Тогда я понял, что все я делал не так. Мысль о том, что мои произведения должны выйти на бумагу улиц, была с самого начала. Именно она вдохновляла и вела меня как ученого, литератора, писателя, наконец. Она завладела душой меня-творца, вдохновляла и не позволяла сдаться, когда события начинали жить отдельной, независящей и нередко враждебной к моим замыслам жизнью. Я уверен… нет, я просто знаю, что и тебя, читатель, неоднократно обуревало желание оживить любимых героев, пересоздать события книг в нашей, реальной жизни. Скажешь, нет? Ну что же ты! Будь смелее. Со мной не нужно лукавить. Доверься автору, который с тобой на одной стороне баррикад, потому что он и читатель тоже. Страстный, неудержимый… То-то же! Давай посмотрим друг другу в глаза. О да, я вижу. Конечно же, ты хотел сам, своей рукой проткнуть насквозь гвардейца кардинала, отсечь одним ударом голову коварной миледи – покарать злодеев. Творчество в общем и книги в частности должны служить высшим целям, высшим силам, Богу, если угодно. Они призваны славить имя Его во веки веков. Если же произведение пишется с какой-либо иной целью… Значит, оно служит исключительно по прихоти Князя мира Сего. Питает черноту его строчек и ослепительную белизну страниц. Хаос и распад. Не отрицай. Так и есть. Я знаю! И чем глубже ты погружаешься в могучее колдовство нечестивой фантазии, тем богоподобнее кажешься самому себе, тем больше стремишься изменить этот мир… потому что чувствуешь, что можешь! Вместе с гением Достоевского я рубил топором старуху-процентщицу и задавал вопрос: зачем же ты так, Родя? Почему не отлежался дома, а пошел с лихорадкой к следователю? Почему не смог возвыситься над содеянным и посмотреть на все с высоты своего ума?.. Незаурядного, готового к озарению… Но нет, не дотянулся. А я был уверен, что смогу. Я сжимал рукоять шпаги, ощущал, как она вибрирует в ладони, и думал: для чего вы сцепились с Лаэртом, принц? Почему было не покончить с королем сразу? Я бы сделал именно так. Ах, как же я жаждал встать на плечи гигантам, создать собственное творение по образу и подобию их божественных шедевров, но… с другими финалами. Такими, какими, по моему мнению, они должны быть. Я стремился воплотить свое робкое желание единения с гениями в работах, за которые бы не было стыдно. Чтобы люди, прикоснувшись к ним, поняли и посчитали их не юношеским фанфиком, а задумались над замыслами великих. Над тем, что на самом деле авторы хотели им сказать. Я чувствовал, что не могу не творить. Что это непозволительное разбазаривание потенциала, который, вероятно, способен стать чем-то большим, чем просто подражание. И я решил, КАК я его реализую. В споре о предназначении и задачах искусства я всегда придерживался точки зрения, что искусство создает реальность, а творчество определяет бытие. Каждый художник знает тот упоительный восторг, когда персонажи вдруг оживают и начинают действовать самостоятельно. Иногда даже вопреки задумкам и желаниям автора. Помнишь, читатель, ту историю, известную еще со школы, о том, как удивился Александр Сергеевич, когда Татьяна – его любимый персонаж – вышла замуж за генерала? Я тоже хотел таких героев! Такой самостоятельности произведения, такой жизни в них! Надо признаться, что сперва в моем творении (поначалу оно еще было сумбурным и непоследовательным) выраженные главные герои отсутствовали. И я очень из-за этого беспокоился. Буквально не находил себе места. А затем… О, затем пришло разрешение от бремени сомнений. Я понял, что это может стать интересным приемом, фишкой моего полотна. Настоятельно хочу подчеркнуть, что я никогда не собирался и не желал выводить автора на первый план. Он должен был оставаться – и остался! – лишь безымянной фигурой на фоне. Голосом. Хотя, конечно, этот голос принадлежал создателю Ойкумены произведения. И мне кажется, что этот ход удался. Жанр… С жанром произведения было сложнее всего, потому что глаза разбегались в разные стороны от обилия возможностей. Я думал долго и мучительно, но выбор не приходил. И когда я уже почти отчаялся, решение пришло само собой. Во сне. Божественное наитие. Все мои задумки и желания можно было реализовать в постмодернистской постановке. Этот вариант позволял органично вплести бесконечное разнообразие заимствований и цитат, которые я хотел перенести со страниц самых ярких, самых любимых моих книг. Даже это послесловие, которое ты сейчас читаешь, – это финальный выход детектива из классических детективных романов. И оно хорошо легло, переплелось с общей канвой рассказа, тебе так не кажется? Дальше наступило время выхода на сцену протагониста – сыщика и антагониста – преступника. И если с фигурой сыщика мне невероятно повезло и его не пришлось создавать, то преступников я предусмотрительно заготовил несколько, чтобы выбрать наиболее подходящего, когда наступит нужный момент. Наиболее перспективным кандидатом казался один из моих учеников, Дениска. Пожалуй, даже любимейший из них. Он шел на красный диплом, а когда получил его, я пристроил его в аспирантуру, а заодно и в библиотеку – помощником, чтобы мальчик не задумывался о хлебе насущном. Дальше он уже сам стал жить в своей роли и возглавил литобъединение института. Даже стал сам писать кое-что и публиковать под псевдонимом Унтервегер (это я ему подсказал. Славно, правда?). Кандидат всерьез интересовался детективами, философией убийц и эстетикой смерти в литературе, так что направить его на нужную стезю никакого труда не составило. Это было даже скучновато – настолько просто. Понадобилось несколько лет занятий, десятки рефератов, курсов литературного мастерства, изучения правильной литературы и чтения нужных книг – и вот в итоге мой выкормыш оказался с головой погружен в тему, которую искренне считал своей. Смерть и убийство в литературе и их перенос в реальную жизнь. В ходе подготовки мальчик начал писать собственные стихи и прозу… И оказалось, что у него яркий и сильный слог – он был не лишен литературного таланта. Мне было приятно, так как я, безусловно, провел огромную работу по его подготовке. Сюжетами произведений воспитанника становились, само собой, литературные преступления. С моими подсказками (в качестве отработки стиля и чувства слова) он писал от лица Гамлета, Раскольникова, Сальери. И затем выкладывал на форум литобъединения… Если тупоголовые жандармы не найдут эти тексты, придется им ткнуть пальцем. Но я не теряю надежды. Время шло, и становилось понятно, что до реализации своей роли антагониста Денис не дотягивает. Кишка у парня оказалась тонковата. Это было очень некстати и обидно, но меня такая мелочь удержать не могла – я подготовился к подобному повороту. К чести мальчика надо сказать: хоть он и не оправдал моих надежд на него как на антигероя, зато неплохо справился с ролью героя-любовника. Мне почти не пришлось его подталкивать к госпоже Зигуновой, он пустил слюну с низкого старта сам. Дело облегчалось еще и тем, что она работала на соседней кафедре. В каком же я был восторге от их романа. Женщина была женой сыщика. Сыщика! Это было почти нереально, божественное провидение в действии. Я только молился о том, чтобы мое дело поручили именно ему. Если бы так сложилось, значит, мое дело угодно высшим силам. Значит, судьба сама ведет меня по сюжету – а это было все, чего я мог желать как автор. Последующие события складывались так, что мне почти не приходилось вмешиваться. История разворачивалась сама, а я только наблюдал и радовался. Актер на роль старухи-процентщицы нашелся почти сразу. Старый и отвратительный владелец филиала микрокредитов «Деньгомиг» стал почти стопроцентным попаданием в образ. Он даже брал вещи в залог и слыл чудовищным жадным подлецом. «Дает вчетверо меньше, чем стоит вещь, а процентов по пяти и даже по семи берет в месяц». Правда, у Красовского был внук, а не сестра, но так как подросток, как и Лизавета, оказался скорбен умом, то этим несоответствием можно было пренебречь. Теперь нужен был «Раскольников». Им стал ветеран украинского конфликта, которого я встретил как раз в злосчастном «Деньгомиге». Познакомиться и разговорить его было плевым делом. Нищий инвалид, многодетный отец, которого обокрал бессовестный ростовщик, а к тому же еще и страстный любитель литературы – что еще нужно для того, чтобы поплакать в жилетку первому встречному? Я снабжал его книгами, выслушивал нытье, одалживал деньги. А когда «Деньгомиг» выкатил отставному вояке какие-то баснословные проценты за займ, я расплакался, что и сам угодил в такие же сети. На второй бутылке, когда беседа пошла уже совершенно задушевная и откровенная, у нас (ну еще бы!) родилась мысль о мести бессовестному стяжателю. И не просто банальное убийство, а постановка «под Раскольникова», чтоб всем сразу стало понятно, что «мы не твари дрожащие, а право имеем»! Аброськин даже не подумал возразить, когда на него легло исполнение – с меня-то что взять? Задрипанный учителишко, не способный даже линейкой нахального студента стукнуть, не то чтоб топором кого рубануть. Да, он согласился перевоплотиться в героя сразу, без уговоров. Я думал, он делал. В итоге все прошло идеально. Вояка оказался безукоризненным актером и действовал строго по намеченному мной плану: ничего из дому не брать сверх того, что полагается по договору займа – ровно двадцать тысяч рублей. Это был аналог тех самых трехсот семнадцати рублей шестидесяти копеек Раскольникова. И вот, когда я уже уверился, что судьба ведет меня за руку и ослабил бдительность, персонажи начали жить своей жизнью. Аброськин с перепугу взял в заложники практикантку из полиции. И это могло бы привести к очень нехорошим последствиям. Но вместо того чтобы упечь буяна за решетку, его почему-то отпустили и даже устроили работать в филиал моего института. Это был апофеоз невероятного стечения обстоятельств. Я долго не мог поверить. А затем удивительное стало расти, как снежный ком, и уже даже я – автор – не мог оторвать от происходящего взгляд. Мужу госпожи Зигуновой действительно поручили вести следствие, так что желанный протагонист нарисовался сам собой, без каких-либо усилий с моей стороны. До этого я не слишком углублялся в его изучение, потому что это могло оказаться напрасной тратой времени, но теперь… О, теперь я погрузился в жизнь Петра Сергеевича со всей страстью. Мне кажется, я хорошо изучил героя и даже – чего греха таить? – полюбил его. И мне кажется, что тебя, мой преданный читатель, я тоже сумел заинтересовать протагонистом. Его семейные неурядицы, проблемы на работе, внутренние конфликты – все это так знакомо, так близко. Разве можно остаться равнодушным? Думаю, нет. Все шло, как я задумывал. С каждым новым штрихом все четче вырисовывалось противостояние главного героя и невидимого, но всесильного автора. Как некогда Одиссей боролся с олимпийскими богами и Эдип шел наперекор беспощадному року. Моему восторгу не было предела! Правда, дурень-Аброськин привлек слишком большое внимание жандармов, так что мне пришлось включиться в игру уже непосредственно, а не на позиции режиссера. Плохо, конечно. Это ломало задумку, но добавило произведению и некоторые новые черты. Как по мне, весьма захватывающие и пикантные. Автор все-таки стал героем. Договориться о встрече с журналюгой не составило никакого труда. Стоило мне только прозрачно намекнуть, мол, имеются доказательства того, что ректор моего института – тайный педофил, как Лисичкин зазвал меня на свою дачу без свидетелей. Продырявить его шпагой (даже такой тупой!) не составило никакого труда. Люди готовы почти на все, когда на них наставлен пистолет. Когда он начал дергаться в своем атласном коконе, то очень напомнил мне здоровенного жука. Гадость. Для Карениной тоже многого не понадобилось. Неверные жены среднего возраста ведутся на онлайн-обработку, как тупые овцы. Мне осталось только раздобыть потрепаную форму у Аброськина, приехать в Железнодорожный и закатить шикарный вечер в ресторане. Староват немного, да – но зато так старомодно ухаживал, сорил деньгами… Любая клюнет. А там немного снотворного в бокале шампанского и – вуаля! – дамочка спит мертвецким сном. Бросить на рельсы неподвижный куль в юбке не требует ничего, кроме физического усилия. Да и вес-то был бараний – 50 кг с хвостиком. Я бы и двух таких донес. Проще простого. Моцарт… Ах, мой милый Моцарт. Или Милый кот. «Пошлость. Звенящая пошлость», – как изрек один небезызвестный председатель Союза кинематографистов. Такая глупая и бездарная пустышка, что даже несколько неудобно перед гениальным композитором и его воплощением в «Маленьких трагедиях». Кислоту она хлебнула сама, свято веря, что к ней пришел друг соседа, по совместительству ее преданный фанат и дилер новой «живой воды» – продвинутыми бутиратами для элиты. Прошу прощения, а у вас не найдется ручки и листка – нужно оставить записку другу, его, похоже, нет дома. А у меня тут такие проблемы, такие проблемы! Ой, а вы, случаем, не Милый кот? Боже, я вас обожаю!.. Кстати, хотите заюзать одну лакшери дурь? Ну и дальше такая же чушь… Когда она поняла, что выпила далеко не ту кислоту, о которой думала, кричать уже было нечем. А дальше – чем больше кислоты, тем лучше. Запах, правда, такой – бррр. Прямо как от творчества самой блогерши. Кстати, я в очередной раз убедился, как же прав был Александр Сергеевич, когда вкладывал в уста своего Моцарта знаменитые слова: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Будь я злодеем, мои произведения были бы другими. Я получал бы удовольствие от мучений своих жертв или извлекал из их смертей какую-нибудь выгоду. Это было бы так низко и уродливо. Я же чист – душой и помыслами. И мои инсталляции – лишь перемещение гениальных идей классиков на холст современной реальности. Ну еще в некотором роде воздаяние за грехи. Совсем немного, ибо это не есть основная моя цель. Пусть Бог карает или прощает, мое же ремесло совсем в ином. Итак, отзвучали вопли сирен, отгремели крики ужаса или восторга у читателей новостей. Пришло время финала. Каждой хорошей книге необходим финал. Ненавижу бесконечные тексты, которые читателю проще оборвать самому, чем дожидаться окончания. И с не меньшей ненавистью отношусь к завершениям на самом интересном месте. Помнишь, читатель, ту потерю листков, фиксирующих конец истории гоголевского Ивана Федоровича Шпоньки? Они были использованы для печения пирожков. И в итоге как бы стали символом победы низменных реалий жизни над ее динамикой и дуализмом. Но плевать на глубокие мысли по этому поводу – финала-то нет! Повесть не закончена. И это всегда приводило меня в чудовищное бешенство. Поэтому я решил, что в моем повествовании непременно будет хороший яркий финал. Я заронил в Дениса мысль о том, что было бы очень полезно, если бы Зигунова отдала своего сына в его Лито. Голубки смогли бы гораздо чаще видеться по совершенно законному поводу. Парень с наскока заглотил наживку и уговорил свою зазнобу так и сделать. Теперь у меня уже были все карты на руках. Я немного порисовал в тетрадке мелкого балбеса, чтоб у его папаши сложились однозначные аналогии с вещами из дома блогерши. Ну а подложить палочки в рюкзак было еще проще. И здесь снова мои персонажи начали оживать по собственному желанию и вносить хаос в идеально выверенное полотно. Зигунов арестовал Аброськина. Это в мой план не входило и заставило понервничать. Но когда я встретил незадачливого героя в стенах полиции, он мне подмигнул и всем своим пафосным видом дал понять, что не продаст. Что ж, это было замечательно. Я не слишком поверил широкому жесту, и напрасно – вояка свое обещание сдержал. Даже сказал спасибо. В таком случае я свое обещание тоже сдержу – его семья будет получать помощь, так что нужда им не грозит. Госпожа Зигунова… Ну здесь все понятно. У нее было достаточно разных обрывков информации, чтобы однажды сложить их все вместе и догадаться, кто автор. Мне это было абсолютно ни к чему. Плюс смерть Дездемоны добавила бы финалу еще большего драматизма. А все обстоятельства так идеально сплелись, что просто грех было ими не воспользоваться. В квартиру она меня пустила без какой-либо задней мысли. Дальнейшее было безумно просто – когда она отвернулась к ноуту и стала набирать сообщение Денису, я просто взял ее за горло и немного сжал. Сопротивлялась она недолго, пару минут – не больше. Создание мизансцены, которую должен был обнаружить обманутый муж, и то заняло куда больше времени. Финальный аккорд вот-вот должен был прозвучать, но снова мой протагонист сорвался с поводка и перепутал все карты. Он успел приехать в Кузнецк ощутимо раньше меня, и поэтому старик с мелким балбесом выжили, запоров моего Гайдара подчистую. Впрочем, надо отдать сыщику должное – он все-таки смог к финалу повысить градус драматизма. Дешевого, класса Б, но тем не менее. Рваные раны от отвертки на шее, думаю, еще долго будут ему напоминать о ярком окончании моей истории. Денис пал смертью глупого и даже немного жалкого, но все же героя. Занавес! И что же теперь будет дальше? Везунчика-Зигунова ждет повышение за отличную проделанную работу (Еще бы! Я следил за этим не смыкая глаз.) Преступник признал себя виновным и вскрыл вены в страхе перед судом и общественным порицанием. А подстрекатель, прелюбодей и ревнивый любовник, глупый Карандышев, убивший свою Ларису, получил пулю в живот, чего в глазах справедливой общественности (она же никогда не ошибается, да, мой милый читатель?) и заслуживал. Хеппи-энд. Ну а я… У меня впереди следующее произведение. Уже даже имеются небольшие наработки. Так что началось новое «время больших ожиданий» – я преисполнен надежд и вдохновения. Жди, читатель, мы вот-вот встретимся снова. И совсем скоро. Возможно, ты даже станешь одним из главных персонажей. Я бы этого очень хотел. А ты?