Он потянул из паза необычно толстую телевизионную антенну и сообщил, поигрывая кусачками: — Ух ты, какой интересный кабель! Может, спутниковый? Посмотреть, жалко, не на чем. — Вставь его себе в задницу, зажмурь глаза, расслабься и жди, когда появится картинка, — посоветовал Птенчик. — Штурм все равно отменяется. — Подожди, не режь, — остановил его Крюков. — Иначе потом не разберемся, что это за спецсвязь. Без света она все равно работать не будет. — А на аккумуляторе? — Думаю, наш черный друг еще не въехал, что его обложили, и сигнал тревоги давать не собирается. Либо он его уже дал. Так что оставь. Раз приступ не увенчался успехом, придется его, басурмана, измором брать, — вздохнул Крюков. — Организуем осадный лагерь. — Да? И какие будут особые указания, гражданин начальник? — с кислой физиономией поинтересовался у него Грека. — Спать в лифте стоя? — Молодец, самую суть осадной тактики ухватил! — похвалил его Крюков. — Нарушение снабжения и канализации отходов — причина многих неудачных осад. Голод, эпидемии с эпизоотиями. Спать в лифте, конечно, можно, а вот ссать никак нельзя. Мы, работники милиции, не можем пасть так низко, а должны подавать пример… И все такое прочее… — Крюков широко зевнул. — Поэтому пройдись по квартирам и подружись с соседями. Вдруг этот Максимка неделю взаперти проторчит? — Меня молодая жена из дома выгонит, — предупредил Грека. — Нет у тебя никакой жены, ни молодой, ни старой, — разоблачил его Крюков. — Поэтому садись по стойке «смирно» и бди. — Бзди? — Бди, деревня. От слова «бдительность». Пока он не вылезет. А вылезет — бей на поражение. И они принялись бдить. Противник затих и не подавал признаков жизни. Он предпочитал сидеть без света, но не сдаваться. К ночи расстановка сил окончательно определилась. Грека выполнил приказ шефа на отлично. Из соседних, а также выше- и нижерасположенных квартир выходили люди с доброжелательными улыбками и знакомились с сыщиками. Старушка из квартиры слева предлагала горячей картошечки. Томный юноша из квартиры справа в трениках в обтяжку настоятельно приглашал Птенчика заглянуть на чашечку кофе. Внизу вообще гуляли свадьбу и всю группу едва не утащили «буквально на пять минут выпить за здоровье молодых». Во что растянулись бы эти пять минут, многоопытный Крюков даже подумать боялся. Отринув соблазны, опергруппа продолжала стойко переносить тяготы службы. Крюков позволил только Птенчику отвлечься на минуту, чтобы буквально одним ударом пресечь в квартире сверху назревший семейный скандал. В квартире напротив, дверь которой выходила на ту же лестничную площадку, проживала одинокая дама «чуть за тридцать». Ну совсем чуть-чуть, лет на десять-двадцать максимум. После того как Грека познакомился с ней, он с торжествующим видом вынес пару табуреток. — Присаживайтесь, — предложил он товарищам по оружию. — А себе? — наивно поинтересовался Крюков. — Молодой ишшо, постою, — отмахнулся коварный Грека. Потом невнятно пробормотал что-то насчет «пойти пописать» и снова исчез за соседкиной дверью, на сей раз всерьез и надолго. Дисциплинированный Птенчик не обращал на это внимания и целиком был поглощен наблюдением за телефоном — не звонит ли враг? Крюков же по природе был разгильдяем, причем завистливым. Он терпеть не мог тех, кто сачковал. Больше, чем он сам. Через полчаса нервного ожидания он встал с табуретки и мстительно заявил: — А пойду-ка я и весь оргазм им сейчас поломаю! Но тут заверещал телефон. Птенчик дернулся было к определителю, но напрасно. Звонил мобильник Крюкова. Телефон у него был пиратский, абонированный на сотню честных пользователей, каждый из которых практически не замечал, что платит «за себя и за того парня». На вопрос: «Где взял?» Крюков отвечал кратко, но с исчерпывающей полнотой: «С убитого снял». То, что на аппарат можно было звонить, Крюкова иногда радовало, а иногда и нет. И сейчас ему не хотелось отвечать, но врожденная порядочность заставила взять трубку. — Чаво надо? — прогнусавил он, делая вид, что он вовсе не Крюков, а дальний родственник из деревни. Откуда-нибудь с Украины, например. И предложил, как это принято в тамошних краях: — Слухаю, жалуйтэсь! — На что? На твои дурацкие приколы? — спросил строгий женский голос. — Скажи кому, и я с удовольствием пожалуюсь. В другое время он бы обрадовался ее звонку, но не сейчас. — Але, Ирина, это ты? Ты не очень вовремя, а если честно, очень не вовремя. Я тут сижу в засаде… — Засадишь в другой раз, — бестактно перебила она его. — А сейчас заткнись и слушай! Галина Зелинская покончила с собой. Меня не было дома, и она оставила сообщение на автоответчике. Я позвонила ей… Подошел ее муж Семен, сказал, что ее уже нет… Короче, там сейчас милиция. Крюков опустился мимо табуретки, но даже не заметил своей ошибки. — Что с ней случилось? — Вскрыла вены. — С какой стати? — Я не знаю, а милицию это вообще не интересует. Факт самоубийства налицо, остальное для них не важно. А Семен не хочет при всех ворошить… Одним словом, приезжай скорее. Адрес помнишь? — Конечно, базара нет… В смысле, уже еду. Он убрал трубку в карман и поднялся. — Слушай, Птенчик, я слиняю на пару часов по шкурному делу. Ты остаешься за старшего! — крикнул Крюков уже на ходу, скатываясь вниз по лестнице. — Кто полезет — стреляй на поражение! — А если начальство с проверкой заявится? — поинтересовался гигант, перегнувшись через перила. — Их можно по нога-а-ам! — раскатисто донеслось из глубины лестничного колодца. 6 Крюков ездил на особой машине. Это была бронированная, с двухсотсильным «Чайкиным» движком, «Волга», прослужившая свои лучшие годы сначала в «девятке» — сопровождении, потом в «семерке» — наружке. Там она и была выкрашена в салатовый, с шашечками, цвет тогдашних московских такси. Крюков купил списанную «рябуху» по цене металлолома и относился к ней крайне бережно — в мотор не лазил, не перекрашивал и не мыл. Даже дырки от пуль на внешнем корпусе не заделывал. С этим был связан единственный недостаток машины — она боялась дождя. Но в остальном проблем не было, и «рябуха», как ни странно, бегала, причем довольно бодро. Крюков подошел к верной «рябухе», открыл дверцу салона и первым делом отключил сигнализацию. «Русский «Клиффорд«» — граната РГД‑5 на растяжке за педалью тормоза. Затем он открыл капот и запустил двигатель одним изящным движением — закоротив толстой отверткой клеммы стартера. Сама отвертка сгорала за пару месяцев до ручки, зато при такой технологии владелец мог не опасаться угона. До дома Зелинских Крюков добрался минут за десять. Дверь в квартиру оказалась не запертой. В комнате сидели двое — Семен Зелинский и Ирина. Тело Галины уже увезли в морг, милиция тоже ушла. Крюкову показалось, что даже люстра в комнате горит как-то пронзительно-тоскливо. Так бывает в доме сразу после того, как его посетила смерть. Крюков имел в скорбных делах удручающе большой опыт. Он поставил на стол бутылку «Столичной» и попросил Ирину: — Принеси стаканы. Ирина принесла из серванта стограммовые лафитники. Крюков свернул пробку и налил Семену полную, а себе и Ирине до половины. Выпили молча и без присловий про «землю пухом» и прочее. Наконец Крюков прервал тягостное молчание: — Расскажите, наконец, как это произошло. — Вот, прочти. — Семен бросил на стол сложенную газету «Версии и доказательства», на полях которой торопливым почерком было выведено несколько строчек. Крюков прочитал предсмертную записку Галины: «Прощай, мой дорогой. Спасибо тебе за то счастье, что у нас было. Я больна СПИДом. Жить с этим я не могу, объяснить тоже. Прости, если сможешь, и не тяготись моей памятью. Женись и живи. Только вспоминай меня иногда. Твой глупый Галчонок». Крюков словно мелкий жулик спрятал защипавшие глаза и, прокашлявшись, пробурчал: — Ментам это не показывал? — Нет, — покачал головой Семен. — Зачем? Им и так все ясно. К тому же она не им писала, а мне. Это же не докладная: прошу в моей смерти винить такого-то. Я не прав? — Не знаю. Наверно, прав. Крюков налил еще. Снова выпили не закусывая. Наконец Крюков задал самый трудный вопрос: — Откуда у нее взялся СПИД? Извини… Можешь дать мне в рожу один раз, но сильно. Только ответь: у Галины кроме тебя кто-нибудь был? Зелинский не пошел навстречу предложению Крюкова и не стал его бить. Он лишь снова затряс головой: — Нет, не было. Во всяком случае, мне про это ничего не известно. Но, думаю, она не стала бы ничего от меня скрывать. Она была необыкновенной женщиной! Крюков прокурорским взглядом вперился в Ирину: — А может быть, ты что-нибудь знала? Она ведь могла с тобой поделиться как с подругой? Ирина оскорбленно поджала губы: — А я бы тебе врезала с большим удовольствием! Не было у нее никого, и быть не могло! Сеня прав. Если бы Галке кто-то настолько понравился, чтобы с ним… Одним словом, Семен узнал бы об этом первым. — Так, — принялся рассуждать Крюков. — Самую опасную, но самую вероятную версию можно считать практически закрытой. — Просто закрытой, — поправила Ирина. — Хорошо, просто закрытой, — согласился Крюков. — Поехали дальше. Уколы. Наркотики можно сразу исключить. А лекарства?