Я выманил женщину на встречу со мной, привез ее домой, привязал и закусал до смерти. Это все правда. Я — Вольфман, и Барбара застукала меня в ванной зареванным и мертвецки пьяным. А что Вам сказала Барбара? — Мне намного лучше, — сказал Паркер, — Большое спасибо, что спросили. Нет, правда, большое спасибо! Его искренность, похоже, озадачила мать Барбары. Она в поисках некоего успокоения посмотрела на малыша и сказала: «Сейчас мы накормим этого маленького джентльмена чем-нибудь вкусненьким, да?» Когда Паркер остался один, он пошел прямо к шкафу Барбары и достал из него пять платьев. Он разложил их на кровати. Достал ее нижнее белье, ее шелковые трусики были так невесомы, словно вода. Стринги и трусики — как сироп. Ее чулки — эластичные и с интересным плетением, как паутина. Особенно ему понравился на ощупь бюстгальтер с кружевами. Эти искусно скроенные чашечки. И его удовольствие усиливалось сомнением в том, что сюда можно действительно поместить тело человека — все эти вещи такие маленькие и тоненькие. Они принимают любые формы, втиснутые в них. Паркер закрыл занавески и включил торшер — прекрасная вещь, создающая романтическую атмосферу с каким-то всепрощающим светом. Затем он разделся догола. Надел черные кружевные трусики… и с трудом перевел дыхание. В тот момент, когда их резинка хлопнула по его животу, у него так и подскочил член. Платье совсем не сидело на нем — у него не было груди. Он попытался надеть юбку, но не смог застегнуть ее. У Барбары было платье-халат, расшитое шелком — французское. Он надел его. И ее длинный парик. А потом начал ходить взад-вперед перед огромным зеркалом. А что если прямо так пойти на улицу, на станцию, поехать на поезде? Он не мог решиться попробовать прямо сейчас. Он бродил по дому в парике, посмотрел новости. Он накрасил губы и посмотрел на себя в зеркало: не только налицо, а вообще на себя целиком. Потом он стер макияж и снял парик. Снял рубашку Барбары и надел свою привычную одежду прямо на черные шелковые трусы. Он сел в машину и поехал по Эванстону, чувствуя, как плотно его облегают трусики Барбары. Паркер смотрел на других женщин не как на объект физического желания. Он изучал их, в первую очередь их одежду, их манеру ходить, сидеть, стоять. Забавно: какими маленькими шажками они семенят! Как все время держат ноги вместе, а спину прямо, что положительно сказывается на форме груди. А самые хорошенькие идут с высоко поднятой головой, не горбятся и говорят, почти не двигая губами, как бы цедя сквозь зубы. Мужчина, ждавший кого-то у киоска «Вендиз», даже не взглянул на него. Он заказал тройной гамбургер, картошку и кофе. Паркер чувствовал себя подозрительным, и тем не менее никто его не замечал, даже когда он бросил в свой кофе четыре куска сахара. Всем плевать. Он думал, что от этой еды его снова затошнит, но у него просто началась изжога, и он очень захотел пить. Он пошел в «Дайри Куин» и купил себе мороженое «Двойное наслаждение». Паркер ел его, чавкая и то и дело облизывая ложку: всем плевать. На этикетке трусиков было написано «Дикие ночи». Он вспомнил это позже, вечером, в баре, где сидели одни мужчины. Он смущался из-за этих трусиков, чувствовал себя из-за них очень уязвленным. Если бы кто-то из присутствующих узнал, что он в женских трусиках, они бы растерзали его. Паркер сконцентрировался на этой мысли и решил, что это, в принципе, логично. Он поехал домой и «замел все следы». — Ты куда-то ездил? — спросила Барбара, когда вернулась. — Нет, — ответил Паркер резко. Так прошел первый день недели переодеваний. Каждый день он пробовал носить другую женскую одежду, и однажды, не переодевшись в привычную одежду, он сел в машину и поехал в Скоки, припарковался у больницы, потом поехал на кладбище, потом в бар. Но он не выходил из машины, двери которой были наглухо заперты. Он чувствовал настоящую наготу, только когда был в женской одежде. Он не разубеждал Барбару в том, что последнее свидание в отеле «Блэкстоун» было просто игрой. Он нервничал из-за того, что она так много всего перепробовала. И, раз они ни один из сценариев не могут повторить, зачем им тогда все это? Паркер чувствовал себя мужчиной сильнее всего, когда он был с Барбарой, когда он снимал ее одежду, когда прятал комплект женского белья, который купил себе тайно в салоне «Дикие ночи» на Норд Мичиган, и когда он стирал с лица помаду. Он ругался матом, спорил с пеной у рта, швырял, что попадется под руку и хлопал дверью, и он ненавидел это чванство и заносчивость мужчин, потому что это напоминало ему одно из его самых плохих обличий. 10 В этой новой, тайной ипостаси Паркер чувствовал, что Ева нужна была ему как никогда, и это имело странный, неожиданный эффект. Преподнося себя женственным и ранимым, таким, какой, должно быть, была Шэрон, он заметил, что Ева стала доверительнее и проще относиться к нему. Она еще раз привела его в тренажерный зал, но уже с неохотой: он видел, что она не хотела отвечать за него. Она позанималась с ним немного. Паркер старался, но быстро выдохся — тяжело дышащий, бледный. Вот что сделала с ним привычная для многих гадость, которую он ел целый месяц. Из-за этой еды он быстро уставал, его тошнило, у него раскалывалась голова. Паркер просыпался среди ночи оттого, как сильно бьется его сердце. Эта гадкая еда всегда сладко-соленая, и от нее всегда так хочется пить, и пьет он тоже что-то сладко-соленое. Он знал, что у него сейчас вязкая кожа со множеством капелек жира. Вот так чувствовала себя Шэрон каждый день: глупо и с постоянной тошнотой. Из-за занятий в тренажерном зале ему стало только хуже. Его медлительность раззадоривала Еву. Она хотела бороться с ним. Они отжимали штанги на соседних тренажерах, вместе качали пресс на наклонной плоскости или крутили педали. Они сверяли свои показатели, и у Евы они всегда были лучше, чем у Паркера. — Похоже, кишка тонка?.. — подкалывала она. У Паркера пот катился градом. Он жалостливо смотрел налицо Евы, улыбающееся и пышущее здоровьем. Она даже не запыхалась. — Да я пошутила! — тут же подбодрила его Ева. Но она была рада, что задела его. Больше Паркер в тренажерный зал не ходил — после этих упражнений его всегда тошнило. Потный и усталый, после занятий он обычно сразу бежал в туалет. Он чувствовал себя намного комфортнее, сидя на скамейке, потягивая колу, листая газету и восхищаясь тем, как Ева всецело посвящает себя этим занятиям. Паркер знал: она будет жить очень долго. Она всегда разминалась на тренажерах перед тем, как проводить занятия по кенпо. Ее резкие удары, наклоны и неожиданные пассы очень возбуждали его, а от ката — последовательных комплексов движений — он вообще глаз не мог оторвать. Он не переставал удивляться ее грациозности и ловкости, потому что всегда считал ее довольно неуклюжей, а кенпо — это больше похоже на балет. Как-то он сказал ей: — Эти па, которые ты делаешь, так похожи на танец! — Танец смерти, — ответила она, — ты хоть представляешь себе всю опасность этих выпадов и ударов? Эти слова понравились Паркеру, они еще больше возбудили его. Он вдруг представил себя под ее ударами: вот Ева одним махом валит его на пол и забивает до смерти. Он доверяет ей, она нужна ему. Она тоже доверяет ему: похоже, чувствует себя с ним намного безопаснее. Она больше не спрашивала его о работе и почему у него так много свободного времени. А он вдруг спросил: — Ты в отпуске? — Нет, я работаю ночью. Паркер, конечно, не мудрец, но чувствовал: задай он вопрос, где она работает, она бы ответила ему. Ева ответит на любой его вопрос. Она стала более доверчивой с ним. Но он не спрашивал ничего, и его пассивность подбадривала ее, внушала еще больше доверия. На третий-четвертый день после того, как он стал наблюдателем ее занятий в тренажерном зале, Паркер, как обычно, спросил ее на выходе, не хочет ли она где- нибудь перекусить. К его удивлению, на этот раз она согласилась. — Как насчет китайской кухни? — спросила она. — Ты такое ешь? Мисо-суп? Фоо йанг хай? Свинину? Она говорила с ним так, словно они закадычные друзья. Усталость после занятий делала ее более доверчивой и сердечной. Ева так нравилась ему такой! — Иногда я ем и это, — ответил Паркер. — Тогда я знаю, куда нам пойти! Когда они дошли до этого ресторанчика, Паркер сказал: — Они подумают, что мы — близнецы! Его голубой спортивный костюм очень походил на ее костюм, даже с белыми полосками на рукавах и вставками на штанах. Это она посоветовала ему купить этот костюм и эти добротные носки, и только эту одежду он носил теперь, когда наблюдал за Евой в тренажерном зале, потягивая колу. Его обычная одежда была в черной сумке, которую он носил с собой. Но ведь он не занимался, так зачем переодеваться? Ева шутя взяла его за руку и сказала: — Да, ты становишься все больше похож на меня. Особенно в этом костюмчике. Она повела его в китайский ресторанчик. Он назывался «Чайна Мун» (Китайская Луна), на Восточной 23-ей улице, рядом с огромным магазином мебели из бамбука. Ресторанчик был очень маленький, с маленькими обшарпанными столиками, липким полом. Из кухни периодически вырывались клубы пара. Ева взяла инициативу в свои руки: выбрала столик, позвала официанта, заказала еду. Она заказала свинину с темными бобами и рыбным супом. Они оба пили пиво, и, когда Паркер сдался, Ева невозмутимо продолжала есть жареный рис. — Загрузка! — ответила она. Это было его выражение. Ева улыбалась. У нее был рис на губах. — Ты такая счастливая сейчас, — умилялся Паркер. — Потому что ты, наконец, перестал талдычить мне о том, что за дерьмо вся эта еда. Я думала, что ты издеваешься надо мной. — Мне нравится эта еда! — запротестовал он. — Мне тоже! — Раз это нравится тебе, то это никак не дерьмо! Она вдруг вскинула на него глаза: — Ты мог бы назвать это глубоким? Своего рода философией? У нее был очень мягкий, светлый, приятный смех. Он восхищался тем, какой властью она обладает над ним. Она очень сильная и, возможно, только сейчас сама поняла это. Или осознала, насколько слаб он. Расстегнув свою спортивную куртку, она вдруг потянулась и сладко зевнула. На ее футболке было написано: ПЛОХАЯ ДО МОЗГА КОСТИ. — Мне подарили ее в Панама Сити, — рассказывала Ева. — Это во Флориде. На карте она как ручка от сковородки. Прямо у залива. Там такой красивый пляж, песок там словно бархатный. Паркер никогда не думал, что она может быть такой разговорчивой. — Я живу здесь недалеко, — говорила она, пока он расплачивался и убирал кошелек обратно в карман. — У меня квартира на Коттедж Грув. — Тогда я провожу тебя домой, — сказал он, думая, что она намекала именно на это. Выйдя на улицу, на этот городской вечерний зной, Ева снова взяла инициативу и руку Паркера в свою руку. Она сказала, что он изменился. На улице Индиана, на светофоре она попросила: — Расскажи мне какой-нибудь анекдот! А Паркеру стало грустно. Он хотел сказать в ответ «я убийца», но не смел обрекать ее на то, чтобы делить с ним эту страшную тайну. — Ты можешь зайти ко мне, если хочешь, — пригласила Ева, видя, как Паркер топчется в сомнении у входной двери в дом и как им уже заинтересовалась группа людей в темных одеждах. Паркер прошел половину пролета вверх, потом вернулся вниз. Или они заинтересовались им потому, что его костюм был очень похож на ее — практически такой же. Как бы то ни было она взяла его за руку и повела наверх. Ее квартира — три комнаты, кстати, была неаккуратной, но в ней все-таки прослеживался определенный порядок, словно она впопыхах пыталась прибраться. Паркер был растроган, увидев на кухне несколько горшочков с цветами и представив, как она рыхлит почву и поливает их. Она предложила ему пиво, а себе налила немного водки. Они сидели бок о бок на софе, слушая шум улиц. — Так спокойно здесь у тебя, — нарушил тишину Паркер. Хотя на самом деле здесь было шумно, жарко, душно — в этих маленьких, давящих комнатках. Он думал: а что бы она сказала, если бы он сказал ей обратное. Она расстегнула молнию своей куртки и сняла ее, оставшись в той самой смешной футболке. Паркер сделал то же самое, бросив свою куртку на ее. — Здесь неплохо, — начала рассказывать Ева. — Я выросла на Милвоуки Авеню. Ну где же еще? Но я так хотела сбежать оттуда, жить одна, стать независимой, хоть немного. Я продолжаю общаться со своими. Им здесь не нравится. Для них это — джунгли, грязная дыра. Но я вполне справляюсь сама. Она обняла его одной рукой и, встав, заставила его почувствовать себя таким маленьким и беззащитным. Она нежно прижалась к нему и погладила.