Был самый обыкновенный день, и мы, по традиции, проспорили бы до самого заката, если бы наша лодка не подошла слишком близко к берегу и не врезалась в камни. Я вцепилась в мачту, но от удара лодка разбилась, и нас вышвырнуло за борт. Отец приземлился у подножия скалы, а я упала прямо на него. Я думала, что он, как и я, цел и невредим, но папа все не открывал глаза, а потом я увидела кровь, сочившуюся из глубокой раны у него на затылке. Мне удалось дотащить его до ближайшей пещеры, но он все никак не приходил в себя. Я сидела возле него и дрожала от холода, потому что влажный воздух не давал одежде просохнуть, а мои всхлипы эхом разносились по узкой пещере. На второй день от обезвоживания у меня начались галлюцинации. Мне мерещилось, что стены и потолок пещеры трясутся и вот-вот обрушатся. На третий день я уже сама об этом мечтала. На четвертые сутки нас обнаружила береговая охрана. Сначала нас даже приняли за трупы, потому что мы оба лежали без сознания и были запачканы кровью. Потом, когда меня умыли, выяснилось, что ранен только отец. Никогда не забуду, как расплакалась мама, когда нас увидела. Но это было лишь начало ее страданий. И вот теперь отец при смерти. К несчастью, тот день уже не изменить, как и множество других. Будь у меня шанс вернуться в прошлое, я не стала бы пожимать руку Макеля у Аукционного Дома. Но Макель не виноват в том, что я сделала с отцом. Мне всегда хотелось большего, чем могли дать родители. Мне хотелось другой жизни. Теперь придется мириться с последствиями. – Эй, – сказал гонец, заметив, что меня трясет. – Тебе нехорошо? Я покачала головой и под видом того, что убираю волосы с лица, вытерла со лба пот. Промокшая сорочка заиндевела и превратилась в ледяной саван. Я с трудом сдерживала панику. Вдох – выдох. Карета не сжимается. Меня не замуровали тут навечно. Меня не забыли. Меня не… – Не хочешь рассказать, что было на чипах? – спросил гонец. Я постаралась сосредоточиться на его словах. – Ты мне все равно не поверишь. На самом деле я не спешила делиться подробностями, потому что боялась, что он бросит меня в Тории. Вдруг он соврал насчет того, что воспоминания можно переписать? Я решила держать язык за зубами, пока он не сдержит слово. – Почему ты так думаешь? – поинтересовался он, слегка наморщив лоб. «Не раскрывайте карты, пока добыча не окажется у вас в руках, – наставлял нас Макель. – Обещание – это еще не сделка». Нужно оторваться от Макеля. Гонец – мой билет в Эонию. – Расскажу, когда доберемся до твоего дома, – ответила я, не обращая внимания на тьму, подкравшуюся сбоку и норовившую меня поглотить. Куда есть вход, оттуда есть и выход. Я вцепилась в дверную ручку. – Скоро прибудем в Город Согласия, – сказал гонец. – У меня есть разрешение на межквадрантные операции, и ты сможешь пройти со мной. Вот только… – он покосился на мою сорочку, – может, торианцев и не заботит, что на ком надето, но в Эонию тебя в таком виде не пустят. С ним нельзя было не согласиться. Меня сочтут нарушителем общественного порядка и повяжут, как только я сойду с поезда. У меня появилась новая цель, и тьма постепенно отступила. Пальцы, сжимавшие ручку, расслабились. – Нужно добыть новый наряд, – хитро улыбнулась я. – Добыть? – простонал он. – Это выражение на твоем лице не обещает ничего хорошего. – А ты быстро учишься, – похлопала я его по плечу. – Будь я поумнее, оставил бы тебя сидеть на пятой точке сегодня утром. – Уголки его губ едва заметно приподнялись. Хвала небесам, он умеет шутить! – Добывай свой наряд, но я предпочел бы не знать подробностей, – прибавил он. Я дружелюбно пихнула его в бок. – Как тебя звать, гонец? Немного помедлив, он ответил: – Варин Боллт. – Киралия Коррингтон, – сказала я, протягивая ему руку. – Приятно познакомиться. Он не стал пожимать мне руку. Я и забыла, что эонийцы избегают прикосновений. – Чем это воняет? – вдруг спросил он. Я хорошенько втянула носом воздух и тут же об этом пожалела. – Лошадиным дерьмом. – Никогда раньше не видел лошадей. – Совсем как ребенок, он высунулся из окна, чтобы разглядеть запряженных в карету кобыл. В Эонии не было животных: на ледяных просторах они бы просто не выжили, а в плотно застроенных городах для них не хватало места. Сама я в Эонии не бывала, но так мне говорили. – А они красивые, – сказал он. Красивые. Снова это слово. Но только я открыла рот, чтобы закидать его вопросами, как он прибавил: – Но пахнут они гадко. – Это тебе не машины, – рассмеялась я. – Нельзя проконтролировать, что они делают и когда. Варин приподнял брови и уставился в окно. То ли его оскорбили мои нападки на Эонию, то ли он всегда был такой замкнутый. С эонийцами я тесно не общалась. Они предпочитали не связываться с другими народами, а торианцев считали заносчивыми эгоистами, которые вечно суют нос в чужие дела. Варин приложил пальцы к вискам. Хотя у него был не такой потрепанный вид, как у меня, наши приключения и для него не прошли бесследно. – Извини, – пробормотала я, надеясь, что он не услышит. Я плохо с ним обошлась, и теперь меня мучала совесть. Но во всем виноват Макель. Это он выбрал Варина и поручил мне украсть чипы. И хотя теперь я знала, насколько они важны, роль Макеля в этой истории до сих пор была неясна. – За что ты извиняешься? – спросил Варин. Я задумалась, покусывая внутреннюю сторону щеки. За что я хотела попросить прощения? – М-м… за все? – Вас что, в школе не учили извиняться? – вздохнул он. – Что-что? – фыркнула я. – Я думал, все торианские дети ходят в школу. – Это само собой. – Можно даже не сомневаться, что я получила куда более разностороннее образование, чем он. Мы, торианцы, не чурались других культур. – Но извиняться нас никто не учит. Никто не указывает нам, что говорить и как себя вести. Мы учимся обращаться с веревками и предсказывать приливы и отливы, а этого удовольствия мы лишены. – Удовольствия? – усмехнулся он. – Много ли удовольствия в том, чтобы сидеть взаперти в темном чулане за любое проявление чувств? Я представила, каково это, и внутри все похолодело. Хоть в чем-то этот бездушный робот был мне близок. – Я… – Не зная, что ответить, я замолчала. – Нас с самого детства учат подавлять чувства и переживания, – сказал он. В его бледных глазах отражались огни уличных фонарей. Он зажмурился и глубоко вздохнул. – Это новая форма человеческого мышления. Она позволяет сосредоточиться на обществе в целом, на прогрессе и технологическом развитии. – Значит, чувства у тебя есть? – Чем дольше ты живешь без эмоций, тем меньше твоя способность чувствовать. Заметив мое удивление, он поспешно продолжил: – В Эонии нет ни преступности, ни народных волнений, ни насилия. У каждого своя роль в обществе, и за ее исполнение хорошо платят. Мы искоренили зависть, ненависть и жестокость. – Но есть же и хорошие чувства, – возразила я. – Без них мы не могли бы восхищаться прекрасным. Я выжидающее смотрела на него, но его лицо по-прежнему ничего не выражало. – Если откроешь душу хорошим чувствам, то впустишь и плохие, – ответил он в конце концов. Как повернулась бы моя жизнь, если бы в ней не было чувств, как хороших, так и плохих? Стала бы она легче? Наверное, если бы не воровской азарт, я никогда не подалась бы в шайку Макеля и стала бы прилежно учиться морскому делу в угоду родителям. А может, меня не волновали бы даже они. От чего я бы с радостью отказалась, чтобы хоть ночку поспать спокойно, так это от щемящей боли в груди при одной мысли о папе с мамой. – Не будем друг друга судить, – сказал Варин после долгого молчания. – Я помогу тебе, а взамен ты поможешь мне. Сойдемся на том, что ни один из нас не знает, каково это – жить в другом квадранте. Почему бы и нет? Может, Варин и выглядел как бесчувственный чурбан, но что-то в его лице и словах о красоте мешало поверить, что он живет без эмоций. – Ну вот, – гаркнул извозчик, хлопнув по крыше кареты. – Приехали. А ну-ка раскошеливайтесь. От неотесанной грубости извозчика Варина передернуло, но он послушно высыпал монеты в протянутую ладонь. Когда я выскользнула из кареты, дышать стало свободнее, словно на мне расстегнули корсет. Я откинула голову назад и набрала полную грудь воздуха. Получилось! Я выжила! Совладала со своими страхами! Мне даже стало жаль, что Макеля нет рядом. Но только на секунду. Я подняла взгляд, ожидая увидеть надпись «ВСЕ КОРОЛЕВЫ МЕРТВЫ» на каждом экране Города Согласия. Но увидела только старые объявления: «Последняя партия архейских товаров задержана из-за аварии на подходе к торианской гавани. В список кандидатов на лечение препаратом ГИДРа добавлено пятитысячное имя. Королевы подтвердили, что не увеличат установленную квоту – одна доза в год. Гастрольный тур лудских артистов был одобрен королевами». Должно быть, об убийствах умалчивают, чтобы не посеять в стране панику. – На что ты смотришь? – спросил Варин.