— А что я должен буду делать в твоей лавке? Толстопузым банкирам в теннис проигрывать? — Все. Для начала постажируешься в каждом из подразделений, начиная с охраны банка, кончая проведением спецопераций. А там посмотрим, к чему у тебя талант. — А вы и спецоперациями продолжаете заниматся? — Чем? — Риф сделал вид, что удивлен. — Какими спецоперациями? Я тебе ничего такого не говорил. Сейчас мои спецоперации — это тот толстяк, которому я проиграл. Рекомендую: Сема Зелинский, банкир. Не человек — золото. Во всех смыслах. И это золото я рассчитываю прибрать к рукам. — Не трать время на объяснения, я знаю его не хуже тебя. Я занимаюсь компьютерным обеспечением его банка. И ребят наших в охране частенько вижу. — Они тебя не узнали? — удивился Риф. — Вероятно, я сильно изменился со времен службы, — пожал плечами парень, назвавший себя Антоном. — Так, значит, ты все-таки специально проиграл? — Да, специально. В порядке компенсации за те неприятности, которые он благодаря мне поимел и еще поимеет. Банкир, в конце концов, тоже человек, и он вправе получать маленькие человеческие радости. — Ты что, поимел его жену? — Нет, дорогой Антон, вчера я окончательно поимел его банк. — И не противно тебе, боевому офицеру, елозить под торгашами? — скривился молодой. — Эх ты, наивняк, — снисходительно-наставительно произнес Риф. — Истинно говорю тебе: важно не кто под кем лежит, а кто кого трахает. Запомни это! А то так и будешь на дровах ездить. Это твою синюю развалюху я видел на стоянке? И он направился в душ, откуда донеслись раскатистые рулады: — Ты запо-омни сыно-о-ок золотые слова-а-а!.. Его товарищ также разделся и направился в соседнюю кабинку. У обоих собеседников на левом плече синели одинаковые татуировки — весело оскаленный череп с крылышками и надпись: «ОШБОН-КУРГАЙ». В черной-черной комнате стоял черный-черный стол. На черном столе стояла черная лампа. Ее свет вырывал из мрака комнаты небольшой освещенный круг. За столом сидел человек в черной майке с надписью «РИФ-секьюрити». На плече его синела татуировка — весело оскаленный череп с крылышками и буквы «ОШБОН-КУРГАЙ». Перед ним на столе в свете лампы лежал большой нож с зубьями по обуху, утолщенной крестовиной-упором и массивным металлическим кольцом в торце рукоятки. Своей тяжестью нож прижимал к столу стопку газетных вырезок. Все они касались одной темы — преступлений маньяка-потрошителя по кличке Мясник. Рядом на столе лежали трубка мобильного телефона и несколько шприц-тюбиков, предназначенных для производства инъекций в полевых и боевых условиях. Человек взял трубку мобильника и набрал номер. Ему ответил женский голос: — Редакция еженедельника «Версии и доказательства». — Мне нужен главный редактор вашей газеты. — Человек говорил, приставив к микрофону трубки коробочку модулятора голоса. — Я хочу сделать заявление. Кто я такой? Ваши писаки дали мне погоняло Мясник. Меня почему-то считают маньяком, но я с этим категорически не согласен. Я не маньяк. Просто у меня есть одна серьезная проблема, и я собираюсь ей поделиться с вами. По крайней мере, кое с кем из вас. И, надеюсь, вам это очень не понравится. — Соединяю вас с главным редактором, — испуганно пропищал голос секретарши. Человек в черной майке прокашлялся. Судя по всему, он собирался говорить долго. 5 Осень резко уступила место зиме. С утра над Москвой клубились рваные тучи. Давно пора было выпасть не только первому, но и второму, и третьему снегу. Холодный ветер гонял по подмерзшему асфальту обрывки газет. Судя по заголовкам, главным содержанием жизни россиян традиционно оставались терроризм, инфляция и грядущие выборы. В тяжелой атмосфере города накапливалось гнетущее, тревожное напряжение. Его давящее присутствие ощущалось физически, и казалось, что оно предвещает беду. Заведующая медицинским комплексом финансово-промышленной компании «Ипсилон» Галина Зелинская ушла в тот день с работы раньше обычного, не предупредив даже свою секретаршу, с которой обычно обращалась не как с подчиненной, а как с подругой. Домой она пошла пешком. Окружающее сейчас воспринималось ею словно сквозь пелену тумана. Слепоглухонемому безногому пацаненку, который попрошайничал в подземном переходе, она не глядя сунула несколько купюр. Тот только свистнул от удивления, догнал ее и крикнул: — Ты что, ослепла? Сотенные суешь! Лечиться надо! Но Галина, не оборачиваясь, словно слепоглухонемой была она сама, двинулась дальше. Она не помнила, как добралась до дома, и не заметила, что в течение долгой прогулки ее на приличном расстоянии, незаметно, но неотступно сопровождал человек в длинном темном плаще. Она вошла в квартиру и только здесь посмотрела на часы. Скоро должен прийти муж. Как ему сказать? И, главное, как объяснить ему то, чего она не могла объяснить и себе самой? Следивший за ней человек в это время прогуливался в сквере напротив дома. Все это время он был чем-то озабочен, поглядывал на окна ее квартиры и даже, как будто, собирался перейти улицу и направиться в подъезд, куда вошла Галина. Но его остановил сигнал портативной рации, настроенной на жучок в телефонном аппарате Галины. Галина звонила своей единственной подруге. Может быть, если бы та оказалась дома, все случилось бы по-иному. Но в трубке раздался лишь голос автоответчика. Галина дождалась сигнала записи и тихо, с перерывами, произнесла: — Алло, Ира, это я. Прости меня и прощай… Живи долго и счастливо… И держись за своего Крюкова. Я ухожу… И положила трубку. Потом снова сняла и опустила рядом с аппаратом. Она не хотела, чтобы ей помешал случайный звонок. Она боялась, что у нее не хватит решимости. Она прошла на кухню, торопливо черкнула карандашом несколько прощальных слов на газете, которую муж утром второпях забыл на кухонном столе, затем взяла купленную в магазине опасную бритву и прошла в ванную. «Это ничего, — уговаривала она себя. — Бог всемилостив, он простит мне, что я явлюсь к нему без приглашения». Но она не могла заставить себя совершить последний ужасный шаг и сгорбившись сидела на краю ванны в полной прострации. Человек в темном плаще, следивший за окнами ее квартиры, посмотрел на часы и пробормотал: — Пора бы уже… Он перешел улицу и скрылся в подъезде Галины. Спустя десять минут он вышел оттуда, сел в стоявшие у мусорных баков синие «Жигули» — «копейку» с проржавевшими крыльями и уехал. Еще через десять минут он привычно припарковал свою четырехколесную рухлядь на автомобильной стоянке возле «Вагнеровского центра» между шестисотым «мерседесом» и еще более шикарным «астон-мартином». Здесь он вылез из машины и уверенной походкой направился к главному входу в здание. Старший опер Управления специальной службы Крюков, по мнению столичных наркоторговцев, справедливо носил высокое звание «Самого Тухлого Душмана Советского Союза», которое сохранилось за ним и после распада СССР. Кроме этого, он продолжал который год носить не слишком высокое звание капитана милиции. И было похоже, что строки Высоцкого о капитане, который никогда не будет майором, касались именно Крюкова. Малейший намек на присвоение ему погон с «лыжней» — двумя просветами и одной звездой — вызывал у крюковского начальства предынсультное состояние. Сам Крюков относился к этой вопиющей несправедливости со спокойствием истинного философа: «От большой звезды задница тяжелеет». Утром Крюков получил верную наколку на квартиру в одном из спальных районов, где гости из братской Нигерии, в основном студенты, складировали свои национальные сувениры. Как правило — «черный героин». Хату Крюкову «сдал» проверенный стукач, также из числа нигерийских студентов, Окике Марафет. Собственно, студентом «Лумумбария» Марафет был очень давно. С тех пор университета он так и не закончил, зато успел фиктивно жениться на москвичке и получить прописку. Он, разумеется, тоже принимал и перепродавал «товар». При этом он исправно сдавал Крюкову гонцов с далекой жаркой родины, если им не посчастливилось оказаться его родственниками. Нигерия, конечно, страна дикая, но и там не дураки живут. Не хуже нас разбираются: закон есть закон, но семья — дело святое. Так вышло и на этот раз. Пару дней назад группа Крюкова прихватила «заряженного» героином негритенка, который при тщательной проверке оказался одним из многочисленных племянников Марафета. В обмен на свободу дальнего родственника Окике, не моргнув глазом, сдал очередной склад земляков-конкурентов. Бизнес есть бизнес. Бригада Крюкова приехала по указанному Марафетом адресу и выгрузилась из машины. Заместитель Крюкова, двухметровый Птенчик нахлобучил на голову козырьком назад зимнюю бейсболку: «За нами наружка. Легавым буду — за нас особка взялась». Бригада зашла в подъезд и поднялась на нужный этаж. Грека прислушался. За дверью квартиры было тихо. Пару-тройку часов они провели в томительном ожидании, не появится ли кто-нибудь из оптовиков-перекупщиков. Наконец терпение сыщиков иссякло. — Ну что, заглянем к парню на рюмку чая? — подмигнул товарищам третий сотрудник опергруппы — Шурик Папастраки, которого все звали Папа-в-факе или просто Грека, молодой, но не по годам развитой. — Шеф, ты не забыл свой набор отмычек? — Ага, заглянем. Ребята из наружки внизу только и ждут, когда мы законы нарушать начнем, — заверил его Птенчик. — Что будем делать, командир? Может, ну его? Давай зайдем в другой раз. Пора бы и пивка попить. — Ни за что. Раз пришли в гости — звони, — рассудил Крюков. В ответ на звонок после долгой паузы наконец послышались осторожные шаги. Шаги замерли возле двери. — Ху? — спросил из-за двери противный нерусский голос. — Сам ты ху! — возмутился Крюков. — Открывать! Почта пришел! Крюков при желании умел говорить по-русски не хуже любого иностранца. Но и преступник за дверью был не пальмовым лыком шит. — Нет почта. Ху? — с непонятным честному человеку упрямством повторил он. — Открывай, бестолочь заморская! По-хорошему предлагаю! Видимо, преступные наклонности мешали человеку за дверью последовать этому доброму совету. Он продолжал коснеть в беззаконии. — Русски не понимать! — цинично заявил он. — Эй, оупен зе доо! — блеснул незаконченным средним образованием Грека. — Дед Мороз пришел! Санта-Клаус! С мешком подарков! — Опупен дзю-до! — поддержал товарища Птенчик. — Куклус-Кланус принес тебе мешок п…здюлей! Лучше открывай по-хорошему, черный брат! Но всем, в том числе и высыпавшим на площадку любопытным соседям, уже стало ясно, что по-хорошему дверь не откроют. — Теперь долго не выйдет. Ну что, садимся в засаду? — констатировал грустный факт Грека. — Не в засаду, а в осаду, — поправил Крюков. — Будем ждать гонца снаружи или вылазки изнутри. Зачитай права осажденного. — Вы имеете право не открывать дверь и не платить за электричество! — с пафосом изрек Грека и вывинтил пробки из распределительного щита. — Сто первая китайская мудрость Глеба Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме, а черная кошка — в темной комнате»! — Вы имеете право не платить за телефон! — прибавил Птенчик. Пользуясь своим высоким ростом, он разрезал над дверью квартиры телефонный провод и подсоединил к нему принесенный из машины аппарат с определителем. Затворник, вопреки ожиданиям сыщиков, не проявил ни малейшего любопытства по поводу обесточивания его бандитского гнезда. Похоже, ему нравилось блуждать в потемках. Во всяком случае, он так и не высунул за дверь носа, чтобы проверить пробки. Судя по всему, это был матерый преступник. Либо он просто не подозревал о существовании электричества. — Вы имеете право не смотреть телевизор, — провозгласил Грека.