Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 6 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Чарли смотрела, как он уходит, прикованная к тому месту, как будто простояла там всю жизнь. Он не верит мне. Джессика не хотела говорить ей о странной, но горячей убежденности Джона, но отказ говорить с ней сейчас и нежелание хотя бы признать ее присутствие в тот день в кафе были слишком странными, чтобы пренебречь ими. Как он может думать, что это не я? Задние фары машины Джона исчезли за поворотом. Чарли уставилась в темноту, где он только что стоял, не желая возвращаться в шумный ярко освещенный дом. Карлтон обязательно пошутит, а Джессика и Марла станут успокаивать, как в кафе в тот день, когда она пришла показать им, что выжила вопреки всему. В тот день ей показалось, что дорога от позаимствованной у тети Джен машины до кафе заняла километры. Нервная дрожь в животе не унималась, хотя, конечно, она знала, что ей будут рады. Как же иначе? Она неуверенно шагала негнущимися ногами, каждое движение причиняло боль, и все тело ныло после вчерашнего, хотя на нем не осталось следов. Каждый вдох был напряженным и незнакомым, и ее не покидало ощущение, что если она забудет его сделать, то остановится и умрет от удушья прямо здесь, на мостовой, разве что ей напомнят о необходимости вдохнуть. Она видела их через окна кафе, подходя к двери с сильно бьющимся сердцем. И тут ее заметили, и случилось все, на что она осмелилась надеяться: Марла и Джессика побежали к дверям, отпихивая друг друга, чтобы обнять ее первой. Они плакали, увидев ее живой. Чарли позволила себе погрузиться в тепло их эмоций, но еще не освободившись из их объятий, уже искала глазами Джона. Увидев его сидящим спиной к двери, она почти выкрикнула его имя, но что-то ее остановило. Он говорил какие-то слова, она не услышала и, не веря глазам своим, смотрела, как он сидит на месте, не подходя к ней, и сжимает ложку в руке словно оружие. – Джон! – позвала она наконец. Но он не обернулся. Марла и Джессика вывели ее из ресторана, издавая успокаивающие звуки – должно быть, слова, – а Чарли пыталась разглядеть его через окно: он не сдвинулся с места. Как он может притворяться, что меня здесь нет? Вдруг ее пронзила острая боль, возвращая в настоящее, и Чарли крепко обхватила себя руками, хотя это не сильно-то помогло: боль была везде, острая и горячая. Она сжала челюсти, не в силах произнести ни звука. Порой боль сменялась тянущим чувством, которое можно было затолкнуть на задворки сознания, порой исчезала на целые дни, но всегда возвращалась. Тебе было больно? – спросил Джон, и это был первый – и единственный – знак того, что ему, возможно, не все равно, но только она не смогла ответить. А ведь можно было сказать: да. Да, мне было больно, и больно до сих пор. Иногда я думаю, что умру от боли, хотя сейчас от нее осталось только эхо. Как будто все мои кости раздроблены, как будто внутренности разорваны и перекручены, как будто череп треснул, и из него вытекает содержимое – и все повторяется снова и снова. Она сжала зубы и сделала несколько решительных вдохов. Приступ понемногу стихал. – Чарли? Ты в порядке? – тихо спросила Джессика, появившись у нее за спиной на тротуаре у дома Клэя. Чарли кивнула. – Я не слышала, как ты подошла, – сказала она хрипло. – Он не специально так… Он просто… – Травмирован, – огрызнулась Чарли. – Я знаю. Джессика вздохнула, и Чарли покачала головой. – Извини, я не хотела тебя обидеть. – Я знаю, – сказала Джессика. Чарли вздохнула и закрыла глаза. Но умер тогда не он – а то, что пережила она, было очень похоже на смерть. Ту судьбоносную ночь она помнила отрывочно – клочки мыслей, шепот, все спутано, как будто в тумане, и медленно вращается вокруг самого важного – единственного, безошибочно узнаваемого щелчка спиральных замков. Чарли содрогнулась и почувствовала руку Джессики у себя на плече. Она открыла глаза и беспомощно посмотрела на подругу. – Думаю, ему просто нужно время, – мягко сказала Джессика. – Сколько еще времени? – спросила Чарли голосом, холодным как камень. Глава третья – Готово, – прозвенел тихий голос в темноте. – Я сам скажу, когда будет готово, – сказал человек, сгорбившийся в углу. Он напряженно смотрел в монитор. – Подними еще на пару градусов, – прошептал он. – Вы говорили, что это может быть слишком, – сказала женщина, склонившаяся над столом в противоположном углу. Ее силуэт вырисовывался в контурном свете. Она внимательно рассматривала что-то, лежавшее перед ней. – Давай, – сказал сутулый. Женщина прикоснулась к рукоятке регулировки, но вдруг отпрянула. – Что такое? – осведомился мужчина, не отводя глаз от монитора. – Подними на два градуса, – приказал он, повышая голос. Минуту комната оставалась в тишине. Наконец, мужчина повернулся к столу. – Какая-то проблема?
– Мне кажется, оно… – Женщина замолкла. – Что? – Двигается. – Конечно. Они двигаются. – Кажется, ему… больно? – прошептала она. Мужчина улыбнулся. – Да. Вдруг вспыхнул свет, и в центре комнаты раздался резкий звук. Красные, зеленые и синие огни замигали один за другим, и из колонок, вмонтированных в стены, полился жизнерадостный голос, заполняя комнату песней. Теперь все лампы освещали его – гладкого фиолетово-белого медведя. Его суставы щелкали при каждом повороте, глаза бессмысленно дергались. Он был около ста восьмидесяти сантиметров высотой, с розовыми щеками, напоминающими клубы сахарной ваты. В лапе он держал микрофон с нашлепкой, похожей на зеркальный дискотечный шар. – Выключи эту штуку! – закричал сутулый, с явным трудом поднимаясь на ноги. Он медленно дошел до центра комнаты, всем весом опираясь на трость. – Отойди назад, я сам! – проорал он, и женщина удалилась к столу в углу комнаты. Мужчина снял белую пластиковую панель с груди поющего медведя, глубоко запустил в полость руку и вытащил все, что мог нащупать. По мере того как он разъединял провода внутри, глаза перестали вращаться, веки – схлопываться, и, наконец, рот перестал петь, а голова – поворачиваться. Потом, вздрогнув в последний раз, глаза закрылись, и голова безжизненно повалилась набок. Человек отступил, и тяжелая панель с лязгом захлопнулась. В аниматронном медведе зазвучали сервомеханизмы и шестеренки, сломанные и разъединенные, неспособные функционировать. Из швов оболочки порой вырывался воздух, когда давали осечку шланги пневмопривода. Звук оборвался и отозвался эхом, которое вскоре затихло. Человек перенес внимание на стол и дернулся к нему. Он опустил глаза, разглядывая извивающуюся фигуру, которая лежала на поверхности. Стол сиял раскаленным оранжевым, шипел горячий металл. Человек взял шприц из руки женщины и с силой вонзил его в извивающуюся тварь. Потом он поднял поршень шприца и твердой рукой удерживал иглу, пока ее наполняла расплавленная субстанция. После этого он рывком вынул шприц и, шатаясь, вернулся к медведю. – А теперь мы используем тебя для великой цели, – сказал он светящемуся шприцу. Он снова открыл тяжелую грудную панель сломанного медведя, потом осторожно вставил шприц прямо в полость и начал давить на поршень. Панель захлопнулась – человек был слишком слаб, чтобы удерживать ее открытой, – и он упал на спину, схватившись за руку. Почти полный шприц покатился на пол. Женщина упала на колени рядом с мужчиной и ощупала его руку, чтобы исключить перелом. – Я в порядке, – проворчал он и посмотрел на все еще неподвижного медведя. – Надо нагреть сильнее. Шипение на столе продолжалось – фигура повернулась, с горячей поверхности поднимались струи пара. – Сильнее нагревать нельзя, – сказала женщина. – Вы их погубите. Человек посмотрел на нее с добродушной улыбкой, резко перевел взгляд на медведя и, широко раскрыв глаза, стал следить за каждым мельчайшим движением. – Теперь их жизни послужат великой цели, – сказал человек довольным голосом. – Они станут чем-то большим, в точности как ты. Он посмотрел снизу вверх на женщину, которая склонилась над ним на коленях. Та обернулась. Ее гладкие накрашенные щеки блестели в свете ламп. Джон вошел в квартиру, запер дверь на задвижку и воспользовался цепочкой в первый раз с тех пор, как переехал. Он подошел к окну, повозился с жалюзи и остановился, борясь с желанием закрыть их и полностью отгородиться от внешнего мира. Через стеклянную дверь была видна спокойная парковка, жутковато освещенная голубой неоновой вывеской на соседнем автосалоне. Откуда-то доносилось незнакомое жужжание, и Джон какое-то время понаблюдал за парковкой, сам не зная, чего он ожидает там увидеть. Вернувшись в спальню, он замер: снова появился этот звук, на сей раз громче – где-то в этой же комнате. Джон затаил дыхание, прислушиваясь. Это был тихий звук от какого-то движения, но слишком ровный и механический, например, для мыши. Джон включил свет – шум не останавливался. Он медленно повернулся, пытаясь определить источник звука, и осознал, что смотрит на Теодора. – Это ты? – спросил он. Он подошел ближе и взял в руки голову от бестелесного кролика. Поднес ее к уху, прислушался к странному звуку, который шел изнутри игрушки. Раздался резкий щелчок, и звук прекратился. Джон подождал, но кроличья голова затихла. Он положил Теодора обратно на комод и подождал, не возобновится ли шум. – Я не сумасшедший, – сказал Джон кролику. – И не позволю ни тебе ни тебе ни кому-то другому убедить меня в обратном. Он вернулся к кровати и сунул руку под матрас, с подозрением глядя на кролика. Джону вдруг стало казаться, что за ним наблюдают. Он вынул спрятанную тетрадь, сел, откинувшись на спинку кровати, и посмотрел на черно-белую обложку. Это была обычная толстая тетрадь с белым прямоугольником, куда вписывают имя и предмет. Джон оставил его пустым и теперь обводил незаполненные строки пальцем. Ему не очень хотелось открывать тетрадь, которая бесполезно лежала под матрасом вот уже три месяца. Наконец он вздохнул и открыл первую страницу. – Я не сумасшедший, – повторил он кролику снова. – Я видел своими глазами. Чарли. На первой странице были только факты и цифры, которых он, как выяснилось, знал постыдно мало. Он знал отца Чарли, но не знал матери. Ее брат всегда оставался загадкой. Он даже не мог сказать, родилась ли она в Новой Гармонии, или до «Семейной закусочной Фредберов», которую они обнаружили, когда в первый раз все вместе вернулись к Фредди, был еще какой-то город. Он тщательно описал всю их общую историю: детство в Харрикейне, трагедию у Фредди, самоубийство ее отца. Потом она переехала к тете Джен. Описывая это, Джон понял, что никогда не знал, где живут Чарли с Джен. Достаточно близко к Харрикейну, ведь почти два года назад она приехала на машине на церемонию в честь мемориальной стипендии Майкла, лететь не пришлось. Но было странно, что она никогда не называла город, в котором живет – и жила тогда. Джон пролистал страницы; чем дальше, тем больше было написано на каждой. Он постоянно возвращался в памяти к деталям, и они умножались и умножались. Он набросал целые сюжеты: например, однажды в первом классе он прилепил жвачку к ее волосам, решив, что это будет смешно. Пока их учительница вырезала жвачку безопасными ножницами синего цвета, она лукаво смотрела на него. Потом Чарли сумела вытащить шарик волосатой жвачки из мусорной корзины, когда никто не видел, и взяла его на улицу во время перемены. Как только они вышли, Чарли широко улыбнулась Джону. – Хочу отдать тебе жвачку, – сказала она, и весь остаток дня они гонялись друг за другом по школьному двору.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!