– Верно! Республиканский встал, театрально выпил стакан воды и вышел из кабинета, прихватив со стола диктофон. Полученной записи вполне хватит, чтобы задержать подозреваемого на сорок восемь часов – Следственный комитет подпишет постановление как миленький. А за это время с ним можно будет хорошенько поработать. У всезнающих господ москвичей такого результата нет и в помине. Так что придется оценить его старания, умение и вообще. Не только у вас соображалка работает. Глава 16 Одиночество меня не пугает. Ха-ха. Думали запереть меня, загнать в угол? Не смешите. Впрочем, что еще могут придумать серые людишки? Это им – пустышкам без фантазии и устремлений – наедине с собой страшно. Для них карцер – пытка, испытание, наказание. А для меня… О, для меня нет ничего лучше, чем возможность побыть один на один со своими мыслями, рассмотреть их со всех сторон, упорядочить, разложить по полочкам. Я не простенькая кантовская вещь в себе, я хочу и могу быть феноменом. Тем, кто не постигается умом, а может быть прочувствован только сердцем, душой. Тем, кто наполняет и наполняется творчеством. Внемлите мне, рабы божии… Нет, просто рабы. Своей ограниченности и невежества. Аз есмь феномен! Мой мир внутри, а не вовне, поэтому меня невозможно ограничить. Заприте целый мир, и что? Разве от этого он перестанет быть миром? Я, как галактика, плыву по просторам вселенной. Только я сам могу ограничить себя, только я сам создаю для себя рамки. А уж точно не общество, примитивные законы и серые людишки, которые эти самые законы якобы исполняют. Я неподвластен вам, идиоты! Я – Творец! Да заточите меня хоть в единственной комнате на вершине железной башни посреди необитаемого острова! Ха! Но и тогда вам не удастся ограничить мою свободу. Хотелось бы, конечно, чтоб в моем карцере были книги… Но это не так уж важно на самом деле. Мелочь. Те произведения, которые прошли сквозь века и пребывают в вечности, и так всегда со мной. Пусть не дословно, но духом, эмоцией. Они питают мой источник вдохновения, дают мне силы, расширяют мой космос. Я помню их все. И тем отраднее, что еще столько чудесных произведений не познано. Впереди еще столько открытий. Но даже если вы запрете меня в четырех стенах навсегда и отберете возможность черпать из источника мудрости гениев, я не расстроюсь. «…Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса». Да, Иосиф Александрович, я последую вашему совету. Ха-ха-ха. Последую и воспользуюсь возможностями, которые дает изоляция от всех мерзостей человеческого муравейника. Неужели вы могли подумать, что такая мелкая пакость, как сидение взаперти, меня сломает? В таком случае глупость ваша еще глобальнее, чем я предполагал. Ведь подобное может быть страшно только тому, кто сам не способен создавать. А я творю. Творю каждую секунду своего бытия. Когда рождаю новые личности, новые события, новые идеи. Когда выхожу к вам, открывая новые горизонты, будоража, а иногда даже пугая. Страх – великий двигатель стад человеческих. Классики прекрасно знали об этом и неоднократно тыкали людишек носом в их основной инстинкт. (Одноименный фильмец, кстати, невероятно узколобый. Секс как причина намного скучнее и мельче. Пованивает фрейдизмом и эпатажем, а совсем не желанием исследовать проблему и помочь с ней справиться. Впрочем, о чем это я? Разве Голливуду когда-нибудь было не плевать на зрителя? Лишь бы деньги несли. А выставленная напоказ вагина стоит гораздо больше неприятной правды). Но великие умы никогда не чурались неудобных тем. Показывая людям их убожество, они указывали его первопричину. Ведь если присмотреться к обычному человеческому существу поближе, то тут же станет ясно: его желания и страсти открывают путь страху, а вслед за ним – слабости и бездействию. Стерильное общество воспитало нас так, что страх руководит нами всю жизнь, потому что даже в помыслах любое наше действие приравнивается к совершению греха, вызывает чувство вины и самоосуждение. Господи, да даже рождение в христианстве – это УЖЕ грех! Ну не скотство?! В итоге у ограниченного тупого обывателя нет никакой возможности разорвать этот порочный круг, так как нечего противопоставить страху. Именно это я и хочу изменить в людях! Я хочу, чтобы их страх сделался так силен, чтобы мириться с ним уже не представлялось возможным. Чтобы наконец-то человек вспомнил о том, что он Человек! Я не так эгоцентричен, чтобы единолично восседать на троне Создателя. Я хочу, чтобы и остальные разделили со мной эту честь… Но не даром, не просто так. Сила требует платы. И чем больше она, тем более требовательна. Я заплатил свою цену, лишившись свободы. Вернее, сознательно выбрав изоляцию. И не жалею об этом. По сути, плата мизерная – люди, в смысле личных контактов и взаимодействий, никогда не были мне интересны. Но сам наш вид, сообщество, потенциал человеков… О, это совсем другое дело. Тем более что у меня есть изумительный инструмент, который вы сами вложили в мои руки. Интернет. Глобальная сеть. Связь со всем миром без необходимости вступать в прямой контакт. Простор без горизонта! Вот вы для чего заходите в интернет, пасетесь в социальных сетях стадом гыгыкающих баранов? Чтобы потешить свое эго, выпятить несуществующую значимость, блеснуть нагугленным интеллектом. Низость и мерзость ограниченного умишки. Вам дан такой невероятный инструмент, позволяющий стать в глазах всех остальных кем угодно. Гамлетом, Дракулой, графом Монте-Кристо… Но вы предпочитаете оставаться в образе дрожащей твари. Но я – не такой, как вы. У меня хватило смелости спросить себя однажды: кто я? Кем хочу быть? К чему стремлюсь? Ответы пришли удивительно быстро. Вероятно, они всю жизнь теплились где-то в глубине моего сознания, и не хватало маленького толчка, чтобы мир вокруг и внутри стал ясным, как грань кристалла. Я художник, творец, создатель. Все так. Но какова моя роль? Кого я хочу воплотить в глобальном сценарии? Какой результат должен быть в итоге? Мое вынужденное заточение заставляет или скорее позволяет снова вернуться к этим вопросам. Я воздаю по заслугам тем, кто должен быть наказан. Значит, я судья? Или палач? Но и в том и в другом случае это означает, что моя роль – слуга. Неважно чей – бога, царя, правителя. В любом случае подобное недостойно творца. А значит, я не буду ни судьей, ни палачом. Мой выбор – не прислуживать людям, законам или обычаям, но создавать нечто собственное. Я надеваю маски героев, чтобы донести до публики свои идеи, свое понимание и видение бытия. Возможно, я в какой-то мере Учитель. Наставник, указующий стаду человеческому верную дорогу. Правда, пока что мои уроки явно не достигают цели. Все, что я сделал, лишь скользит по поверхности, не затрагивая души, не требуя от наблюдателей изменений. А раз это так, видимо, придется поменять адресата. Если общие призывы остаются неуслышанными, я направлю свое острое перо на конкретных участников. Но кто из них достоин разделить со мной роль главного героя? У кого достаточно ума, воли, таланта, чтобы сыграть свою партию так, как надо? Капитан Республиканский? Он очень хотел показаться проницательным и хитроумным. Так старался продемонстрировать свою эрудицию. Я бы расхохотался ему в лицо, глядя на эти жалкие потуги. Но пока еще пусть поживет в своем пресном мирке, в котором ему кажется, что он на что-то влияет. Болтать он горазд, это да. Но для серьезных поступков кишка тонка. Это даже невооруженным глазом заметно. Я таких «умников» на своем веку перевидал несметное множество. Нет, он не слишком подходящий материал. Господин Республиканский – всего лишь тупой солдафон, жаждущий выслужиться и доказать всем свою значимость (даже не компетентность, к сожалению). Мне он не подойдет. Да и общественности, думаю, будет глубоко плевать на его судьбу. А это тоже большой минус, так как может негативно повлиять на всю мою виртуозную конструкцию. Нет, Республиканский Как-Вас-Там, живите и дальше в обнимку со своими страхами. Жаль, но вы недостаточно умны. Мне нужен визави посообразительнее. Трам-там-тарарарам-там-тару, трам-там-тарарарам-там-тару. Крутится колесо Фортуны! И кого же оно выберет? Кто же станет все-таки моим помощником, моим исполнительным дворецким? Может быть, вы, майор Зигунов? Возможно, именно вам выпадет эта честь. Посмотрим-посмотрим. В новостных роликах вы выглядели не слишком впечатляюще, однако что-то мне подсказывает, что таким блеклым образ получился не по вашей вине. Я склонен полагать, что вся та ерунда, которую вы нагородили СМИ, – всего лишь грубо сколоченная ширма. А за ней, там, где обитаете настоящий вы, все намного интереснее. Сидя сейчас здесь, в четырех стенах, я сливаюсь мыслями с обстановкой, пытаюсь прочувствовать, понять. Ощутить каждой клеткой своего естества истинную сущность своего будущего помощника-антагониста. Так что же, майор Зигунов… простите, не помню, к сожалению, вашего имени-отчества. Впрочем, это ведь не проблема, правда? У нас еще будет время представиться друг другу как следует. Так что же, вы согласны стать действующим лицом моей притчи? Вам хватит эрудиции, пытливости ума, настойчивости, чтобы пройти по сюжету до конца? До самой развязки. Да, мне кажется… Нет, я даже почти уверен. Вы подойдете на ту роль, что я для вас приготовил. Вы сами решили выйти из тени, предстать перед публикой… А значит, вписать себя в мою историю – тоже ваш выбор. Хотя, может быть, и неосознанный. Добро пожаловать, майор Зигунов. Декорации уже установлены, сцена расписана, статисты на местах. Ваш выход! А я, пока у меня появилось немного свободного времени благодаря активности ваших коллег, как раз подберу костюм для себя. Глава 17 Поначалу Республиканский думал пойти с докладом о Ларине сразу к Лепнину и Перемогину, а там и к комитетчикам. Ему очень хотелось посмотреть на кислые мины «московских специалистов», когда он им сообщит, что задержал подозреваемого… Даже не так. Практически гарантированного обвиняемого! Да, желание было почти непреодолимое, но все-таки капитан не первый день работал в органах и был достаточно сообразительным, чтобы думать о последствиях. Триумф триумфом, а субординация по расписанию. Прыгать через голову непосредственного начальника мысль, прямо скажем, так себе. Тем более если твой начальник злопамятный козел. Республиканский не то чтобы недолюбливал Зигунова. Скорее даже наоборот – он отдавал должное его уму и хватке сыщика. Работать с ним было интересно и в определенном смысле даже удобно, так как майор своих людей никогда не бросал, как бы ни складывалась ситуация. А в работе с людьми, да еще такой небезопасной, «ситуации» возникали нередко. Чигаркина опять же Петр Сергеевич отстаивал перед начальством с завидной регулярностью. В общем, хороший мужик, но… Ко всему этому у капитана примешивалась известная доля страха. Зигунов ничего не забывал. Ошибки прощал, но помнил каждую с точностью до последней запятой. И в один не слишком прекрасный момент можно было напороться на список своих косяков, представленный бесстрастным, деловым тоном. Это бесило больше всего – майор не стремился потешить свое чувство собственного величия за счет подчиненного, а проводил разъяснительные мероприятия, работу над ошибками, тренировку самоконтроля, будь он неладен. Короче, учил думать над своими действиями. И это доводило Республиканского просто до белого каления. Именно тем, что в такие моменты он ощущал себя полным и законченным идиотом. А кому такое понравится? Какому-нибудь долбанутому мазохисту разве что, но мы-то не из таких. Короче, размышления о Зигунове быстро привели капитана к единственно верному решению: сообщить про подозреваемого нужно непосредственному начальнику, а там уже видно будет. В конце концов, если в итоге все окажется на мази и Ларин таки ответит за убийства, он – Евгений Республиканский – будет сидеть в первом ряду и сможет без помех лицезреть унижение столичных умников. Вытащив из кармана видавший виды служебный мобильник, капитан нажал кнопку быстрого набора. – Нет, Владик, – в сотый раз вздохнул Зигунов, устало глядя на сына. – Подумай еще раз. Какая у нас тема сочинения? Уже второй час они сидели на кухне и пытались написать сочинение на городской конкурс, на который сына почему-то выдвинула коварная русичка. Сочинение на тему «Моя семья и ее вклад в Великую Победу». Катя помогать отказалась, сказала мол, пусть отец хоть полчаса времени уделит сыну. – Смотри, – объяснял отец почти на пальцах. – Первым делом ты должен подумать, кто из нашей семьи участвовал в войне. – Дедушка Сережа? Он же стихи про это всегда пишет. – Нет. Оба дедушки тогда еще не родились. В какие годы шла Вторая мировая? – В тысяча девятьсот сорок первом – тысяча девятьсот сорок пятом годах, – отрапортовал Владик. – Правильно. А мой и мамин папы – твои дедушки – родились только в пятьдесят втором и пятьдесят пятом годах. – Ясно. Тогда, значит, воевали их папы – мои прадедушки? – Точно. Помнишь, когда мы были у дедушки Сережи в гостях на даче, он тебе показывал награды, которые его отец получил за участие в военных действиях? – Угу. – А помнишь, что он тебе про это рассказывал? За что именно дедушка Женя – твой прадедушка – удостоился орденов Отечественной войны и Красной Звезды? Лицо мальчика стало отсутствующим и напряженным. Ясно, ничего он не запомнил. Вот если б они с дедом стихи читали, тогда другое дело. Это бы он вспомнил молниеносно, а такие мелочи, как семейная история и героическое прошлое страны, в голове не задерживаются. Ну не интересно ему, и что теперь делать? – Влад. Влад, посмотри на меня. Не расстраивайся. Давай вспоминать вместе. Зигунову хотелось сбежать от нудного вымучивания сочинения. «Владька, наверное, сейчас то же самое чувствует», – ухмыльнулся он про себя. Нет, надо собраться и попытаться вызвать в сыне хоть мало-мальский интерес к войне, а уж потом – образы, метафоры, чтобы сочинение было именно сочинением, литературным произведением, а уж потом отчетом о предках-героях. – Петя, телефон, – заглянула на кухню Катя и протянула жужжащий мобильник. – Опять работа, что ли? Опять я с сыном буду заниматься? О, когда же это кончится… Такое сильное облегчение чувствовать было даже неприлично, но майор ничего не мог с собой поделать. – Слушаю. Зигунов. – Петр Сергеевич, это Республиканский. – Привет. Что там у тебя? Пока подчиненный докладывал, лицо майора становилось все более напряженным. Он посмотрел на часы. Восемь пятнадцать. – Поедешь в Управление? – тихо спросила жена, не дожидаясь объяснений. Тон у нее был скорее утвердительный, чем вопросительный. В ответе она не сомневалась. Зигунов виновато поджал губы. – Я понял, – ответил он телефонной трубке. – Вы его уже допросили? – Предварительно только. Чисто формальности. Особо не вдавались. Я подумал, вам тоже будет интересно. – Хорошо. Тогда без меня и не трогайте его. Сейчас приеду. – Так точно. – Все, до встречи. Нажав на кнопку завершения звонка, Петр посмотрел на сына: