы как всегда. Вот только… Она замечает, что что-то изменилось. Не в ситуации. Нет. Что-то изменилось в ней самой. Кажется, чего-то не хватает. Вика помогает отцу перенести Димку в машину. – Останься. Я позвоню. Отец быстро закрывает дверь, и такси уезжает. Вика смотрит вслед удаляющемуся автомобилю. Она знает, что отец не любит таксистов. Папа считает, что они слишком небезопасно ездят. Папа сам водил машину, когда мама еще была жива. Он сам отвозил и забирал ее из больницы. Но потом чертов рак поразил зрительный нерв, и отец стремительно начал терять зрение. Теперь ему приходится мириться и пользоваться услугами извозчиков. И Вика ловит себя на мысли, что было бы неплохо, если бы таксист не доехал до больницы. Если бы зазевавшийся водитель задел капотом фонарный столб, или бетонную стену, или встречную. Шамп скулит, трется о ногу. Пес тоже чувствует: что-то нехорошее происходит. – Шампи, что со мной? Вика закрывает калитку и зовет пса в дом. Шамп ждет, жалостливо смотрит на хозяйку и не заходит. Обычно ему запрещают даже приближаться к порогу. Но сегодня девушка зовет Шампа с собой. – Идем. Ко мне! Вика с улыбкой подзывает своего питомца. Не потому, что ей вдруг стало жалко бедненького скулящего песика. Нет. Она боится оставаться одна. Ей нужна компания. Хотя бы и собачья.