Таков путь, а то, что вам рассказывают в разно­образных бестселлерах про мышление, про тренинги интеллекта, — к сожалению, чистой воды профанация. Освоение собствен­ного мышления требует действительной внутренней трансформации — реальной и большой работы над собой. Поэтому я не могу обещать, что будет легко, что будет просто, что ответы лежат где-то на блюдечке с голубой каёмочкой и нам надо лишь добежать до этого секретного места. Такого места нет. Но я уверен, что если вы превратите чтение этой книги в собственное внутреннее путеше­ствие по чертогам вашего разума, то жизнь, властью над которой вы пока не обладаете, неизбежно начнёт меняться. Вы научитесь ощущать в себе собственное мышление и увидите ответы на свои самые главные вопросы. Итак, если вы хотите убить в себе идиота, для начала признайте, что он в вас есть. А я расскажу, что делать дальше... Поехали! Клетка пошла искать птицу. ФРАНЦ КАФКА Этим введением я хочу обосновать значи­мость того, о чём мы будем говорить дальше. До тех пор, пока мы не осознаем серьёзность и истинные масштабы проблемы, всякие наши попытки решить её обречены на неудачу. Правда в том, что мы живём в эпоху массо­вого оглупления. Люди в буквальном смысле тупеют. И этому есть объективные научные доказательства. Не удивляйтесь, что данное исследование было проведено на лицах, страдающих ши­зофренией, — очень многое из того, что мы знаем о здоровье, нам объяснили имен­но болезни. То, что шизофрения в последнее время стре­мительно меняется, скажет вам любой психи­атр. Шизофреники, так сказать, пошли не те, что-то с ними не так. Но что, собственно, из­менилось? Это и решила узнать сотрудница Высшей школы методологии О. А. Литвинен- ко, работая над диссертацией под руковод­ством профессора, доктора медицинских наук А. Н. Алёхина. Представьте, что мы получили доступ к архив­ным историям болезни шизофреников, кото­рые родились где-то в 60-х - начале 70-х годов прошлого века. Психика этих людей и их способность к интеллектуальной деятельности полностью сформировались в доцифровую эпоху. Теперь проводим анализ структуры бреда, который производит их больной мозг. В общем и целом, этот бред характеризуется невероятной сложностью и вертикальной структурой, то есть все сходится к некому единому центру силы. Он детализированный, и всё в нём связано со всем. То есть это такая мощная конструкция — замысловатая, пара­доксальная, но при этом очень цельная. Помните фильм «Игры разума» о выдаю­щемся математике и нобелевском лауреате Джоне Нэше (его играл Рассел Кроу)? Он, как известно, страдал шизофренией, и внутренняя картина его болезни очень хорошо показана в этом фильме. Джон вдруг обнаруживает сложные взаимо­связи между разрозненными событиями. Через газетные статьи ему вдруг начинает поступать секретная информация, в обрывках разговоров он слышит указания на конкрет­ные действия. Он говорит с несуществующими людьми и понимает, что все вокруг участвуют в заговоре. По ночам к нему приезжают сотрудники спец­служб в чёрном и обсуждают с ним выпол­нение его «задания». Его гараж, в котором он собирает свой безумный пазл, испещ­рён заметками, вырезками из газет, фотог­рафиями, графиками, схемами, расчётами и тысячью связующих нитей... Да, таким бред был раньше. Я и сам хорошо помню таких шизофреников — с тяжелейшим параноидным синдромом, с мистическими и фантастическими галлюцинациями. Помню тех, кто ощущал себя подопытным инопланетян, — они ставили на них экспери­менты, чтобы изучить человечество. Помню тех, что разговаривали через телевизор с Борисом Ельциным, потому что только им — этим моим пациентам — президент России мог доверить управление страной. Помню и тех,кто чувствовал себя «орудием Бога», и тех, кто сам считал себя «Таковым». Конечно, по мере того как болезнь прогрес­сировала, разрушая функциональную струк­туру мозга пациентов, их бред уплощался, терял былую цельность, примитивизировался. Спустя годы личность больного и вовсе каза­лась множеством отдельных, мерцающих ос­колков — словно кусочки разбившегося зер­кала. Но если мы возьмёмся исследовать шизофре­ников, сформированных цифровой эпохой (то есть тех, кто родился уже в 90-х годах), то дебют их шизофрении начинается, как кажется, непосредственно с этой — послед­ней — фазы. Причём это уже даже не битое зеркало, а просто какая-то стеклянная крош­ка... Бред современ­ных молодых пациентов(а эта болезнь начи­нается, как пра­вило, в относи­тельно молодом возрасте) лишён всякой структу­ры. В нём нет прежней вертикали, единого центра, к кото­рому сходятся все нити повествования. Нет и прежней связности элементов бреда. Буквальный хаос. Они вываливают на психиатра набор очень странных и примитивных идей: то соседка как-то не так посмотрела, то что-то стран­ное говорили какие-то люди на улице, и сотрудники недолюбливают, и начальник что-то замыслил и т. п. А в остальном — простотягостное состояние тревожности, неопреде­лённости, неясности... Конечно, содержание наших голов полностью зависит от культуры, в которой мы сформи­ровались. Поэтому и у шизофреников, забо­левающих в разные периоды истории, разное содержание бреда. В XIX веке, например, преобладали черти и прочие потусторонние силы, в XX — похи­щение инопланетянами, преследование спец­службами. Часто больным казалось, что над ними проводятся какие-то секретные экспери­менты; другие мнили себя известными исто­рическими личностями; третьи считали, что именно из-за них случились мировые войны или ещё что-нибудь в этом роде. Но речь сейчас не о содержании бреда. Речь о его структурной перестройке — сам способ построения истории у больных шизофренией был сложный, а сейчас стал простым, примитивным. То есть был как бы большой художественный роман с массой линий повествования и сквозным сюжетом, а тут вдруг какой-то «Колобок» или даже, прошу прощения, «Репка». Теперь давайте подумаем вот о чём: шизо­френия — это эндогенное заболевание, то есть оно продиктовано наследственностью и непо­средственными биологическими причинами. Понятно, что и нейрофизиология, и биохи­мия шизофрении какими были тридцать лет назад, такими и остались (всеобщие генетиче­ские трансформации не происходят за столь короткий промежуток времени). Так почему же, в таком случае, мы наблюдаем столь фундаментальные изменения в струк­туре бреда? Что изменилось в нашей жизни? Что так повлияло на сам способ, которым мозг душевнобольного человека реконструи­рует реальность? Почему он — этот больной мозг — раньше видел системы и структуры, а сейчас — окрошку и битое стекло? Кроме самой структуры информационной среды и способов потребления информации — не изменилось ничего. То есть раньше мозги шизофреников могли создавать сложные структуры и мощные интеллектуальные конструкции, а потом, с этими изменениями в информационной среде, эта их способность чудесным образом куда-то исчезла. Но разве мы не в одной информационной среде находимся с теми, кто заболел (или кому только предстоит заболеть) шизофренией? Думаю, что все. Но если в случае шизофрении нам есть что с чем сравнивать — бред раньше и бред теперь, то в случае здоровых лиц — что тут и как сравнишь? Мы же все в одной лодке, это происходит с каждым! То есть если все мы — пока лишь допустим это — разучились строить сложные интеллек­туальные конструкты (а по шизофреникам мы видим, что это так), то как это заметить? Если наше мышление становится всё более плоским, поверхностным, бесструктурным, то это превращается в новую «норму». А если что-то «нормально», то оно и не очевидно. «ЦИФРОВОЕ СЛАБОУМИЕ» Состояние, о котором я рассказываю, уже получило название «информационной псевдодебильности», но оно не является психическим заболеванием. В случае олигофрении[1] — это действительно болезнь: у человека физически поражены ткани мозга, отчего он страдает умственной отсталостью. Здесь же ничего подобного не происходит. Это скорее тот способ, которым человек привыкает думать, будучи на постоянном крючке информа­ционного потребления. Кроме того, не следует путать информационную псевдодебильность с понятием «цифровое слабо­умие», которое сейчас также активно входит в обиход специалистов, занимающихся детским развитием. Ещё в двухтысячных учёные забили тревогу: выяснилось, что время, проведённое ребёнком у простого телевизора, прямо коррелирует с тем образованием, которое человек получит к 26 годам. В США дети, которые смотрели телевизор меньше часа в день, почти в половине случаев получили высшее образование, и только 10% из них не получили никакого, даже школьного. Те же, кто смотрел телевизор более трёх часов в день, в 25% случаев не получили вообще никакого образования, и только 10% из них смогли закончить вуз. Последующие исследования, проведённые уже в наши дни, показывают, что у ребёнка, который буквально с младенчества пользуется гаджетами, наблюдаются проблемы с вниманием и запомина­нием. Это сказывается на качестве его суждений и способности решать интеллектуальные задачи, а соответственно — и на успеваемости, отноше­ниях со сверстниками, родственниками, умении контролировать свои эмоции и т. д. К сожалению, родители всё чаще стали исполь­зовать смартфоны и планшеты в качестве беби­ситтера для своих детей. Родителей понять можно — у них мало времени и напряжённая жизнь, но за всё приходится платить. В данном случае плата взимается в виде синдрома дефицита внимания у собственного ребёнка, патологической гиперактивности или «цифро­вого слабоумия». И это уже в некотором смысле болезнь, поскольку она обусловлена проблемами формирования детского мозга, но не генетическая, а приобретённая. В общем, нельзя сказать, что мы с вами забо­лели своей псевдодебильностью. Мы стра­даем от последствий своей болезненной информационной зависимости. В случае последовательного и системного ограниче­ния потребления информации способность к качественному мышлению вернётся. Но, как мы видим, реалии современного мира толкают нас к обратному. Теперь попробуем понять, в чём именно состоят эти структурные изменения инфор­мационной среды — той самой, в которой живёт наш с вами мозг. Первое обстоятельство: ЦИФРОВАЯ ЗАВИСИМОСТЬ Неприятно это признавать, но мы все стали информационно зависимы и потребляем информацию безостановочно. День современного человека начинается с того, что он молитвенно прикладывается к мобильному телефону — пропущенные сообщения, уведомления, почта, новостная лента. Впрочем, с этого момента он уже с ним и не расстаётся до самого отбоя. Это наша новая ладанка, наш новый священный ковчег, «крест животворящий», можно сказать. Люди сидят в телефоне, находясь в одино­честве, общаясь с друзьями, на свидании, на работе и на общественных мероприя­тиях. Они сидят в нём, когда идут, когда засыпают, когда ведут машину. Как только возникает какая-то пауза, человек автома­тически тянется за телефоном, чтобы снова припасть к своей хоббитовской «прелести». Помните, ещё не так давно мы могли забыть телефон дома. Но теперь такого больше не случается. Он стал нашим физическим продол­жением, дополнительным и обязательным органом нашего тела. Ограничение интернета, отсутствие связи и wi-fl воспринимаются современным чело­веком как ограничение свободы, как наказа­ние по приговору суда, а для некоторых это и вовсе «высшая мера». Есть, конечно, ещё компьютеры, планшеты, геймпады, VR-очки и прочие гаджеты, но это всё одного поля ягоды. Мы сами того не заме­тили, как полностью погрузились в цифровую среду, хотя она-то, по большому счёту, нахо­дится пока лишь на этапе своего становления. Публика ещё фана- теет от неуклюжих Instagram-ов и ново­явленных чат-ботов. Но скоро техноло­гии искусственного интеллекта обучат­ся визуализировать тексты и речь, к это­му прибавится неот­личимая от действи­тельной виртуаль­ная реальность, а также будут созда­ны механизмы ими­тации нашего фи­зического присутствия в месте действия. И тогда уже — всё: мы в буквальном смысле этого слова безвозвратно уйдём в сеть. Уже сейчас современные подростки проводят в интернете более шести часов в сутки. И это в среднем! А им ещё надо когда-то спать, выпол­нять домашние задания, заниматься спор­том, есть, перемещаться, с кем-то общаться оффлайн, мыться, ходить в туалет, наконец. Впрочем, есть и ходить в туалет они, как вы, наверное, и сами знаете, уже вполне освои­лись, не покидая интернета. ПРОЩЕ ПРОСТОГО! Мне часто приходится сталкиваться с утвержде­нием, что чем больше информации, тем лучше: мол, много — не мало, и это хорошо. Хорошо-то хорошо, но те, кто так говорит, совершенно не понимают механики работы нашего мозга. Делать вывод, не видя ситуацию в целом — это просто глупо. Вот, например, много кислорода — это хорошо или плохо? А много воды — плохо или хорошо? Или калорий, например? Ведь вроде бы полезные штуки, правда? Избыток кислорода приводит к поражению тканей организма и смерти. Избыток воды — к нарушению функции почек, отёкам и сердечной недостаточ­ности (не говоря уже о наводнениях и утоплен­никах). А что с людьми делают избыточные калории — вы и сами, полагаю, знаете. Да, и от них тоже умирают. В общем, если нам кажется, что нечто хорошо, это ещё не значит, что оно хорошо в таких количествах. Так и с информацией — наш мозг подготовлен природой к определённым объёмам потребления информации. Эволюция не готовила его к гипер­информационной среде. На самом деле происходит вот что: наш мозг действует по принципу экономии, поэтому стал­киваясь с двумя задачами, он, естественно, выбирает ту, что проще. Для начала давайте поймём, как это работает: вы можете прочитать толстую и сложную книгу, где «много букв», а можете посмотреть весёлые картинки в Instagram или ВКонтакте. Что выберет ваш мозг? Весёлые картинки. А сколько там таких картинок? Бесконечное множество. И всё, вы залипли. Теперь разберёмся в том, как на это реагирует внешний контур — то есть окружающая, так сказать, нас среда.