– Я старая бабка, но из ума не выжила. И очень хорошо понимаю, что ты хочешь сказать. Только это глупости. Максим бы ее пальцем не тронул. В другом месте убийцу ищите. А то, что рядом с домом… Может, она и хотела сюда попасть, да встретила лихого человека. Ее слова вызывали сомнение. Труп Аделаиды тщательно упаковали и позаботились о том, чтобы он не всплыл. Лихой человек, встреченный в лесу, скорее всего, спрятал бы труп под какой-нибудь корягой или просто бросил в то же озеро, то есть действовал бы импульсивно, исходя из обстановки. Но в случае с Аделаидой налицо продуманность действий. Сомневаюсь, что убийство было случайным. Я тут же подумала о родительской квартире Зорина. Пропавший ковер, следы крови… Но Аделаиду задушили. Опять не складывается. Допустим, Зорин в очередной раз застал Аделаиду в доме. Он хочет защитить дочь, это понятно. Выясняя отношения с женой, мог Зорин ее задушить? В отличие от Веры Андреевны, я подобную мысль допускаю. Испугался, вспомнил об озере неподалеку и решил таким образом свои проблемы: пропавшую еще десять лет назад жену искать точно никто не будет. Значит, надо лишь спрятать труп так, чтобы его никто не обнаружил. – Вы сказали, Аделаида регулярно снимала деньги с карты. Помните, когда это было в последний раз? – Вот тут книжка лежит, – кивнула она на стол. – В верхнем ящике. Я подошла, выдвинула ящик и увидела старенькую записную книжку в кожаном переплете. – Мне эсэмэс на телефон приходит, – сказала Вера Андреевна. – Но я по привычке все равно записываю. Не доверяю я этим телефонам. Я быстро пролистала страницы. Последняя запись сделана две недели назад. Покупка на небольшую сумму. В тот момент Аделаида уже была мертва. Однако кто-то пользовался ее картой. За предыдущие две недели семь покупок. Потом они внезапно прекратились. Почему? Новый обладатель карты счел это опасным? – Можно, я сделаю фото? – спросила я. Старуха покачала головой, взяла записную книжку из моих рук и вернула в ящик стола. – Вы думаете, картой пользовался убийца? – спросила я. – Кто ж еще? Деньги не велики, но, если не дурак, довольствовался малым. Чтобы внимания не привлекать. И это точно не Максим. Зачем ему эти крохи? Я могла бы возразить: например, затем, чтобы Вера Андреевна продолжала считать: ее внучка жива. И не поднимала тревогу. Впрочем, как оказалось, как раз этого опасаться и не стоило. – От родителей Аделаида унаследовала деньги, вы сами сказали: это одна из причин, по которой Максим на ней женился. И все эти деньги перешли ему… – Не ему, Инге. Хотя и ему, конечно. Но другого ребенка у него нет, значит, все равно ей. – Вы понимаете, что все это нужно рассказать в полиции? – Зачем? – нахмурилась она. – Внучке уже не поможешь… А Максиму и Инге это точно на пользу не пойдет. Начнут трясти грязным бельем. Максима еще и виноватым сделают. – Но по закону он действительно виновен, утаил важные для следствия сведения, зная, что человек жив, требовал признать его мертвым. – Так это по закону. А по справедливости? Он не мог помочь жене, но мог спасти дочь. Выбор простой. «Вот уж нет, – хотелось возразить мне, – если бы с самого начала вы не скрывали от всех правду, возможно, был бы шанс Аделаиду вылечить. И о каком спокойствии за дочь может идти речь, если Аделаида способна была вернуться в любой момент?» Но говорить этого я не стала. Моя логика Веру Андреевну не интересовала. Вместо этого я сказала: – Я хотела поговорить с вами об Инге. Старуха, замерев на мгновение, дважды кивнула. Выражение ее лица не изменилось, но я почувствовала беспокойство, а еще печаль. – Вы не боитесь, что ей передалось увлечение матери? – Я Максиму говорила, чтоб он эти поганые книжки сжег. – Почему он этого не сделал? – Наверное, считал, ерунда все это. – И даже когда в доме стали происходить странные вещи… – Ты что ж думаешь, это Инга? – Кто еще? Или она или вы. – Я? Насмешила, – она, в самом деле, засмеялась, отрывисто, словно пролаяла. – Я сначала думала, она домработницу пугает. Из озорства. Хотела Максиму нажаловаться, чтоб наказал дочку. – Почему же передумали? – Ей за мать обидно было. Что тут скажешь, ребенок. Инга самостоятельная, с детского сада все сама сделает, ничего не забудет… – Она незаметно возвращалась в дом, и так же незаметно уходила? Старуха вновь кивнула. – Я ее случайно застала. Меня она, дуру слепую, не опасалась. Оказалось, зря. – Вы с ней пытались поговорить? – Конечно. Знаешь, до чего она додумалась? Кровью пол в гостиной вымазала. В день, когда мать исчезла. Свиную печенку в магазине купила. В печенке крови всегда много. – Почему она это делала? – Считала отца виноватым… – В чем? Не хотела простить ему женитьбы на Нелли? – Если бы… – вздохнула Вера Андреевна. – Она считала… она считала, отец убил мать. – Подождите, – насторожилась я. – С чего она это взяла? – Да ни с чего. Привиделось ей что-то… Я ее тогда стыдить принялась, а она вдруг расплакалась. Ну и рассказала… – Что? Что конкретно она вам рассказала? – Говорю, чепуха. Сон, наверное. Она видела, как отец на руках нес мать. И та была в крови. За ними так кровавая дорожка и тянулась. Когда отец вернулся, стал кровь замывать, ползал на полу, а она все видела. Стояла наверху, возле лестницы. Отец ее не заметил. Ни в первый раз, когда с телом выходил, ни во второй. – Когда все это произошло? – Говорит, когда мать исчезла. – Инге тогда было четыре года. – Вот именно. Но она утверждает, что все хорошо помнит. – Но… этого не может быть! Ведь погибла ваша внучка месяц назад. – А я про что говорю? Привиделось ей. Бог знает что в ее детской душе творилось. Вот и стала отцу знаки подавать, когда подросла. Мол, и ты помни. – А месяц назад здесь появилась ее мать, которая пыталась ее задушить, – сказала я. – И что решила девочка? – Я знаю, мы виноваты. Но так уж вышло. – Знаете, и продолжаете настаивать на своем. И если убийцу Аделаиды так и не найдут… – Ты найдешь, – перебила она. – Я чувствую. А теперь иди. Устала я. И помни, если побежишь в полицию, я от своих слов откажусь. Выдумала ты все. Поняла? Я направилась к двери, зная, что уговоры бессмысленны. – До свидания, – сказала я. – Прощай, – усмехнулась она. Марию Тимофеевну я обнаружила внизу, она мыла пол в холле. – Что она сказала? – спросила шепотом. – Сразу-то не выгнала, значит, был разговор? – К сожалению, она сама мало что знает. – Ага, понятное дело. Уж хоть бы поскорее разобрались со всем этим. И место терять не хочется, и здесь оставаться страшно. Беда… Я, прихватив куртку, спешно покинула дом, поблагодарив ее за помощь. Бергман в ожидании меня прогуливался возле машины. – Как все прошло? – спросил он, приближаясь.