Он снова повернулся в сторону Крамаренко. Его больше не было на песке. Все исчезли. В наушниках протяжно завывал ветер. На горизонте сияла разноцветная стена. – Да где вы все? – закричал Лазарев. Вместо ответа в наушниках шумел ветер. В стекло скафандра снова ударила волна пыли, и ему опять пришлось протереть шлем перчаткой. Да что же происходит, чёрт бы всё это побрал, что случилось, где все, какого хрена всё это происходит. – Аврора! Аврора, ты слышишь меня? Аврора, приём! – закричал Лазарев в микрофон. Прошла секунда молчания, ещё одна, и ещё одна. И ещё одна. И ещё одна. И ещё. «Аврора» не отвечала. Лазарев стоял возле посадочного модуля, тяжело дыша и протирая щиток шлема от пыли, и не понимал, что происходит. Рядом не было никого. «Аврора» молчала. Сияющая стена на горизонте переливалась красным и синим. II Крымская АССР, город Белый Маяк 17 сентября 1938 года 2:00 Это Крамер. Это точно Крамер. Иначе и быть не может. Этот мерзкий тип с интеллигентной ухмылочкой, сразу видно, что не наш человек, сразу видно, что из этих… Такому нельзя верить. Об этом думал Введенский, быстрым шагом поднимаясь по горной дороге, тяжело дыша и расстёгивая на ходу пуговицы гимнастёрки. Темнота здесь густая и по-настоящему чёрная – в Ленинграде не бывало таких ночей, чтобы совсем чёрные, чтобы настолько непроглядные. Фонарик в руке дрожал, выхватывая из темноты желтеющие пятна, колотилось сердце, с каждым шагом становилось всё труднее дышать. Введенский остановился, чтобы передохнуть, на всякий случай осветил фонариком кусты вокруг. Застану врасплох, думал он, наверняка они не в курсе, наверняка они сейчас сидят в уютном домике и думают, как здорово всё сотворили. Стоп, стоп. Введенский посмотрел вверх. В чёрном небе сияли хрустальные звёзды, чистые и холодные, как будто на бархатном покрывале рассыпали мелкие бриллианты. Введенский понял, что совершенно ничего не соображает. Может, всё это и не так вовсе. Может, Черкесов-Шабаров уже давно не в городе. «Что за глупости ты делаешь», – сказал он самому себе. Но другого объяснения клоунаде с пластинками у него не было. Очевидно, что Крамер врёт. Очевидно, что они давно знакомы и разыграли этот спектакль, чтобы отвести подозрения от Крамера. Он пошёл дальше – идти с каждым шагом всё тяжелее, но среди чёрных силуэтов деревьев уже мелькали городские огоньки. Дом Крамера – рядом, на улице, параллельной той, где жил профессор. Это совсем рядом – ещё минут двадцать. Вдалеке залаяли собаки. Он снова вспомнил, что так до сих пор и не искупался здесь. Когда он вообще последний раз купался? Кажется, летом прошлого года. В Финском заливе. Тогда он не спал трое суток и решил окунуться, чтобы взбодриться. Ничего, завтра днём надо обязательно искупаться здесь. Он же впервые на Чёрном море. Он ни разу в нём не плавал. Он впервые видит это море, и эти горы, и это небо чернее ленинградского и впервые дышит этим необычным воздухом, в котором морская прохлада смешалась с запахом можжевельника. Здесь как будто другая планета. Всё другое: и воздух, и небо, и люди, и особенно море. Выйдя на улицу, где жил Крамер, Введенский выключил фонарик и вынул из кобуры ТТ. Дом Крамера, обнесённый невысоким деревянным забором, оказался большим, двухэтажным, дореволюционной постройки, с двумя заострёнными угловыми башенками-верандами и просторными лоджиями по периметру. На террасе светилась догорающая керосиновая лампа. В окнах на первом этаже желтел свет. Введенский подошёл к забору, огляделся, посмотрел в щель меж досок. В окнах никого. На ступеньках террасы дремал большой рыжий кот, похожий на того, который заходил в комнату мёртвого профессора, когда они осматривали тело. Может, это тот самый кот. Введенский подумал, что Крамера нельзя недооценивать и он наверняка тоже не спит и следит за тем, что происходит вокруг. Если он, конечно, вообще сейчас в этом доме. Он осторожно прошел вдоль забора, пригибаясь и посматривая в сторону дома. Нащупал ногой удобный камень, на который можно привстать, чтобы аккуратно перелезть. Поставил на него ногу, опёрся о забор – осторожно, чтобы не выронить пистолет, – и перелез, сразу же пригнувшись и отойдя в тень. Вдалеке снова залаяли собаки. Наверное, где-то на соседней улице. В окнах по-прежнему никого не было видно. Конечно, подумал Введенский, Крамер не дурак, чтобы выглядывать в окна. Осторожно и медленно, стараясь не шуметь, он подошёл к дому, прижался к стене – теперь его точно не видно из окон. Рукоять пистолета стала мокрой от пота. Нервы. Он начал красться по стене в сторону террасы, поглядывая то вперёд, то назад, то в сторону кустов – мало ли что. Надо осмотреть по периметру весь дом, найти открытое окно или попытаться залезть через террасу. – Стоять, – раздался сзади тихий голос. Введенский резко обернулся, вскинул пистолет. Перед ним стояла тёмная фигура с длинным предметом в руке. – Не двигайтесь. У меня винтовка, вы на прицеле, – снова услышал он. Введенский замер на месте, не опуская пистолет и держа фигуру на мушке. Фигура осторожными шагами стала приближаться к нему. Когда человек подошёл к освещённому окну, Введенский понял, что это Крамер – в синем шёлковом халате, босоногий, с винтовкой Мосина, направленной дулом прямо в лицо Введенскому. – Стоять, – сказал Введенский. – У меня пистолет. Крамер остановился, не опуская винтовку. – Давайте не будем выяснять, кто из нас выстрелит первым, – сказал он. – Ничем хорошим это не кончится. – Опустите винтовку, – ответил Введенский. – И давайте не будем играть в мексиканскую дуэль. Опустим оружие на счёт три. Хорошо? Введенский кивнул. – Раз, два… три. Введенский медленно и недоверчиво направил ствол к земле, наблюдая, как Крамер делает то же самое. – Вот и хорошо, – сказал Крамер. – Разрядили обстановку. Хотите чаю? – Чаю? – А почему бы и нет? Я ждал менее приятных гостей. Рад, что ошибался. Введенский увидел его лицо – уставшее, с мешками под красноватыми глазами, но с ровным римским носом и гордо поджатыми губами. – И кого вы ждали? – Думаю, вы догадываетесь. Вы зачем сюда пришли?