– Почему? – не понял Эдуард. – Ну я же один путешествую туда, где они никогда не были и не побывают. Сувенирчики им с других этажей приношу, рассказываю о всяких диковинках. Они это ценят. Сами сталкерить боятся, но за меня горды. – Сдадут они тебя однажды, – вздохнул Редкий. – Или случайно спалят. – Ну однажды и смертушка нагрянет, чего об этом беспокоиться! Будем надеяться, не в эту ночь. Подсади-ка меня! Подхватив Васю, как ребенка, под мышки, Эдик закинул его в проем – тот только крякнул. Потом подтянулся сам и тут же застрял в узком проеме. Плечи упорно не хотели протискиваться, он чувствовал себя пробкой, засунутой в слишком узкое горлышко. Самое неприятное было, что торчал Редкий посреди большого помещения, заставленного инвентарем для уборки, и, помимо сталкера Васи, еще два человека в рабочих комбинезонах с интересом наблюдали, как он дергается в люке. – Экскурсант? – спросил один из местных уборщиков у Василия. Тот кивнул, потом достал из кармана нечто завернутое в носовой платок, передал знакомцу. Тот расцвел в благодарной улыбке, осторожно уложил подарок в карман на животе рабочего комбинезона. Потом подозвал напарника, и они вдвоем весьма болезненно ухватили Редкого за предплечья и вытянули наверх, а после молниеносно прикрыли люк резиновым ковриком и поставили сверху ведро. Эдик задумался, кто будет пропихивать его обратно, но маленький санитар уже целенаправленно двигался вперед. Они прошли насквозь затемненный коридор со множеством дверей неизвестного назначения, солидных, плотно закрытых, потом еще одно помещение, и их ждал новый люк в потолке, на этот раз с раздвижной лесенкой. Затем – очередная смена браслета. – Слышь-ка, – открыв люк, Василий перешел на шепот. – Когда выберешься, на ноги не вставай. По-пластунски умеешь? Редкий кивнул. – Во, так и ползи за мной, пока я на ноги не встану. И чтобы тихо. Слух у них не очень, но все же имеется. – У кого? – только и смог спросить Эдуард, отступая от лесенки. – Вась, ты хоть скажи сперва, кто там будет! Но сталкер отмахнулся: – Да сам увидишь, и так от графика отстаем. Не дрейфь – если засекут, может, успеем еще обратно спуститься. После таких слов Редкий ощутил в груди пустоту и запредельный покой. Похоже, из этого похода ему не суждено вернуться живым, так надо сохранить хотя бы остатки мужества. Следом за санитаром он полез наверх. Ноги еще двигались по ступенькам, а телом он уже пытался слиться с выложенным мелкой плиткой влажноватым полом. Здесь вообще было очень тепло, парко и сыро, открытые участки тела мигом облепила водная взвесь. В темноте Эдик только догадывался, что они находятся в каком-то большом помещении, и слышал легкий непонятный шорох. Что-то живое таилось по обе стороны плиточной дорожки, неясные силуэты, тонущие во тьме. Но едва ли это были люди, микроклимат не располагал. Он все полз и полз, пока не наткнулся на закругленную стену с опоясывающей ее скамеечкой. Василий уже восседал на скамье и старательно протирал платком лицо и шею. К этому времени единственный глаз Редкого привык к темноте, и он понял, что вокруг них деревья. Они находились в оранжерее с круглым строением по центру, от которого лучами расходились плиточные дорожки со слабой подсветкой. Но есть ли здесь охрана или кто-то еще? Эдик с мольбой уставился на своего проводника. – Можешь уже говорить, – разрешил Вася. – Только шепотом. – Здесь есть охрана? – Да чего тут охранять? – от души удивился санитар. – А от кого мы тогда прятались? И почему шепчемся? – А, да там у самого люка дуб один растет, сволочной товарищ, – как ни в чем не бывало заявил Василий. – Если бы разбудили его, то он мог бы поднять шум. Но сейчас он нас не видит, так что все в порядке. Эдуард примолк, пытаясь понять, не издевается ли над ним санитар. Или все гораздо хуже и его проводник – безумец? – Ну, чего затих? – подтолкнул его в бок приятель. – Я же тебе говорил, что в одном из отделений Института занимаются генно-модифицированными деревьями. Некоторые скрещены с животными, некоторые – с людьми. Тот дуб – вроде с собакой. Хорошо хоть не гавкает, но если слышит чужих, то готов выпрыгнуть из почвы, лишь бы дотянуться. Но он один такой, остальные все мирные. Только печально им тут живется, тем, кто с проблесками разума. Пойдем-ка, познакомлю тебя. Санитар вскочил на ноги и принялся отряхивать и оглаживать ладонями одежду, волосы. Эдик хотел сказать ему, что вовсе не планировал заводить этой ночью новые знакомства, но Василий был так взволнован, что едва ли услышал бы какие-то возражения. Пришлось следовать за ним. Прошли до конца одной из дорожек. Там у самой стены в большой кадке росла стройная березка, еще молодая, ростом с Эдуарда. Ее тонкие ветви, густо усыпанные мелкими листьями, тихонько шевелились, сплетались и расплетались между собой. Редкий списал это на сквозняк. – Здравствуй, милая, – полным нежности голосом произнес Василий, останавливаясь напротив деревца. В следующий миг произошло то, что заставило Эдика отскочить назад, запнуться о поребрик газона и растянуться во весь рост на дорожке, потому что деревце на его глазах подняло одну из ветвей, прижало ее к стволу и отвесило поясной поклон. Кажется, он даже сознание на миг потерял, все вокруг как-то поплыло. Когда удалось подняться, Эдик услышал, как санитар докладывает о нем березке: – Бедолага, уже который раз за эту ночь набивает синяки и шишки! Василий подошел и подставил плечо: – Давай-ка я тебя обратно до скамейки доведу. А сам еще на минутку отлучусь, пока в себя приходишь. Эдик пошел с ним, но у скамейки намертво вцепился в приятеля: – Это что такое было? Трюк какой-то? – Да никакой не трюк, чего ты! – вывернулся тот. – Ты же знал, что в Институте диковинные вещи творятся, разве нет? – Да, знал, но чтобы дерево кланялось!.. – Так ведь она отчасти человек, говорю тебе. Видеть не может, конечно, но слышит и понимает, что ей говорят. С ними тут занимаются, учат всяким вещам. Но вот ночами им тут скучно, стой себе как истукан, даже музыку не включают. Я, знаешь ли, – тут Василий приблизил лицо к уху Эдика, – я мечтаю однажды утащить ее отсюда. Брошу Институт, затеряемся мы с Машенькой в обычном мире. – С кем?! – Ну, я ее так назвал – Мария, Машенька. В честь матери своей, между прочим. Ей вроде по нраву. Здесь-то они только по номерам. – Ясно. А утаскивать зачем? – Ну, будет дома у меня жить, стану ей книжки читать, на ночь телевизор оставлять включенным, что ли. Но это между нами пока. Ладно, ты тут отдохни, а я с ней переговорю, и дальше пойдем. – Кто-то упоминал про график, – проворчал Редкий, пытаясь разговором вырвать себя из ощущения сонного бреда. – Это включено. Я завсегда с ней болтаю, когда тут прохожу. Рассказываю о своих делах, чтобы ей было чем голову занять. То есть… ну, ты понял. – Ладно, милуйтесь поскорее, – буркнул Эдик. Маленький санитар бросил на него укоризненный взгляд и испарился. Эдуард сжался на скамейке, поглядывая беспокойно на ближайшие деревья. Общаться с ними что-то не тянуло. Но теперь он различал странные движения веток, которые уж никак не объяснить было сквозняком. Да и не было его тут, сквозняка. Минут через десять вернулся Василий, махнул призывно вперед, первым зашагал уже по другой аллее, более широкой, со световыми указателями. Шел да рукой помахивал деревьям, а те ему – ветками. Но Редкий на это уже не особо реагировал, потому что заметил: что-то не то с санитаром. Когда вышли в очередной полутемный коридор, догнал и взял за плечо: – Эй, ты чего? Поссорился с Машенькой? – Да не поссорился, – на ходу буркнул тот. – Только зря я ей брякнул, куда мы идем. Понимаешь, я привык все ей рассказывать, а событий-то у меня не так чтобы много. Вот и сказал. Маша, бедная, вся затряслась, ветками замахала. Что-то она знает об этом… – Да откуда? – Наверное, слышала, что профессора говорят или о чем лаборанты треплются. Испугалась за меня, ишь. – Санитар не сдержал счастливой улыбки. – Я ей пообещал, что отговорю тебя, другую какую диковинку покажу. Редкий застыл посреди коридора, врос ногами в пол. – Будешь отговаривать? – Буду, – очень серьезно сказал маленький санитар. – Если даже Машенька в курсе… похоже, все еще хуже, чем я думал. Не хочу, чтобы по моей вине ты и второй глаз утратил… вместе с головой. – Вот не надо про мой глаз! Скажи уж сразу, что струсил и хочешь домой, в свою каморку! Сталкер Василий закинул голову и глянул на Эдуарда с обидой. Пожал плечами: – Так ведь я-то все равно пойду. Я от своего маршрута никогда не отступаю. Знаю, один раз дашь слабину – потом и с места сдвинуться будет трудно. И Машеньке я насчет тебя пообещал. Схитрил, конечно, но вроде как не обманываю ее. – О чем же мы тогда говорим? – О тебе. Чтобы время не терять, я тебя в одном безопасном местечке пристрою, а сам туда и сюда… тут ведь недалеко уже. Тут Редкий перебил его нарочито сердитым голосом: – Ты, Вась, заканчивай это. Вместе пойдем. А если перед Машенькой неудобно, то все потом на меня вали, скажи, заставил я тебя. Санитар помолчал, пожевал губами и резюмировал с тяжким вздохом: – Ладно, вперед тогда. Глава 17 Двойной агент Даша Зимина появилась на занятиях расфуфыренная больше обычного, в отнюдь не гимназическом прикиде и с рассыпанными по плечам сияющими локонами. Таня даже слегка зауважала свою врагиню – все же мужества той не занимать. Ведь уже вся гимназия была в курсе, что Дарья огульно обвинила Вику Фомину едва ли не в убийстве, врала полицейским, покрывала настоящего преступника, столкнувшего на проезжую часть под машину Дашиного прежнего парня. Ходили даже слухи, что Зимина подстроила покушение, наняла кого-то по своему обыкновению на карманные деньги, – так происшествие обретало хоть какой-то смысл. С первого же урока Зимину вызвали в кабинет директора, куда, опять же по слухам, пришел и следователь. В класс она вернулась только в середине третьего урока, очень бледная, со сжатыми в нитку губами. Пока шла по проходу к своей парте, Таня заметила, что у нее дергается веко, и подумала вяло о том, что ненависть Даши к ней теперь наверняка переросла Эверест. А на пятом уроке вдруг ожила радиоточка (таковые имелись в каждом классе), прокашлялась и объявила голосом директора Гайдая: «Преподаватели и гимназисты, прошу вашего внимания! Мне только что сообщили…»