– Он может обвиться вокруг тебя, как удав, и удушить кольцами, Мурлыка, – поведал я. – Но он слишком чванлив и самовлюблен, чтобы надуть человека, не говоря уже о такой мелкой сошке, как ты. Если ты веришь мне, то я могу написать расписку. Мурлыка придирчиво оглядел Вулфа, с минуту подумал, потом важно произнес: – Ладно, но на дешевку меня не возьмешь. На десять гринов я не клюну. Двадцать! Как я уже говорил, мы дали маху, предложив ему двести зеленых. Мурлыка явно подцепил манию величия. Вулф, благо он влип, поддался бы на этот хамский шантаж, но вмешался я. – Никакого торга! – жестко заявил я. – Десять зеленых плюс жратва, и ты только попробуй эту жратву! – Я взял Мурлыку, задумчиво чесавшего затылок, за локоть, и увлек к двери. – Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Глава 3 Пять часов спустя, в восемнадцать минут восьмого, в нашу дверь позвонили, и, отправившись открывать, я увидел, что на крыльце стоит инспектор Кремер. Поскольку в четыре позвонил Лон Коэн и сказал, что миссис Байноу пала жертвой убийства, и попросил чего-нибудь свеженького об этом преступлении, но ничего не получил, я ожидал, что навестят нас быстрее. Видимо, полицейские слишком долго провозились, устанавливая личности фотографов, которые стояли на деревянных ящиках возле церкви. Мурлыка предпочел, чтобы ланч принесли ему в комнату, вместо того чтобы присоединиться к нам в столовой, однако потом настолько успокоился, что даже соизволил спуститься со мной в цокольный этаж и погонять шары на бильярде. В промежутках между партиями я ответил на три телефонных звонка, а также предпринял меры предосторожности, которые показались мне не лишними: я вытащил пленку из «сентрекса» и запер ее в ящике стола. Когда во входную дверь позвонили, мы как раз играли на бильярде, поэтому я прихватил Мурлыку с собой и, прежде чем отпереть, отослал его наверх. И еще, разглядев в одностороннее стекло инспектора Кремера, я заглянул в кабинет, удостоверился, что ванда на письменном столе не красуется, и поведал Вулфу, что за гость к нам нагрянул. Вулф отложил в сторону очередную книгу и недовольно рыкнул. Позволив мне принять пальто и шляпу – это свидетельствовало о том, что он пожаловал не для того, чтобы прикончить нас двумя выстрелами и смыться, – Кремер протопал в кабинет. Повесив его пальто и положив на полку шляпу, я вошел в кабинет в ту секунду, когда Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, отклонил предложение Вулфа угоститься пивом. Я направился к своему столу, но тут раздался громогласный рев Кремера: – Слушай, Гудвин! Отвечай быстро и не увиливай. Что ты делал сегодня днем возле церкви Святого Томаса? Я уселся и изогнул брови: – А зачем начинать так поздно? Я готов отчитаться за весь день. Проснулся я в восемь утра, и вдруг меня осенило: ба, сегодня же воскресенье! И не просто воскресенье, а Пасха. Вот я и решил понаслаждаться… – Хватит валять дурака! Отвечай! – Пф! – брезгливо поморщился Вулф. Я негодующе потряс головой: – Инспектор, вы же сами знаете, что так нельзя. Даже когда вы взвинчены, а сейчас вы, несомненно, взвинчены, вы умеете держать себя в руках. Итак, в чем дело? Проницательные серо-голубые глаза Кремера, казавшиеся меньше, чем были на самом деле, из-за его широкой круглой физиономии, уперлись в меня. – Черт тебя побери! – процедил он. – Время меня, конечно, поджимает, но мне пора бы уже привыкнуть к твоим повадкам. Ладно. Женщина, миссис Миллард Байноу, в сопровождении мужа и еще одного мужчины по фамилии Фримм выходила из церкви в то время, когда ты стоял на тротуаре и фотографировал. Они пересекли авеню и шли по Пятьдесят четвертой улице, когда миссис Байноу вдруг упала и забилась в конвульсиях и вскоре скончалась. Тело доставили в морг. По предварительным данным, имеются признаки отравления стрихнином, а в ее животе обнаружена иголка. Нам известно, что иголка предназначена для инъекций и содержит следы стрихнина. Судя по ее размерам и форме, такой иголкой можно было выстрелить из какого-то приспособления с расстояния до двадцати футов или даже больше, в зависимости от типа приспособления и силы пружины. Глазки Кремера метнулись на Вулфа, затем вновь вперились в меня. – Я рассказал вам, в чем дело. Миссис Байноу упала минут через двенадцать – от десяти до пятнадцати – после того, как вышла из церкви. Когда она выходила, на нее было нацелено по меньшей мере пять фотокамер, во всяком случае, мне известно о пяти. Одна из них была в руках у Гудвина. Зачем? Я выдержал его взгляд и ответил: – Что ж, теперь причина вашего прихода мне ясна. Вы задали вопрос, что я делал сегодня днем возле церкви Святого Томаса. Поскольку вы имеете право знать ответ на свой вопрос, я вам скажу. Так я и сделал, не упустив почти ничего из своих слов и действий, не считая нескольких мелочей. Так, я не стал упоминать Мурлыку, миссис Байноу и орхидеи, а также умолчал про то, что видел, как миссис Байноу упала. Закончил я тем, что рассказал о том, как прошел пешком от церкви до Мэдисон-авеню, откуда на такси вернулся домой. – Вот и все, – сказал я, откидываясь на спинку стула. – Теперь мне понятно, почему вы пришли к нам, а не вызвали меня к себе. Естественно, вас интересует мой фотоаппарат, и я вас вполне понимаю и оправдываю. – Я развернулся, взял со стола «сентрекс» в кожаном футляре с ремешком и снова повернулся к Кремеру. – Вот он. Если хотите забрать его с собой, то попрошу расписочку. Кремер заявил, что он, безусловно, хочет забрать его с собой, так что я подвинул к себе пишущую машинку, быстро напечатал расписку, которую Кремер и подписал. Я уже спрятал ее в ящик стола, когда Кремер заявил, что в своих показаниях, которые я подпишу, я должен упомянуть о том, что переданный ему фотоаппарат – тот самый, который я использовал на съемках во время пасхального шествия. Я пообещал, что непременно упомяну. Когда я обернулся, то увидел, что Кремер снова пожирает меня глазами. – Насколько близко ты знаком с Джозефом Херриком? – спросил он. – Не слишком близко. Знаю, что он вот уже несколько лет служит фоторепортером в «Газетт». Несколько раз я встречал его, вот и все. – А знаешь ли ты тех двух мужчин с фотоаппаратами? Или женщину? – Нет. Никого прежде и в глаза не видел. И не знаю, как их зовут. – Был ли ты знаком с миссис Байноу? – Нет. Ни разу ее не видел. – Ты там был не для того, чтобы сфотографировать ее? – Ее? Нет. – Тогда что ты там делал? Я развел руками: – Фотографировал пасхальный парад. Как и десятки тысяч моих добропорядочных сограждан. – Но отнюдь не все твои сограждане караулили возле церкви Святого Томаса. Понимаешь, Гудвин, судя по всему, отравленной иголкой выстрелили из механизма, спрятанного в одной из фотокамер, нацеленных на миссис Байноу. Ты наблюдательный. Не заметил ли ты чего-нибудь необычного в каком-нибудь фотоаппарате? – Нет. Я еще подумаю, но уверен, что ничего необычного не заметил. – А что-нибудь странное в поведении кого-либо из четверых с фотоаппаратами? – Нет. Но обещаю еще подумать. Дело в том, что я и сам снимал, поэтому не слишком обращал внимание на остальных. Кремер недовольно крякнул, затем еще некоторое время смотрел на меня, потом перевел взгляд на Вулфа. – Все-таки я скажу, – произнес он. – Признаюсь, почему пришел к вам сам, а не вызвал Гудвина с его фотокамерой к нам, в управление. Дело в том, что к жакету миссис Байноу была приколота орхидея. Необычная орхидея, по словам мистера Байноу. Во всем мире есть только одно такое растение, и оно находится в его собственности. И вот, в то время как женщина билась в судорогах на тротуаре, из толпы выскочил какой-то тип, сорвал у нее с груди орхидею и бросился наутек. Фримм схватил его за руку, но парню удалось вывернуться. Иголку в миссис Байноу всадил, конечно, не он – женщина уже умирала, – но суть не в этом. Суть в том, что вы помешаны на орхидеях, а Гудвин околачивался поблизости. Одни лишь орхидеи или присутствие одного лишь Гудвина я готов был бы посчитать совпадением, но орхидеи в придачу к Гудвину – не могу. Вот почему я здесь. Я хочу знать, можете ли вы сообщить мне что-нибудь в связи с этим, и еще хочу задать несколько вопросов. Вулф поджал губы. – Возможно ли, – начал он, – что вы намекаете на то, что орхидеями овладел мистер Гудвин? – Нет. Я прекрасно знаю, что это не он. У меня есть описание злоумышленника. Но вы сами знаете, что случается, когда либо вы, либо Гудвин оказываетесь в радиусе хотя бы мили от места убийства, а тут у нас не только Гудвин, но и орхидеи. Что вы можете сказать? – Только одно. Я прошу вас уйти из моего дома. – Только после того, как услышу ответы на свои вопросы. – Кремер наклонился вперед. – Известно ли вам что-нибудь о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу? Вулф оперся ладонями о край письменного стола, отодвинул кресло и грузно встал. – Мистер Кремер, – холодно произнес он, – по части умения наносить оскорбления равных вам нет. Под предлогом расследования убийства вы вторглись в мое жилище с абсурдным намерением изобличить мою причастность к краже цветов. – Он вышел из-за стола и зашагал к двери, но на полпути остановился. – Если бы вы хотели расспросить меня в связи с этим убийством, я бы остался и выслушал вас. И даже ответил бы. Я не был знаком с миссис Байноу и не знаком ни с кем, кто бы знал ее или что-либо, имеющее отношение к ее смерти. Более того, я не располагаю никакими сведениями, которые могли бы пролить свет на тайну ее убийства. Поскольку вы полагаете, что иголкой выстрелили из устройства, спрятанного в одной из фотокамер, я добавлю также, что, за исключением мистера Гудвина, не знаю ровным счетом ничего ни о ком из тех, кто находился возле церкви с фотокамерами. Мистер Гудвин уже рассказал вам о том, что он видел и делал. Если вы не унимаетесь и по-прежнему хотите изводить его вопросами, а он готов вам уступить, то, пожалуйста, вот он. И Вулф покинул кабинет. Кремер, набычившись, проводил его взглядом, потом снова вперился в меня. – Надо же, изводить вопросами! – проворчал он. – Самовлюбленный болтун. Да и ты тоже не лучше. Трепло. Ну ладно, известно ли тебе что-либо о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу? Я напустил на себя извиняющийся вид: – Прошу прощения, инспектор, но я служу у мистера Вулфа, а он… – Отвечай на вопрос! – Вы же сами понимаете, каково мне приходится. Конечно, мне страшно тяжело – работать-то надо на самовлюбленного болтуна, – но платит он настолько щедро, что я попросту не могу позволить себе отвечать на вопросы, на которые сам мистер Вулф не дает вам ответа. Могу повторить все, что он вам сказал относительно убийства: я не знаю ровным счетом ничего, что имело бы к нему отношение. А вот на вопрос о возможном знакомстве с похитителем цветов я вынужден не отвечать. Вы только посмотрите, как обиделся мистер Вулф. Глаза Кремера буравили меня насквозь. – Значит, ты отказываешься отвечать! – Разумеется. Я также отказался бы ответить на вопрос: не я ли украл галстук, который вы на мне видите? Это тоже обидело бы мистера Вулфа. Но если… – А не хочешь прокатиться со мной и пообщаться с лейтенантом Роуклиффом? – С удовольствием. Однажды мне удалось заставить его заикаться уже через восемь минут. Мой личный рекорд. Мне хотелось бы… Я замолчал, поскольку Кремер повел себя невежливо. Он поднялся и, держа в лапище мой фотоаппарат, так что ремешок свисал до пола, двинулся к двери. Подумав, не собирается ли он отправиться на поиски Вулфа, я направился было за ним, но в прихожей Кремер молча оделся, не дожидаясь моей помощи, и вышел, хлопнув дверью. Я развернулся и прошел на кухню. Там я увидел сцену, которая радовала взор: самовлюбленный болтун, как обычно в воскресенье вечером, перекусывал с поваром. Фриц примостился на табурете в середине длиннющего стола и отправлял в рот сочащуюся мякоть молодого цикория. Вулф за моим столиком у стены увлеченно поливал тимьяновым медом еще теплые печенюшки. Рядом с ним стояли бутылка молока и чистый стакан. Я подошел и налил себе молока. Я спросил, где Мурлыка, и получил ответ, что поднос доставлен тому в комнату. Фриц сказал, что в печи осталась еще уйма печенюшек. Я поблагодарил и взял себе парочку. – Вы знаете, – произнес я как бы невзначай, открывая банку с черной патокой, – складывается интересная ситуация. – Я полил патокой печенье. – Ведь Лон Коэн не единственный в «Газетт», кто знает, что в среду я интересовался фотоснимками мистера и миссис Байноу. К тому же Кремер, убедившись, что из моего фотоаппарата – вашего фотоаппарата – извлечена пленка, почти наверняка пришлет сюда своих цепных псов с ордером на обыск. Более того… – Я принимаю пищу, – раздраженно буркнул Вулф. – А я не говорю о бизнесе. Это вовсе не бизнес, а утес, на который вы вскарабкались в погоне за наслаждениями, а теперь висите на самом краю, судорожно цепляясь кончиками пальцев. Как, впрочем, и я. Продолжу. Более того, когда они отыщут водителя такси, а они его отыщут, если только пожелают, то сразу выяснят, что мы с Мурлыкой приехали сюда. Знай я наперед, что случится убийство, то, конечно, не привез бы его сюда, но…