Черри удивленно расширила глаза: – Вы и в самом деле подумали, что я способна убить Курта? – Разумеется. Женщина, пытавшаяся шантажировать меня и склонить к тому, чтобы я сфабриковал улики для ложного обвинения, способна на все. Кстати, об уликах. Теперь, когда вина мисс Дики установлена, мистер Кремер, безусловно, раскопает все недостающие доказательства. Как раз об этом я и собирался с вами поговорить. Вас всех будут допрашивать, долго и неоднократно. Для вас… – Ничего бы этого не случилось, если бы вы послушались меня, – заявила Черри. – Никаких других доказательств им бы уже не потребовалось. – Я предпочитаю действовать собственными методами, – ответил Вулф. – Для вас все это будет тяжелым испытанием. Вас будут дотошно расспрашивать про вчерашний разговор с Боттвайлем за завтраком, и вы можете ненароком обмолвиться, что он рассказал вам про Санта-Клауса. Тогда уже вас в покое не оставят. Я настоятельно советую вам не совершить такую ошибку. Даже в том случае, если вам поверят, личность Санта-Клауса не представляет для них интереса, поскольку убийца уже схвачен. Если же кто-то осмелится нагрянуть ко мне с подобными обвинениями, я сумею от них отделаться, будьте уверены. – Он приподнял ладонь. – Закончится все тем, что вам не поверят. Они решат, что вы сами это выдумали в каких-то непонятных коварных целях, тем более что вы азиатка, а у нашей полиции примитивные представления об азиатах. Так что, давая вам этот совет, я руководствуюсь не только своими интересами, но и вашими. Думаю, вы поступите мудро, если забудете про Санта-Клауса. Черри в упор смотрела на него: – Я люблю поступать мудро. – Не сомневаюсь, мисс Кван. – Но я по-прежнему считаю, что вам следовало меня послушаться. Впрочем, теперь поздно. Что-нибудь еще? – Нет, – покачал головой Вулф. Черри бросила взгляд на меня, и мне понадобилась целая секунда, чтобы понять, что она улыбается. Я решил, что ничем не рискую, если улыбнусь в ответ. Черри встала и подошла ко мне с протянутой рукой. Я тоже встал и взял ее за руку. Она задрала голову и сказала: – Я бы хотела попрощаться за руку с мистером Вулфом, но знаю, что он этого не выносит. Мне кажется, мистер Гудвин, что служить у такого умного человека, как мистер Вулф, – огромное удовольствие. Он невероятно умен. Я счастлива, что побывала здесь. А теперь я с вами прощаюсь. Она повернулась и быстро вышла. Пасхальный парад Глава 1 Я развернулся лицом к Ниро Вулфу, который восседал за письменным столом необъятных размеров. Вперив в Вулфа исполненный справедливого негодования взгляд, я произнес речь: – Не выгорит. Попросили бы вы меня стащить что-нибудь и вправду ценное вроде рубина Могок, я бы еще подумал. Но вырвать орхидею – нет уж, увольте! За жалованье, которое вы мне платите, я исправно разбираю вашу почту, веду переписку, докучаю приличным людям, порой исподтишка слежу за ними; палю из револьвера или же палят по мне, вечно ошиваюсь тут рядом и терплю ваше занудство вкупе с сотней других недостатков; когда надо, помогаю вам с Теодором в оранжерее; бессовестно лгу и вешаю лапшу на уши инспектору Кремеру и сержанту Стеббинсу, когда надо и когда не надо; иногда, в случае крайней необходимости, поспеваю на подмогу Фрицу, отвечаю на телефонные звонки… Я могу продолжать до бесконечности. Но я ни за какие коврижки не сорву орхидею с груди женщины во время пасхального шествия. Есть все-таки предел… – А я тебя и не просил, – огрызнулся Вулф и погрозил мне толстым пальцем. – Ты предположил, что я к этому клоню, но ошибся. Я только сказал, что хотел бы подобрать для этого щекотливого поручения подходящего человека – ловкого, изобретательного, осторожного, решительного и надежного. Умеющего держать язык за зубами. – Следовательно, меня, – настаивал я. – Пф! Согласен, ты удовлетворяешь моим условиям, но ты отнюдь не единственный в своем роде. Я заплачу сто долларов сразу, еще сто в случае успеха и вдобавок оплачу все расходы, если возникнут непредвиденные осложнения. Я приподнял брови: – Однако! Пусть я не единственный, но вот орхидея, судя по всему, и впрямь уникальна. – Так и есть. – Огромная туша весом в одну седьмую тонны подалась вперед, переместившись ближе к краю просторного сиденья сделанного по особому заказу кресла. – Мистер Миллард Байноу вывел ванду – розовую, как фламинго. Причем розовые не только лепестки венчика, но и чашелистики! Никаких крапинок, оттенков или оторочек. – Ура! – Но я не верю. Я узнал об этом от мистера Льюиса Хьюитта, которому рассказал его садовник, а тому рассказал садовник мистера Байноу, но не верю ни на йоту. Сам знаешь, я потратил многие годы, скрещивая разные ванды, чтобы вывести розовый гибрид, но лучшее, чего я добился, это розово-лиловая Vanda peetersiana и пурпурная Vanda sandarae. А поскольку я не верю, то должен увидеть ее собственными глазами! – Так позвоните Байноу и договоритесь о встрече. По делам вы из дому не выходите, но в данном случае это не дело, а острый приступ неизлечимой зависти. Я составлю вам компанию, чтобы посмотреть, как перекосится ваша физиономия, когда вы… – Я уже звонил ему! Он любезно пригласил меня к себе на Лонг-Айленд, чтобы я мог в любое удобное для меня время ознакомиться с его коллекцией, но отрицал, что располагает розовой вандой, так что я ее не увижу. Судя по словам мистера Хьюитта, Байноу намеревается выставить ее в полном блеске в Международном салоне цветов, который состоится в будущем году. Я столько ждать не могу. Кроме самого мистера Байноу, его жены и садовника, никто розовую ванду не видел. Но, опять же по словам мистера Хьюитта, жена уговорила мистера Байноу разрешить ей нацепить одну веточку на пасхальный парад. Перед парадом они отстоят пасхальную службу в церкви Святого Томаса. Вот там-то и представится возможность если не исследовать гибрид, то хотя бы полюбоваться цветками. – Как же, – живо согласился я. – Вы никогда еще не бывали на пасхальном параде, так что отведете душу. Только вам нужны новые костюм и шляпа, а до Пасхи осталось всего пять дней… Я прикусил язык, поскольку Вулф реагировал на мои слова совершенно не так, как ему полагалось. Вместо того чтобы ожечь меня испепеляющим взглядом, или рыкнуть, или и ожечь и рыкнуть, он внимательно слушал и задумчиво кивал, как будто предстоящая толкотня локтями и другими частями тела в пасхальной сумятице с собратьями по разуму на Пятой авеню ничуть не претила ему. Воистину зависть облагораживает человека. – Нет, не выйдет, – заявил Вулф. – Если бы я сумел на протяжении всей службы стоять прямо перед ней и разглядывать цветы… – Его плечи чуть приподнялись и вновь опустились. – Нет. Я должен рассмотреть их без помех. Под лупой. Хотя бы один цветочек. Ты отказался. Сол тоже не согласится. Орри? – Сомневаюсь, – помотал я головой. – За две сотни он за это не возьмется. Разве что даром, в качестве личного одолжения вам. Вулф скорчил гримасу: – Я не стану просить его об одолжении. – Хорошо. Помещать объявление в газете с просьбой откликнуться опытного похитителя орхидей времени у нас уже нет. Хотите, чтобы я подыскал подходящего проходимца? – Да. – Тогда я порыщу вокруг. Есть у меня на примете одна кандидатура. Но не вздумайте сулить ему вознаграждение за «дополнительные осложнения». Если таковые возникнут, то это его сложности. Сотню за риск и еще сотню, если ему удастся заполучить веточку или хотя бы ее приличную часть. Согласны? – Да. – Вулф нахмурился. – А вдруг он потерпит неудачу? – Он исподлобья уставился на меня. – У тебя есть фотоаппарат для цветной съемки. – У вас есть, – поправил я. – Вы за него заплатили. Но при удобном случае я им пользуюсь, вы правы. – Считай, что сейчас как раз подвернулся такой случай. Воскресенье – твой выходной день, когда мы не ведем важного расследования, но я бы предложил, чтобы в этот раз ты взял себе другой день. Полагаю, во время этого столпотворения на Пятой авеню будет несколько дюжин людей с фотоаппаратами? – Не дюжин. Несколько тысяч. Вулф приподнял ладонь: – Так что? – Что ж, – задумчиво произнес я, – должен признать, что Орри мог бы завалить это дело, тогда как я, скорее всего, сумел бы щелкнуть пару кадров. Правда, я не уверен, что получится естественный цвет. С розовым можно намучаться. Но, увы, ничего не выйдет. Вы сами признали, что воскресенье – мой выходной. Я мог бы пожертвовать им только в качестве личного одолжения вам, а вы не станете просить об одолжении. Так что мне очень жаль. – Мне следовало внести уточнение. Есть только четыре человека, к которым я могу обратиться с просьбой о личном одолжении. Орри в их число не входит. Ты входишь. – О, тогда другое дело. Только обращайтесь ко мне мистер Гудвин. Вулф стиснул зубы. – Мистер Гудвин, – процедил он, – я прошу вас о личном одолжении. Поразительно все-таки, сколь низко падают эти завистники! Глава 2 В пасхальное воскресенье погодка выдалась не ахти, хотя случалось и похуже. Когда незадолго до полудня я вышел из нашего старого особняка из бурого песчаника, косые солнечные лучи освещали только противоположную сторону Западной Тридцать пятой улицы, поэтому, чтобы хоть немного прогреть косточки, я перешел на другую сторону. С реки дул довольно свежий бриз, но не такой пронизывающий, как я ожидал, а потому я даже позволил себе роскошь расстегнуть пальто. Не подумайте, что я вырядился по случаю Пасхи, вовсе нет, просто оделся поудобнее. «Сентрекс», уже заряженный и готовый к съемке, висел на плече. Свернув на Пятую авеню, я без помех протопал по ней пять кварталов, однако перед библиотекой столпилось уже изрядное количество ранних пташек, и мне пришлось немного поработать локтями. Чем дальше, тем гуще становилась толпа, и я невольно порадовался, что вышел чуть раньше, ведь мы с Мурлыкой договорились встретиться перед церковью Святого Томаса в половине первого. Хотя я знаю его настоящее имя и адрес, для вас он останется Мурлыкой. Большего он и не заслужил. Мы совершили ошибку, посулив ему две сотни – одну вперед, вторую – после выполнения задания, поскольку его красная цена – пара двадцаток, а от слишком большой суммы у него могут затрястись руки, но, увы, я должен был подчиниться распоряжению. Я тщательно растолковал Мурлыке задание, показал фотоснимки Милларда Байноу и его жены и даже познакомил его с вандой, вручив ему экземпляр, конечно не розовый, как фламинго, из коллекции Вулфа. Ведь наверняка в этом людском потоке отыщется немало женщин, украшенных орхидеями. Если и не вандами, то уж, по крайней мере, каттлеями, лелиями или калантами. Ну и вдобавок, чтобы Мурлыка не промахнулся, я должен был подать ему условный сигнал. К тому времени, как я добрался до собора Святого Патрика на пересечении Пятой авеню с Пятидесятой улицей, откуда до церкви Святого Томаса оставалось преодолеть всего три квартала, уже не только тротуары, но и вся проезжая часть была запружена разодетыми двуногими. Удивительно, но некоторые из них выглядели довольными и даже счастливыми. Будь у меня в запасе капелька времени, я бы непременно остановился, чтобы поглазеть на ротики, вымазанные самой невообразимой помадой, дурацкие шляпы и кричащие галстуки, но за неимением времени я продолжал протискиваться вперед, извиваясь, как червяк. Протолкавшись к краю тротуара напротив церкви Святого Томаса, я уже начал подумывать, не прийти ли мне сюда самому добровольно на следующую Пасху, если удастся раздобыть рыцарские доспехи по сходной цене. В противном случае полюбоваться на столь любопытное зрелище не дадут. Едва свернув на Пятьдесят вторую улицу, я удостоился мощнейшего тычка под ребра от шестифутовой амазонки в лиловом костюме. Я вытянул собственные шесть футов, приподнявшись на цыпочках, и заприметил Мурлыку, который спасался от людского потока, устроившись в нише сбоку от церковных врат. Росточка он был небольшого – до шести футов недотянул дюймов пять, – но того, что я увидел, оказалось достаточно, чтобы понять: полученная им в качестве аванса сотня ухнула коту под хвост. Мурлыка красовался в новом пальто из серого твида и роскошной серой шляпе с лихо заломленными полями. Воистину не угасает дух подлинных ценителей пасхальных парадов, подумал я и, перехватив взгляд Мурлыки, приветственно растянул губы. Проталкиваться к нему мне было ни к чему – Мурлыка получил замечательный инструктаж. Я огляделся по сторонам в поисках тактически выгодной позиции, откуда мог без помех щелкать выходящих из церкви, и обнаружил таковую всего в двух шагах – деревянный ящик высотой дюймов шестнадцать на самом краю тротуара. Как раз то, что требовалось. Но, к сожалению, он был уже занят. На нем стояла молодая женщина в светло-коричневом шерстяном пальто с пояском и следила за толпой в видоискатель фотоаппарата. Я легонько ткнул мизинцем ее в локоть и в ответ на недоуменный взгляд лучезарно улыбнулся, вложив в улыбку все свое радушие. Впрочем, особо напрягаться не пришлось – женщина оказалась прехорошенькой. – Скажите, – обратился я к ней, – вам приходилось прежде стоять на одном ящике вместе с пэром королевства? – Конечно, – заявила она. – Тысячу раз. Не мешайте, я занята. И вернулась к своему занятию. Я повысил голос: – Но вы никогда не стояли на ящике бок о бок с принцем королевской крови. И это ваша единственная возможность. Моя бабушка, вдовствующая королева, сейчас соизволит лично выйти из церкви, и я должен запечатлеть сей бессмертный миг. Не беспокойтесь, я встану на самый краешек и постараюсь не дрыгать конечностями. Она посмотрела на меня сверху вниз: