— Что сказала мама? — Что всегда говорят… Что вечером водворяется плач… — …а наутро радость…[6] Ну, кто-то должен был это сказать. — При этом удивительно, насколько часто это кажется правдой… Смерть — а потом новая жизнь. — Каждый день, — Кэт погладила своего сына по спине, прежде чем переложить к другой груди, — каждый, каждый день. — У него есть имя? — У него их два. Феликс Дэниел. Саймон смотрел, как его новорожденный племянник присосался к груди, заработав ртом и крепко зажмурив глаза, и его накрыла страшная волна эмоций. В мире не было больше ни одного человека, перед кем бы он смог так же, не скрываясь, плакать, как сейчас. Кэт протянула к нему руку. Когда он ушел, она подумала, что тоже может разреветься, но в Саймоне эмоции копились и бурлили еще с момента гибели Фреи. Смерть Марты и это новое рождение наконец освободили их, чему Кэт была рада. Но она ничего не сказала, только держала свои руки в его. Сейчас было не время для благодушных слов врача. Через пару минут он поднялся и пошел в ее уборную. Она услышала, как включился кран. Феликс сильнее уткнулся в ее грудь, и его пальчики сжались от удовольствия. Когда дверь открылась и зашел Крис, Саймон как раз выходил, с мокрыми светлыми волосами и слегка покрасневшим лицом. — Ладно, я пошел… Думаю, теперь я просплю целые сутки. Саймон нагнулся и поцеловал свою сестру, а потом сомкнул ладони на влажной теплой голове Феликса. — Хорошо, — сказал он и ушел, чуть дотронувшись до руки Криса в последний момент. В коридоре он остановился, чтобы высморкаться и снова вытереть глаза рукавом. Руки у него тряслись. Тридцать один — Помни, ты полицейский, а не друг. Ты на нашей стороне, не на их. Не надо видеть в нас врагов. Подобное напоминание от старшего инспектора было необходимо в таких случаях, как этот: когда Кейт нужно было держаться в стороне, быть предельно тактичной и нейтральной, но при этом слушать, видеть и передавать полиции все, что она услышит во время ссор Ангусов. Вот кем был семейный полицейский психолог — связующим звеном между семьей и полицией, а не юристом, не жилеткой, чтобы поплакаться, и не другом семьи. Это была тонкая грань, и, балансируя на ней, Кейт начинала чувствовать, что склоняется на сторону Мэрилин. Они были на кухне и делали запеканку, Кейт чистила картошку, а Мэрилин жарила фарш. В этот момент громко хлопнула входная дверь. Было только начало седьмого, а Алан Ангус не появлялся дома раньше восьми с тех пор, как здесь находилась Кейт. Мэрилин посмотрела на нее с тревогой и быстро пошла в коридор, оставив Кейт снимать мясо с газовой горелки. — Что случилось? — услышала она, как нервно спросила Мэрилин. — Что-то не так? — Почему ты спрашиваешь? Все так. — Они тебе звонили? Ты что-то узнал? — Это ты тут сидишь с полицией, если кто что и узнает, так это ты. — Тогда почему ты так рано? Ты никогда не приходишь так рано. — Просто отменили операцию… Такое случается. — Никогда не случалось. — Смерть случается, и этот пациент умер. Понятно? — Алан, мне надо поговорить с тобой… Мне это очень тяжело. — С чего вдруг? — Тебя никогда нет рядом. — Сейчас я рядом. — Ты отрезал себя от меня… и от Люси. Она это замечает. — Какая мне от этого будет польза, если я буду целыми днями сидеть дома? Это поможет найти Дэвида? Это поможет тебе или Люси? Не говоря уже о моих пациентах. — О да, твои пациенты. — Если ты сможешь убедить меня в том, что лучше мне торчать здесь, с тобой дни напролет вместо того, чтобы делать свою работу, я с радостью останусь. Голоса удалились, когда Алан Ангус пошел к лестнице и его жена последовала за ним. Кейт закончила чистить картошку, порезала ее, сложила в кастрюлю с водой и стала искать морковку. За этим занятием ее застал телефонный звонок. — Детектив Маршалл. — Привет, Кейт, это Натан. — Что-то случилось? — Да в общем нет… Просто кое-что всплыло по результатам эксперимента. Сегодня позвонил один парень. Он только что был здесь. Он велосипедист. Говорит, сначала ничего не щелкнуло, но когда он приехал на работу, он вспомнил. — Что? — Вспомнил, что он видел, как Дэвид Ангус стоял у калитки… Его школьный портфель лежал на земле… Он смотрел вдаль, на дорогу… Где-то около десяти минут девятого. — И что? — И все. — О. — Ну, это свидетель… Он определенно там был. — Да мы это и так знали… — Может быть… А может быть, его и не было. — Это как? — Отец мог вернуться. Сказать, что сегодня сам его отвезет. — Ой, да ладно тебе. К тому же, криминалисты обшарили всю машину его отца целиком, как всегда. Ты знаешь так же хорошо, как и я, — первыми подозревай родителей, так что постарайся прижать их с самого начала. Но не могли они. Что-нибудь еще велосипедист видел? — Не-а. Извини. — Ладно. Спасибо, Натан. Кейт нашла острый нож и лук и начала нарезать его, предварительно включив холодный кран, как всегда делала ее мама, хотя это ни хрена не помогало от слезящихся глаз. Значит, теперь она должна сказать Ангусам, что есть новости, но ничего нового при этом нет… Ничего, что они бы уже не знали. Если бы только человек на велосипеде проехал на минуту или две позже, он бы мог… Но так никогда нельзя рассуждать. Работать нужно с фактами, убеждалась она снова и снова, а не с допущениями. Никогда не отбрасывай возможности, но никогда их и не выдумывай. Сосредоточься на том, что знаешь, никогда не отдавайся фантазиям, никогда не позволяй им увлечь тебя… Сверху она слышала их громкие и злые голоса. Хлопнувшую дверь шкафа. Один исступленный крик. Она вышла из кухни, когда Мэрилин спускалась вниз. Она сжала голову руками, ее лицо исказилось от слез и ярости. — Не говорите мне, что все в порядке, потому что это не так… Ничего больше никогда не будет в порядке. Что случилось? Вы что-то узнали… Кейт повела ее на кухню. Повсюду в Лаффертоне на вас с плакатов глядело лицо Дэвида Ангуса — с витрин магазинов, из окон домов, с досок с объявлениями, в пабах и клубах, в библиотеке, в спортзале, в бассейне. И не только в Лаффертоне; плакаты были развешаны по всей стране. Дэвид Ангус, девятилетний школьник с открытым лицом и оттопыренными ушами, видел, если он только мог видеть, как матери прижимают детей поближе к себе, а учителя озабоченно наблюдают за детскими площадками и школьными воротами; слышал, если он только мог слышать, как все вокруг говорят об «этом бедном ребенке», о «несчастных родителях»; и что хуже всего, он слышал слова «мертв», «убит» и, чаще всех остальных, слово «безнадежно». * * * Глаза Дэвида Ангуса следили за Саймоном Серрэйлером с информационных досок, пока он шел по синему ковру к выходу из родильного отделения Бевхэмской центральной. Он понял, что невероятная усталость не в последнюю очередь была результатом голода. Дома у него было шаром покати, и последнее, чего бы он сейчас хотел, — это ужинать в городе, даже просто в пабе, но вид яркой вывески рыбного магазина «Шпрэт энд Макрель» порадовал его душу.