Он взял свежеприготовленную пикшу с большой порцией картошки, попросил завернуть ее в двойную упаковку и на последнем издыхании направился к дому. Звенящая тишина, услышанная им за дверью собственного дома, никогда не звучала столь гостеприимно. Он опустил деревянные жалюзи на окнах, спрятав от себя промозглую ночь, включил лампу и отправил в греющуюся духовку свою трапезу сразу после того, как налил себе целый стакан шотландского виски. Он был не большим любителем выпить, тем более когда был дома один, и знал, что этого будет вполне достаточно, чтобы успокоиться, снять напряжение в мышцах и согреть кровь, причем не столько физически, сколько морально. Он поест, выпьет, сделает себе кофе и почитает — только не новую биографию Сталина, которую он купил накануне; с бокалом в руках он пробежался глазами по своим книжным полкам. Дневник незначительного лица, Трое в лодке, не считая собаки… Но он понял, что смеяться ему сейчас не хочется, и в итоге взял одну из книг о Хорнблоуэре, которую не перечитывал уже много лет. Перед тем как сесть за стол, он позвонил в участок. — Натан все еще там? — Только что ушел, сэр. — Что-нибудь произошло? — Боюсь, что нет… Большинство решило, что с них на сегодня хватит… Люди несколько упали духом. — Понимаю. Все мечтают хорошенько выспаться. Кроме тех, кто в этом больше всего нуждается, — подумал он, кладя трубку. Ангусы. Психолог сказала ему, что Мэрилин Ангус спала только один раз, когда выпила таблетку, которую ей прописал Крис, хотя ужасно не хотела этого делать, ведь она должна быть на ногах, если появятся какие-нибудь новости. А Дэвид? Он спал? Или он мертв? В голове у Саймона замелькали обрывки фраз. С кухни донесся запах жженой бумаги. Он открыл дверцу духовки и уже собирался достать оттуда тарелку с рыбой и картошкой на промасленном пергаменте, как в дверь позвонили. Он вспомнил, как Крис говорил, что он может зайти по дороге домой, и пошел к домофону. — Привет, Крис, поднимайся. Он вышел, чтобы встретить своего зятя у дверей. — Привет… Но по верхнему пролету лестницы навстречу ему поднимался не Крис Дирбон. — Привет, Саймон. Я тебя немножко обманула… Я поняла, что я не тот человек, которого ты ожидал увидеть. «Последний человек, — подумал Саймон, — последний человек в мире». — Диана. Он стоял в дверном проеме, смотрел на нее и понятия не имел, кто это — эта высокая, рыжеволосая, стройная женщина, которая была хорошо одета, пахла дорогими духами и прекрасно выглядела. Он ее не знал. Знал ли он ее когда-нибудь? Да, в другой жизни, когда был другим человеком. — Что ты здесь делаешь? Он не хотел ее впускать. Его квартира, это священное место, была для нее под запретом. Она никогда не была внутри. Они вообще никогда не встречались в Лаффертоне. — А тебя сложно выследить. Он не ответил. — Я так понимаю, ты бы предпочел, чтобы я развернулась и ушла? — Я прошу прощения… Конечно, нет, — он придержал для нее дверь. — Если это неудобно… Черт побери, да, это «неудобно» — твое появление здесь всегда было бы «неудобно»! — Я могу налить тебе выпить? — Смотря в каком случае. — Прошу прощения? — У меня здесь машина. Так что в том случае, если я останусь здесь надолго, я выпью, если нет — то нет. — Я собирался поставить кофе. Присаживайся. Дай мне минутку. Саймон прошел в свою безупречную маленькую кухоньку, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Черт. Черт подери. Он залил в кофеварку воды и дернул ручку дверцы над своей головой слишком сильно. Упаковка рыбы с картошкой лежала перед ним на тарелке и остывала. Он разорвал ее и запихал картошку, кусок рыбы и масло прямо себе в рот. Он умирал от голода. Ярость от того, что Диана явилась сюда, комом встала у него в груди. Он познакомился с ней за границей, и несколько лет у них были свободные отношения, не отягощенные — во всяком случае, как ему казалось — особой эмоциональной привязанностью. Они ходили в театр или в кино, часто на ужин в ресторан. А потом они обычно отправлялись в постель — либо в гостиничный номер Саймона, либо в уютный домик Дианы. Она всегда просила его остаться там вместе с ней. Но он никогда этого не делал. Ему была приятна ее компания… она была привлекательной, умной, интересующейся; на десять лет старше, чем он, и вдова; полноправный владелец довольно успешной сети кафе. Вот и все. То есть, видимо, не все. Диана позвонила ему пару раз в прошлом году, однажды сразу после смерти Фреи, потом еще через пару недель, но оба раза ей пришлось оставить сообщение на его автоответчике. Он так и не перезвонил. Он предположил, что она поняла, что значит его молчание, и с тех пор она почти не посещала его мысли. Не было никаких сомнений по поводу того, что произойдет, когда она закончит пить свой кофе. Он взял поднос и открыл дверь. На ней был кремовый шерстяной костюм, изумрудные серьги и дорогая обувь, и она стояла спиной к нему, изучая его рисунки на стене. — Извини, нет ничего сладкого… В доме пусто. Она обернулась и холодно на него посмотрела. — Ничего страшного, Саймон. Кофе даст мне достаточно сил для обратной дороги. Он не ответил и наклонился к чашкам. — Ты участвуешь в этом деле с пропавшим мальчиком? — Я его возглавляю. — О господи. Есть о нем какие-то новости? — Нет. Ты пьешь с сахаром? — А ты не помнишь? Вообще-то нет, а если бы помнил, то был бы этому не рад, потому что это сугубо личная информация, которой я не хочу забивать себе голову. — Извини. — Нет, без. Мне нравятся твои рисунки. Она кивнула в сторону портрета его матери, который он сделал в начале этого года и повесил специально, чтобы решить, достаточно ли он хорош, чтобы стать частью его следующей выставки. — Спасибо. — Твоя мать? Это к тебе не имеет никакого отношения. Моя семья тебя не касается, это часть моей жизни, в которой тебя никогда не было. Он вспомнил, как быстро Фрея подружилась и с его матерью, и с Кэт. Диана взяла свою чашку и посмотрела на него. Саймон поставил свой стул на некотором расстоянии от нее. — Хорошо, Саймон, я могу узнать, что случилось между нами? Я звонила тебе пару раз — ты не подходил к телефону, но ты и потом не ответил. Оба раза. Он ничего не мог сказать. — Мне не кажется, что мы расстались на плохой ноте, или это не так? Я пыталась вспомнить… — Нет, конечно, нет. — И…? На минуту он засомневался, что, может, ему стоит придумать какие-то оправдания, свалить все на работу… Затем он опомнился. Это было нечестно. Диана заслуживала правды, или хотя бы какой-то ее версии. И как только он ей ее скажет и все станет кристально ясно, тогда она уйдет и никакого места для дальнейшего недопонимания не останется. — У меня был довольно травматичный год… Человек, с которым я сблизился, погиб. Я не знаю, во что бы это могло перерасти. Ну и, разумеется, не переросло. Но это было бы нечестно с моей стороны приезжать к тебе в Лондон и… Видеться с тобой — это не совсем то, чего бы мне сейчас хотелось. — Под «сейчас» ты подразумеваешь «пока»? Он заметил в ее глазах особое выражение, хотя она и пыталась казаться отстраненной — выражение голода или тоски, которое он узнал и из-за которого ему захотелось поднять жалюзи, открыть окно и выброситься из него, лишь бы только сбежать отсюда. — Нет. — А. Ты имеешь в виду «вообще». Он молчал. Диана помешала свой кофе и сделала глоток. Он увидел, что ее руки трясутся. — Я возненавидела этот год, — сказала она. — Я скучала по тебе. По твоим приездам. По нашим свиданиям. По нашим ночам. Я взвалила на себя гору работы. Я как будто вообще все время была в пути, перемещаясь от одного ресторана к другому.