— Ты не знаешь меня, — сдавленным голосом сказал Паркер, не зная, что он скажет дальше. — А ты меня? Думаешь, ты знаешь меня? Он покачал головой. Они оба все еще чужие друг другу, словно одеты во много слоев одежды. — Я заставила тебя так долго ждать, — сказала Ева. Паркер стал было отрицать, но она снова обняла его и стала гладить. — Ну, у нас же не было еще ни одного романтического вечера. Это была фраза из его объявления в разделе «Знакомства»: она не забыла этого. Ему было стыдно, более чем. Он ненавидел себя за то, что вел себя так, чтобы заслужить ее доверие. «Выходец из Лоуп» назвал он себя. Ужасно, отвратительно: потому что это напомнило ему другое объявление, другое свидание и то, чем оно закончилось. Как тщательно, как изысканно он формулировал эти объявления, взвешивая каждое слово этих нескольких строк. Ева не заметила того, что упоминанием объявления повергла его в такое уныние. Она все еще рассказывала. — … только если ты понимаешь, откуда я родом, — объясняла она. — Однажды на меня действительно напал какой-то парень. Она на секунду замолчала, но Паркер ничего не ответил, и она продолжила: — Буквально набросился. Но он продолжал смотреть на нее молча. Перед его внутренним взором стояли те маленькие объявления. — Я имею в виду, изнасиловал, — уточнила Ева. Это Паркер услышал. — Бог мой! Он сказал это и прижался своим лицом к ее щеке. Он не хотел слышать продолжения этой истории. Но она осторожно отодвинулась и потянулась к своему бокалу. Пригубив, она сказала: — Я даже немного знала его. Он подонок. Он из Джульет, слонялся без дела. Паркер злился все больше, он отодвинулся от нее и выпрямился, будто подрос. В нем возрастала паника, его сознание начало слегка затуманиваться. Он думал только об ужасной несправедливости судьбы этой одинокой женщины. — Какой ужас! — искренне посочувствовал Паркер. — Я ходила некоторое время к психотерапевту, — продолжала Ева тихо, будто видела, что Паркер переживает и его нужно успокоить. — Они говорили мне, что с этим нужно справиться. Нужно пережить это. Нужно жить дальше. — То есть забыть об этом? — Паркер по-прежнему сидел, сгорбившись и вжавшись в противоположный край софы. Его нервы были подобны туго натянутым струнам. Он постоянно теребил свои пальцы — не мог сидеть спокойно. — Просто забыть того парня, который изнасиловал тебя? — Простить и забыть, — ответила Ева. — Вот как нужно справляться с этим. Не позволять озлобить себя, я так думаю. — Ты что, издеваешься? Простить этого жуткого монстра, сделавшего с тобой такое? Как прощение может помочь? Ева стала было отвечать что-то по поводу того, как с этим справиться, не позволяя озлобить себя, но громкий низкий возмущенный голос Паркера очень испугал ее. — Против тебя было совершено преступление. Это сделал взрослый мужчина, он нарушил закон, скорее всего, ранил тебя как физически, так и морально. Ничто не смоет этот факт. От крайнего раздражения и возмущения Паркер шипел и, говоря, брызгал слюной. — Никакого прощения! Он должен понести наказание! — Ему могли дать десятку. Но посадили только на пять лет. Он отсидит максимум два года. — Ты говоришь, что знала его? — Я знаю, кто он, — ответила Ева. — Я знала его чертово имя. Он не думал, что я заявлю на него. — Но чем это поможет? Приговор слишком патетичен. Он сидит сейчас в комнате отдыха и смотрит телевизор. — Ну а как его, по-твоему, надо наказать? Паркер дрожал, и, несмотря на то, что он знал, что напугал Еву, он уже ничего не мог с собой поделать. Он был разгорячен, настойчив, взбешен, и ему было так жаль ее, потому что он думал, что она совсем не знала этого парня, потому что ее просто обманули. Но Паркер знал этого человека слишком хорошо. И мог рассказать ей о нем. — Его тоже нужно было изнасиловать, — выпалил он. — О, Господи! — вскрикнула Ева в ужасе. Ведь горящие гневом глаза Паркера смотрели прямо в ее глаза! — Много, много раз! — настаивал он. — Заставить его раскаяться сполна. — Он уже раскаивается, — протестовала Ева. — После консультаций с психотерапевтом я записалась в секцию боевых искусств. Мне понравилось корейское: кенпо. У меня был инструктор — кореец. Это искусство поистине восточное. Ты, наверно, заметил, как часто я наклоняюсь и отступаю. Паркер чувствовал в ее словах нотки протеста, и он немного успокоился, потому что знал, что она сильная. — Здесь таится страшная сила, — сказала она, плавно поводя своей красивой рукой по его ноге. — Эта рука может убить одним махом. Ева нежно прикоснулась к нему и вернула его в свои объятья, и обнимала его, будто утешая. Она знала, что ее слова взволновали его и, хотя она была, скорее всего, рада тому, что он так переживает за нее, в свою очередь, очень обеспокоилась его словам. «Его тоже нужно было изнасиловать» заставило ее содрогнуться. Она жалела, что рассказала ему все это. Так они сидели, дыша в унисон какое-то время. Ева просто обнимала его, но скорее как мать, чем как женщина. — Мне скоро уходить, — сказал вдруг Паркер. — Почему ты думаешь, что я этого хочу? Она снова пригубила водки, а затем вытерла губы тыльной стороной ладони и подсела к нему ближе. И вот ее рука уже медленно скользит по его ноге, она нежно трогает его кончиками пальцев. — Я не могу отпустить тебя так. Она о чем? Она слегка массировала тело Паркера, словно изучая его. Но Ева не нашла бы того, что искала. И он предостерегающе остановил ее руку. Он весь вспотел под своими черными трусиками «Дикие Ночи». — Похоже, я пьян, — сказал Паркер. — Тогда ты весь в моей власти, — промурлыкала Ева. Это были просто слова. Просто слова, похожие на те, что она слышала когда-то. Он был счастлив, когда она целовала его шею. Как-то по-особенному, прижав нос к его затылку. Это было так же мило, как ее объятия за несколько минут до этого. Это был поцелуй матери, нежный и ласковый, просто прикосновение ее губ без всякой задней мысли — ни вопроса, ни требования. Он был уверен в этом, потому что уже познал столько поцелуев «с голодухи». — Только не укуси меня! — сказал Паркер, дразнясь, от чего ему самому стало не по себе. Ева отпрянула от него. Она пристально посмотрела в его глаза: — Я бы никогда этого не сделала. — Да я просто пошутил! — Да… Ну и шуточки у тебя! Ты хоть знаешь, что укус человека — одна из самых серьезных и трудно заживающих ран?! При малейшем подозрении на то, что человек продрал зубами твою кожу, необходимо не менее пятидесяти уколов и долгое наблюдение! — Ты-то откуда знаешь? Ева очень смутилась, что вызвало у Паркера немалое любопытство! Откуда она знает? — Ну… Я просто знаю. Это должен знать каждый. Если ты этого не знал — мне очень жаль, я думала, что ты такой умный… Паркер положил руку ей на плечо, и она снова расслабилась и придвинулась к нему. — Один мой знакомый из тренажерки однажды отвел меня в сторону и поднял футболку. «Как тебе это?» — сказал он. Он был весь искусан — на груди, на спине, на шее. Потом он приспустил свои спортивные штаны. У него были укусы даже на ноге! «Ты похож на игрушку для собаки!» — сказала я ему. Ева в ужасе качала головой. «Как в тот момент, о котором она рассказывает», — подумал Паркер. — Наверно, это ему нравилось, — предположил он. — «Я еще легко отделался, — сказал он мне! — Ева не слушала Паркера. — Он подцепил какую-то девку в заведении под названием «Эдди Рокетс». Он привел ее к себе домой, и как-то так получилось, что она его искусала. Все тело. «Наверно, я нашел ее самую эрогенную зону», — пошутил тот парень. Ева снова обняла Паркера, положила голову ему на плечо, стала снова мягкой и нежной. — На следующий день его отвезли в больницу. Его бросало то в жар, то в холод, его постоянно тошнило — врачи так и не смогли поставить диагноз. Он еле дышал. Он стал такой бледный! Он даже есть не мог! Так продолжалось примерно неделю. Он долго сидел на антибиотиках. Вернулся в тренажерку совсем недавно. Хотя, чисто теоретически, я, конечно, могла бы укусить тебя. Но в том усилии, с которым она его обнимала, был своего рода вопрос. — Я не в форме… — сказал Паркер. — Тогда просто обними меня. Прижмись ко мне, — попросила Ева. Он так и сделал и почувствовал, что ее тело словно приросло к нему. Она дрожала, когда вздыхала. Как будто она очень замерзла, а потом прижалась к нему, дрожа всем телом. Эти спазмы были как безмолвная мольба. Просто согреть ее. Но ее материнские поглаживания заморозили его. Он чувствовал себя как камень, к которому она прислонилась: она — свободная, живая. Она просто обнимает его. Паркер не мог заставить себя ответить той же нежностью. У Евы жизнь била ключом, а вот он был холоден. Он чувствовал себя опустошенным. Для него все было кончено, и ему хотелось плакать, оплакать то, что его живость ушла навсегда. У него не было ни физического желания, ни желания жить, ни надежд. Только сожаление о том, каков он, и раскаяние в содеянном. Он сидел неподвижно и тихо, и теплое тело Евы, сильно прижимавшееся к нему, оставляло его член более чем равнодушным. Ее тело — это вопрос, на который у него нет ответа. Он хотел снова предупредить ее, но тут же понял, что любое предупреждение сейчас только еще больше испугает ее: ведь однажды она уже пережила насилие.