Он. Наверняка не один. Вика сегодня ночевала у себя. Значит, он, предатель, привел сюда какую-то девицу. – Поэтому не открывал мне дверь? Вика мгновенно перемещается в спальню. Она, естественно, не успевает оценить всю абсурдность своего дурацкого предположения. Нелепость. Ведь у нее же есть ключи, она же беспрепятственно может зайти в любое время. И он миллион раз клялся, говорил, что любит только ее. Пусто. В спальне никого. Девушка возвращается на кухню, по пути смеясь над своей детской подозрительностью и недалекостью. – Это все моя мнительность, сынок. Не обращай внимания, малыш. Мама у тебя не сумасшедшая. Ее взгляд скользит через открытую дверь в соседнюю комнату. Лицо Вики бледнеет. Еще мгновение, и она потеряет сознание. Ее рот что-то произносит, но слова не получаются. Звуки словно залетают снаружи внутрь. – К-к… как? Вика хватается за живот. Ее сейчас стошнит. Голова вот-вот взорвется изнутри. Мурашки бегут по коже. Она мотает головой. Рот без звука произносит, умоляет: «Нет-нет, пожалуйста, нет, только не это». Девушка скользит спиной по стене. Ужас застывает на ее лице. Она садится, ее ноги отказываются стоять. Вика второй раз за день рыдает. Сквозь слезы, в мутной картинке ее глаза различают пугающий силуэт. Что-то подвешено на потолке. Оно висит прямо напротив окна. Висит в солнечных лучах. Оно слегка раскачивается. Веревка еле слышно, тоненько поскрипывает под тяжестью груза. Это. Что-то большое. Это человек. – Влад… Зачем? – шепчут ее губы. Вика надрывно мычит. Зубы сами сжимаются и больно давят друг на друга. Вот-вот верхний ряд раскрошит нижний. Веревка поскрипывает. Девушка падает на колени и закрывает руками голову. Ладони с силой упираются в виски. Пальцы впиваются в волосы, и крик отчаяния вырывается у нее из груди. Жизнь несправедлива. Подвешенный за шею, ее любимый, отец ее будущего ребенка болтается посреди комнаты. – Владик! Вика зовет на помощь, но ее голос растворяется в пустоте. Все звуки испаряются. Она словно наблюдает за происходящим через двойное звуконепроницаемое окно. Словно она погрузилась под воду. Словно это все вообще не с ней. Это просто второсортное кино. Дурацкий фильм, в котором вдобавок забыли прикрепить звуковую дорожку. Девушка слышит лишь ритмичные пульсации в ушах. Тук-тук. Тук-тук. Все краски постепенно исчезают. Все звуки растворяются. Тук-тук. Тук-тук. Лишь ритмичные постукивания. Она больше не слышит свой крик. Она не слышит и свист чайника, который задорно оповещает, что вода закипела, который приглашает гостей на кухню пить ягодный напиток. Свист вырывающегося потока пара смешивается со звоном в ушах и растворяется в глухой пустоте. Тук-тук. Вика закрывает глаза. * * * Ритмичные глухие удары прекращаются. Звук бубна в последний раз отдается эхом и смолкает. Молодой шаман садится. – Не получается. Образы слишком размыты. Я не могу. Обрывает себя на полуслове. Он открыл глаза и увидел, что вокруг костра собрались, помимо него самого и учителя, еще с десяток незнакомых шаманов. Они все следят за его движениями. Ждут. – Что происходит? – спрашивает парень шепотом у своего учителя. – Кто все эти люди? Вместо ответа старик сминает между ладоней очередную охапку листьев, бросает их в костер и делает многозначительный жест, мол, хорош болтать, продолжай. * * * Вика заходит в комнату. Ноги подкашиваются при каждом шаге. Девушке трудно стоять. Ей трудно дышать. Она не может определить, то ли это у нее в ушах звенит, то ли это свист чайника на кухне. Девушка решительно подходит к покойнику. Она пытается его снять, кряхтит, но у нее недостаточно сил, чтобы отвязать тело Влада. Вика плюхается на стул. На столе записка. Вика не рассматривает бумажку, она и без того уже знает, что в ней может быть написано. «Прошу никого не винить». «Простите». «Всех люблю, но больше так не могу…» И прочее нытье. Обида и злость бурлят внутри девушки. Прощальное послание слабака. Предсмертная записка. Последние слова неудачника. Вика комкает листок. Она не собирается читать нелепые объяснения труса, решившего удрать и все бросить. Решившего бросить ее. Решившего бросить своего ребенка.