Этому диалогу предшествовал долгий рассказ. Стас, щадя сыщика, провел экскурс в отечественную историю. Правда, про самые крайние моменты – про сажание священников на кол и прочее средневековье – он, пожалев нервы собеседника, слишком-то не распространялся. Кошко за глаза хватило и того, что он услышал. Про разгул терроризма он и так был в курсе. Про русско-германскую войну тоже слушал спокойно. Рассказ про расстрел царской семьи заставил статского советника стиснуть зубы, только желваки заходили на скулах. Опер, глядя на неподдельное замешательство статского советника, уже стал задумываться – во зло или во благо его появление здесь? Юношеским максимализмом он давно уже не страдал. И про бабочку Рея Бредбери помнил хорошо. А также знал, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями. Одно он понимал прекрасно – полного понимания ситуации от здешних он не добьется. Монархисты будут верны царю, независимо от того, во зло или во благо это обернется для России. Революционерам, тем вынь да положь свержение самодержавия, и никаких гвоздей. А потом друг за друга примутся, как пауки в банке. Интересно, чиновник для особых поручений – достаточно ли большая «шишка» для того, чтобы начать свою игру? «Да нет, – мысленно одернул он сам себя. – С ума сошел, что ли? Дешевле между Сциллой и Харибдой втиснуться. Там и то шансов больше. Да что там… если уж говорить о шансах, их у меня как у мышки меж двух жерновов». – Ладно, коллега, – зевнул Кошко. – Давайте спать, пожалуй. В Киев только завтра вечером прибудем, а государь приедет дней через пять-шесть. Так что время, я думаю, у нас есть. Да, как вам здешние удобства? У вас-то, поди, прогресс шагнул так далеко, что нам, темным, и не снилось? – Как вам сказать, – уклончиво ответил Стас. – Я же в генеральских вагонах не ездил. В простых, само собой, такой роскоши нет. Но поезда, конечно, быстрее ходят. Спокойной ночи, ваше высокопревосходительство. Он понемногу начинал врастать в эту новую старую жизнь. Глава 3 Вокруг да около …Поезд прибыл в Киев, когда уже начало смеркаться. Путешественники вышли на перрон. Правда, было еще достаточно светло, и фонари не горели. Когда они вышли на привокзальную площадь, к ним лихо подкатила пролетка. – Куда изволите, господа? Стас оглянулся на Аркадия Францевича – он и в прежней жизни в Киеве никогда не был. – На Фундуклеевскую, в «Эрмитаж», – небрежно бросил тот, усаживаясь на сиденье. – А что, извозчик не знает, на какой улице гостиница? – тихонько хмыкнул Стас. – Чтобы кругами не катал, как приезжих, – отмахнулся Кошко, думая о чем-то своем. Оказывается, трюки таксистов родились до появления собственно такси как такового. Вот уж воистину, ничто не ново под Луной. Поняв, что статскому советнику не до него, Сизов откинулся на мягкое сиденье, с интересом разглядывая улицы, по которым их вез извозчик. Они не слишком-то напоминали те старые хроники, которые ему приходилось видеть. Может, потому, что черно-белые фильмы с неестественно спешащими персонажами мало напоминали вот эти улицы с живыми и спокойно идущими по своим делам людьми. Скорее это походило на изображение из художественного фильма. Строго говоря, эти улицы, что называется, глаз не цепляли – все обыденно, разве что прохожие одеты чуть иначе, да разные там пролетки и кареты вместо автомашин. Они вышли возле гостиницы «Эрмитаж», никем не встречаемые, и прошли внутрь. В огромном холле, за стойкой, скучал портье. При их появлении он мгновенно сбросил с себя сонную одурь и уставился на вошедших с величайшим вниманием. – Номер на двоих, – бросил Кошко, небрежным жестом подавая паспорт. Стас подал свой, мельком отметив, что паспорт сыщика выписан на имя мещанина Фадеева Ивана Петровича. По-видимому, и здесь хватало интриг между службами. Если так, задача их усложняется на порядок – вряд ли глава здешней жандармерии примет их с распростертыми объятиями и будет обсуждать с ними свою агентуру. «Я бы точно не стал», – честно признался сам себе Стас, шагая за начальством по ковровой дорожке в номер. В процессе дальнейшего обсуждения деталей операции выяснилось, что он был абсолютно прав в своих подозрениях. – Кажется, одно дело делаем, – с досадой говорил шеф российского сыска, расхаживая со стаканом чая в руках по роскошному номеру. – Ладно бы оно касалось чего-то действительно секретного. Стас хмыкнул. – То, что эти рэ-эволюционэры, – Кошко произнес это слово с невыразимым презрением, – стучат жандармам друг на друга, как очумевшие дятлы, – секрет полишинеля. Надеюсь, хотя бы вам, в конце XX века, незнакомы эти беды? – Какое там! – вздохнул опер. – Как бы еще не хуже, чем у вас. – Как? – пораженный, Кошко встал, как изваяние. – Стоп! Разве я неверно понял, что у вас там… м-м… государство рабочих и крестьян, так? – Так, – обреченно кивнул Стас, чувствуя себя лектором, которого обязали втолковать младшей группе детского сада, чем просто коммунизм отличается от военного коммунизма. – А кто у вас там революционирует, позвольте полюбопытствовать? Что там, у рабочих и крестьян, свои парии и патриции появились? – Вы удивительно точно выразили суть проблемы! – Сизов криво усмехнулся. – Впрочем, они никуда и не девались. – Да-а… – покачал головой сыщик. – Бедная Россия… Похоже, не суждено ей долго жить без потрясений. – Ну, кто предупрежден, тот вооружен. – Что?! Что вы хотите сказать? У статского советника Кошко был такой вид, словно его тюкнуло по темечку ньютоново яблоко. Опер смотрел на него с усмешкой. Едва он окончательно осознал, что попал в этот мир всерьез и надолго, пришло понимание того, что если можно остановить убийство Столыпина, почему бы не остановить революцию? Как бы ни вздорно это звучало, задача не показалась ему безнадежной. Трудной, почти невозможной – да! Но, как у нас говорят, «чуть-чуть» не считается. Стас, конечно, не был каким-то там идеалистом, какое там! Скорее, решая какую-то задачу, он становился прагматичным до безобразия. Но, как это ни парадоксально, среди сослуживцев старший лейтенант Сизов слыл безбашенным идеалистом. По той простой причине, что опера, «напавшего на след», не могло остановить ничто, кроме разве что прямого приказа. Да и то… Прыжки с крыши на крышу, проникновение в квартиру через балкон на седьмом этаже и прочие подвиги создали ему репутацию, которой он, как трезво оценивал сам Стас, ни в коей мере не заслуживал. Лучше всего, пожалуй, его характеризовал один случай. Тогда в крупных городах России как раз набирали силу подростковые банды. Драка «район на район» была в то время обычным делом. Он заступил дежурным по отделению, а вечером ему по «прямой связи» дежурный по городу сообщил, что навстречу друг другу движутся две большие группы подростков, и предполагаемая встреча должна произойти именно на их территории. ОМОН поднимать поздно – успеют разве что уже к разгару побоища. К тому же дети… Черт его знает, действительно ли «городовой» считал, что спецназ поднимать нецелесообразно, или просто «отмазывался», потому что проспал это дело! Стас в это вникать не стал – какая теперь разница? Чем дежурный по отделению может отреагировать на массовую драку? Да ничем. Это прекрасно понимали оба, просто один «сливал» ответственность на другого. И у этого «другого» выхода было два. И оба тупиковые: ни хрена не делать, сославшись на то, что в его подчинении на момент поступления информации были только помдеж и водила, либо выехать туда одному и стать жертвой группового нападения. Даже если повезет остаться в живых и сохранить табельное оружие (если, конечно, можно поверить, что любопытные малолетки не станут забирать оружие у лежащего трупом мента), долгое отписывание в прокуратуре по разным глупым вопросам. Однако Стас поступил до безумия просто. Взяв из ружпарка автомат, он оставил на своем месте помдежа и выехал на ту самую «точку рандеву». Ему повезло – он точно рассчитал, что «сходняк» разразится аккурат во дворе школы. Въехав туда, он спокойно вышел из машины и, поглядев на то, как с двух разных концов через заборы уже начали спрыгивать «передовые», так же спокойно подал команду «разойдись!» и дал очередь вверх. Подростки брызнули врассыпную, и инцидент, таким образом, был исчерпан. Трудно сказать, чего тут было больше – везения или расчета. Сам Стас придерживался второй версии. Руководство и сослуживцы, как и следовало ожидать – первой. – Как ты мог додуматься – на детей с автоматом? Ты с ума сошел, что ли? – в ужасе вопрошал его потом начальник отделения. – Евгений Савельевич, – невозмутимо отвечал Стас. – Все было рассчитано: пока драка не началась, они еще соображали. Они же не дураки – на автомат кидаться. Наоборот – на них мент с автоматом вышел! Это же приключение – они гордиться этим будут, друзьям пересказывать. И цена этому делу – три акаэмовских патрона. И потерпевший один-единственный. – Кто?! – в ужасе вскричал «Бивень» (как звали за глаза шефа). – Помдеж, – ухмыльнулся Сизов, – ему автомат чистить пришлось. А если бы я их не остановил, их бы куда больше было. Победителей, как правило, не судят, и все обошлось устным «скрипом» начальства и от коллег – порицаниями в матерной форме. Здесь, конечно, ситуация посложнее. Стас прекрасно понимал, что революция – это не толпа пьяных матросов, под настроение взявших Зимний. Любая революция – это, во-первых, большие деньги. Он знал, что большевиков, меньшевиков, эсеров и прочих весьма интенсивно финансировали со стороны. Причем не только иностранные разведки, которым стабильная Россия нужна была, как чирей на заднице. Столь ненавистные пролетариатом буржуи, которых рабочие и крестьяне потом вожделенно стреляли и развешивали по фонарям, тоже в этом поучаствовали – будь здоров! Понять их, конечно, можно. Устроить буржуазную республику вместо набившего оскомину самодержавия – вот на эту морковку и повелись промышленники. Недооценили они большевиков, чего уж там. И Стас тоже прекрасно понимал, что проигрывает тем по всем позициям, кроме одной-единственной – он знал прикуп. И потому, глянув в ошарашенные глаза великого сыщика, он широко улыбнулся. – Я хочу сказать, что у нас с вами есть шанс спасти Россию. И, взяв бутылку, вопреки всякому этикету, набуровил себе коньяку прямо в чайный стакан и махнул его одним глотком. …Поутру статский советник Кошко отправился с визитом к начальнику Киевского жандармского отделения Кулябко. – Ох, знали бы вы, Станислав, как не хочется мне визит этот наносить, – вздохнул он. – Догадываюсь, – кивнул Стас. – С «соседями» общаться – то еще удовольствие. – Соседями? – не понял сыщик. – А! В смысле – соседний департамент? Забавно подмечено, надо будет коллегам рассказать, повеселятся изрядно. Ну а вы пока по городу погуляйте, что ли… «А в самом деле! – подумал опер. – Рассиживаться-то некогда. Хоть к театру подходы поглядеть». Говоря откровенно, не слишком-то он верил, что Аркадий Францевич с жандармом смогут прийти к единому мнению. Реакция последнего вполне предсказуема – за информацию спасибо и до свидания! Мы профессионалы, мы сами, без сопливых, разберемся. Это правильно, конечно, что каждый занимается своим делом, иначе это не работа была бы, а сущий дом терпимости – не поймешь, кто, кого и за что. Однако верно и то, что «специалист подобен флюсу – он односторонен». Прав был Козьма Прутков. И про то, что ковчег строил любитель, а «Титаник» – профессионалы, тоже сказано не в бровь, а в глаз. «В общем, резюме такое, – хмыкнул про себя Стас, шагая по утренним улицам Киева. – На жандарма надейся, а сам не плошай». …Раскатистым басом бухнул колокол, и его голос долго висел в воздухе над золочеными куполами, которые поднимались над городом, словно шлемы древних воинов. Не утяжеленный выхлопами свежий воздух бодрил, дышалось легко, и опер с любопытством разглядывал вывески на мелких лавочках и магазинах. Поспешал служивый люд, извечно боявшийся опоздать. Звонко цокая копытами, прогарцевал молоденький корнет, судя по его серьезному виду, с поручением. Подпрыгивая на брусчатке колесами, проскрипел тяжело нагруженный обоз, а его, сигналя, обогнало блестящее авто, за рулем которого гордо восседал затянутый в кожу водитель. – Вот же зараза, – хмыкнул вполголоса Стас. – Наверняка круче Шумахера себя мнит! Взглянув на встреченную по дороге парочку, Стас сразу решил, что она направляется в театр. И не просто туда направляется, она – плоть от плоти этого театра. Было в ней что-то такое… богемное, что ли. Обе дамы были высокими и стройными. Но, судя по их одежде, пошитой хоть и с претензиями, но явно у местечковой портнихи, до высшего сословия им было далеко. У одной были большие светлые глаза. Настолько большие, что он сразу, по привычке, окрестил ее Стрекозой. Вторая имела острые черты лица, и Стас про себя назвал ее Птичкой. Он был уверен, что их принадлежность к миру искусства определил верно. Возможно, из-за взглядов, которым обе стрельнули в рослого симпатичного опера. А может, из-за каких-то невесомых флюидов, которые он, как опытный мент, уловил «верхним чутьем». Стас за годы службы в «ментуре» привык этому чувству доверять. Не единожды оно спасало его от неприятностей, а пару раз точно от верной смерти. Поэтому, даже не успев как следует обдумать это неожиданное наитие, он сделал шаг по направлению к девицам. Медлить не следовало, ибо театр был уже в пределах видимости. – Простите мне, бога ради, мою неучтивость! Позвольте представиться – коллежский секретарь Сизов Станислав. Вы не подскажете мне, как пройти в оперу? Они словно ждали этого. Стрекоза радостно заулыбалась, словно встретила давнего друга. Птичка, наоборот, скромно потупилась, однако при этом так «даванула косяка», что любой, что-то понимающий в женщинах, понял бы, что если ее подругу можно снять за пять секунд, считая вдох и выдох, то эта сама кого хочешь снимет. – Вика, – наклонила голову большеглазая. – Ника, – в тон ей представилась подруга. – Если вы нас проводите немного, вы придете прямо к опере, – кокетливо поглядела на него большеглазая. – С превеликим удовольствием, – галантно поклонился Стас, пристраиваясь рядом. – В вас за версту видно служительниц муз. О музы! Мельпомена, Полигимния и Талия! «И талия!» – воскликнул, пораженный в самое сердце, Марк Антоний, и Рим мгновенно был переименован. Девушки весело рассмеялась. Новоявленный кавалер явно пришелся им по вкусу. И одет более чем прилично. Им, бедным служительницам искусства, было так тяжело пробиться в этом мире! В мечтаниях они грезили – нет, совсем не о принце, скорее о состоятельном господине – желательно молодом и щедром, взявшем под свою опеку юное дарование. И предел девичьих грез – удачное замужество! Вот и сейчас, кто его знает, может, это госпожа Фортуна вдруг расщедрилась, подбросив им такой шанс?