— Ну, вот что, вы обе, — сказал лейтенант. — Ругань разводить не стоит. Давайте по-деловому. Или вы запоете, как птичка ласковая, или приступим к работе. Сначала и в самом деле трахнем, не пропадать же добру, потом поработаем плетками, а там возьмемся за что-нибудь посерьезнее. Куда Рамадос намерен отвести отряд? Зачем он вас сюда послал? Что он там замышляет? И наконец, кто ваш здешний связной? Ну? Услышу я что-нибудь толковое? — Услышишь, — сказала негритянка, повернув к нему голову, насколько возможно. — Когда революционный народ возьмет власть и вам всем будут отрезать яйца на площади, ты много толкового услышишь… Мазур видел, что лейтенант вскипел, но удержал себя в руках, процедил почти спокойно: — Ну что же, будем считать, что дипломатические переговоры не состоялись. Фиделита, я у тебя буду сто первый или сто второй? А то и сто тридцатый? Статистика — моя слабость… Она ненавидяще выдохнула: — Ты для меня — птичка, капнувшая на голову! Знаешь, сдается мне, все обстоит не так унизительно для меня и вовсе не дает тебе какого-то духовного превосходства, — спокойно, ответил, лейтенант. — Если я и птичка, то уж никак не ласковая и не джиката. Скорее уж что-то вроде ястреба. Тут нет особой похвальбы, а? С тобой печальнее. Была гордая революционерка, а теперь — обычная шлюха, которая сейчас отведает жандармского штыря в обе дырки. Я неправильно обрисовал ситуацию? — Сдохнешь, болонка при буржуазии… — Возможно, — задумчиво сказал лейтенант. — Но когда-то это еще будет… А ты уже сейчас стоишь раком в ожидании полной обработки, и в любом случае больше тебе по джунглям с автоматом героически не бегать… Она ответила потоком столь смачной и разнообразной американской матерщины, что Мазур не без восхищения покрутил головой. Капрал тем временем, не вступая в теоретические дискуссии, занялся сугубой практикой: разорвал платье на негритянке сверху донизу, стряхнул обрывки на пол, ловко двинул ей кулаком в печень, когда попыталась брыкаться, и неторопливо оглаживал бедра. Мазур взглянул на часы: прошло шестнадцать минут. Ну что ж, рановато для каких-то итогов, учитывая, что телефонная связь здесь и в самом деле немногим удалилась от каменного века… — Знаешь, что мне решительно непонятно, Фиделита? — продолжал лейтенант, неторопливо разрывая на ней футболку и вытягивая из-под лежащей бренные остатки. — Как это ты ухитрилась сохранить аппетитный вид. Полтора года болтаешься по джунглям и болотам, трахаешься под кустом с каждым товарищем по борьбе, который поманит пальцем — а вот поди ж ты, трахнуть приятно. То же и с товарищем Энгельсиной, которой сейчас засадит от души наш проказник Сантуш. Никогда я не мог понять женщин… Ну ладно, поговорили душевно… Расставляй ножки. Не хочешь? Ладно, я и так справлюсь… Поневоле слушая женские стоны и оханье — не зажимать же уши, к чему тут чистоплюйство? — Мазур думал о своем, и мысли получались безрадостные. Поскольку крутились вокруг главной для него на нынешний момент — и не оставлявшей шансов на жизнь — угрозы. О двух чеках на сумму, способную ввести в нешуточный соблазн и кого-нибудь гораздо повыше чином капитана. Его адмиральское удостоверение видел только тот капрал на дороге, а все остальное — только капрал и Жоан. Даже если капрал из дорожного патруля рассказал о невиданной прежде роскошной ксиве своим солдатикам — получается пять. Пять ненужных свидетелей — мелюзга, нижние чины, пешки. Когда на одной чаше весов лежат триста тысяч долларов, а на другой — жизнь пяти таких вот пешек, человек решительный гуманизмом маяться не будет. Не углубляясь мыслью в очень уж хитрые комбинации, Мазур с ходу, можно сказать, на коленке придумал два варианта развязки — как сделать так, чтобы никакого адмирала здесь и не было вовсе, а эти пятеро, скажем, стали жертвами налета партизан. Никто и не удивится. И не такое прокатывало, и в более цивилизованных местах, не обязательно в Африке, случались истории и почище. Не то что навьюченные ценностями одинокие путники — целые грузовики, случалось, растворялись в воздухе, как привидения при первом петушином крике. Время тащилось, как обкурившаяся улитка. Стрелки часов словно липли к циферблату. В камере напротив уже покончили с эротическими забавами, там слышались звучные удары плетей по голому телу, непроизвольные стоны и вскрики. Мазур слушал эти звуки без малейшей жалости или сочувствия, эти девки олицетворяли публику, которую он с определенного времени люто ненавидел — когда еще в первые командировки обнаружил вопиющее несовпадение между штампами пропаганды и реальностью, понял, что сплошь и рядом всевозможные революционные повстанцы, борцы за народное счастье и прочие печальники угнетенных — сволочь последняя. Грустно чуточку, но прошли времена людей, которых можно было уважать, которых следовало уважать — Фидель, Че, тот же Мозес Мванги. Пришли совсем другие люди, заслуживавшие не уважения, а пули. Ему самому пришлось однажды пристукнуть девицу наподобие тех, которых сейчас охаживали плетьми в соседней камере — и он никогда не маялся по этому поводу угрызениями совести и полученного за эту стерву ордена ничуть не стыдился и в дальний угол не прятал, держал вместе с остальными наградами… Крепкие все-таки стервы, подумал он с толикой профессионального уважения. Уже минут десять их там обрабатывают на совесть, но ни одна пока что не выразила желания сотрудничать со следствием. Ну, с фанатичками так сплошь и рядом, они… Он насторожился, вскинул голову — по бетонному полу стучали быстрые шаги, человек едва не бежал. Прошло пятьдесят восемь минут… Вспыхнула нешуточная надежда. Капрал быстрым шагом подошел к его камере, щелкнул ключом, распахнул дверь настежь и, посторонившись, вытянулся в струнку, бросил ладонь к берету, чуть ли не проорал, пуча глаза от усердия: — Господин адмирал, вас просит господин капитан! Ну, тут уж нечего было и гадать об исходе дела, все ясно… Как частенько бывает в подобных случаях, Мазур ощутил не радость, а тягостную усталость, словно долго тащил тяжеленный мешок и наконец сбросил его с плеч. Медленно встал, брезгливо отряхнувшись. Глава IV. Скучные провинциальные будни Капрал остался в приемной (по дороге на второй этаж он вновь откровенно умоляющим тоном напоминал, что не сделал господину адмиралу ничего плохого — и Мазур заверил, что уже и думать о нем забыл). Капитан встретил Мазура, стоя навытяжку посреди кабинета. Честь отдал так, словно они были на президентском смотре: — Господин адмирал, все недоразумения сняты! Его превосходительство подтвердил вашу личность и приказал оказывать любое потребное содействие! Можете мною всецело располагать… — Вольно, — спокойно распорядился Мазур, опуская сумку на пол. Его превосходительство? Что ж, Олеся, как, впрочем, всегда и во всем, не мелочилась. В Ньянгатале этим титулом имеют право пользоваться только генералы и министры. Ну, следовало ожидать. Когда речь идет о двух килограммах алмазов, логично будет, что на подстраховку посадят именно что его превосходительство… Капитан, принявший стойку «вольно», не сводил с Мазура откровенно беспокойного взгляда. Прекрасно понимая, в чем тут дело, Мазур усмехнулся: — Не волнуйтесь, капитан. Никаких претензий к вам у меня нет. Скажу по секрету, я человек вообще-то злопамятный, но здесь… не тот случай. В сложившихся обстоятельствах иначе действовать вы не могли и показали себя хорошим профессионалом. Так что я в отчете охарактеризую вас лучшим образом, слово офицера. Теперь капитан, как только что Мазур, выглядел человеком, свалившим с плеч неподъемный груз. Ну, разумеется, бедолага имел все основания опасаться чего-нибудь скверного: люди с большими звездами на погонах в подобных ситуациях частенько злы и мстительны, а уж в Африке тем более… — Вы, наверное, захотите забрать свои вещи? — капитан показал на стол, где в целости и сохранности лежало все Мазурово имущество (в том числе, как с радостью разглядел Мазур, и пакет с чеками). И, не дожидаясь ответа, предложил: — Могу я угостить вас хорошим виски? — Знаете, от таких предложений я никогда не отказывался, — сказал Мазур, присаживаясь к столу. Разложил по карманам свои пожитки, убрал пистолет в кобуру, а автомат в сумку, пристегнул кинжал и с удовольствием закурил первую вольную сигарету — совершенно другой вкус, нежели в вонючей душной камере, знаете ли… Капитан, приоткрыв дверь, что-то крикнул в приемную, и буквально сразу же в кабинете возник дежурный, пронес к столу квадратный начищенный поднос, держа его обеими руками с таким видом, словно шагал впереди колонны с полковым знаменем. В три секунды такой дастархан не приготовишь — наверняка капитан велел в лихорадочном темпе его собрать, едва узнал о благонадежности и идентичности Мазура. Ну, неплохо для такой глуши: восемнадцатилетний «Баллантайнз», французская минералка, ветчина, сыр и конфеты явно не из дешевых. Капитан, сразу видно; ценит маленькие радости жизни — это ведь, несомненно, из его личных запасов… Еше один плюс — капитан выставил не микроскопические стеклянные рюмашечки, из каких пьют выдержанный виски в европейском хорошем обществе, а радующие глаз русского человека серебряные чарочки неплохой вместимости. Впрочем, Мазур, не новичок в Африке, давно уже убедился, что господа африканские офицеры, в точности как советские, а ныне российские, из мелкой посуды не пьют. Дипломатично выждав минутку после первой, капитан сказал: — Господин адмирал, вы ведь наверняка проголодались? Не окажете ли честь отужинать со мной? В этой дыре, конечно, нет ничего и отдаленно похожего на приличный ресторан, но я привез с собой своего повара, он у меня настоящий мастер. Уже минут через сорок все будет готово… — С удовольствием, — сказал Мазур. У него и в самом деле сосало под ложечкой. Последний раз он ел вчера, когда ужинал в миссии, уехал оттуда, не позавтракав, разве что выпил чашку кофе и съел какую-то здешнюю сладкую булочку — а сейчас уже наступил вечер. Перехватив его взгляд, капитан проворно разлил по второй. После очередной дипломатической паузы повторил: — Его превосходительство приказал оказывать вам всяческое содействие… Мазур на минутку призадумался. Похоже, теперь не было нужды расспрашивать насчет продажной машины и выяснять, ходят ли в Инкомати автобусы. Капитан, безусловно, даст ему завтра полицейскую машину до Инкомати, что будет просто прекрасно: ни одна патрульная зараза не тормознет. Партизаны, правда, могут обстрелять, но их в здешних местах почти и не водится, лишь иногда забредают. Вот только насчет машины следует сказать капитану завтра утречком. Мало ли что может произойти за ночь. Доберутся сюда ищейки из Алмазного спецназа — и черт его знает, чью сторону капитан примет. Неведомое «его превосходительство» — наверняка персона авторитетная, но и Алмазный спецназ — не общество кролиководов. К тому же можно ждать и такого варианта: даже если капитан примет его сторону, «алмазные» могут без колебаний приняться и за него с его людьми — полномочий у них хватает, дело очень уж серьезное. Если их будет мало по сравнению с жандармами — вызовут подмогу, а вертолетов у них немерено… — Содействие, конечно же, потребуется, — сказал Мазур. — Но — завтра. А впрочем, кое-какое — уже сегодня… Здесь найдется какой-нибудь почтамт с междугородной телефонной связью? — Есть такой, — кивнул капитан. — Как-никак поблизости — топазовая шахта, людям оттуда необходимы и почта, и телефон. Но зачем вам, господин адмирал? У нас есть свой узел связи, я с него и говорил со столицей. Он на первом этаже, мы можем туда пойти, я велю всем выйти… Вспомнив бессмертную кинокомедию, Мазур уставился на него тяжелым взглядом и веско сказал: — Так надо. Результат был в точности как в кинокомедии: капитан торопливо закивал: — Я понимаю… Хотя, как нередко случается, у него был вид человека, который ничего не понимал — но, разумеется, не пытался совать носа в загадочные дела господина адмирала, обремененного к тому же жутковатой поклажей. Вот о ней капитан не забывал — не таращился на нее все время, но пару раз машинально поглядывал в сторону сумки. — Второе, — сказал Мазур. — Здесь найдется хоть что-то отдаленно напоминающее отель? Меня устроит и минимум комфорта. — Есть один, — кивнул капитан. — Опять-таки для удобства тех, с шахты. Но зачем? Я бы мог вас прекрасно устроить на ночлег у нас… Мазур веско повторил: — Так надо. У меня тоже есть начальство и строжайшие инструкции. — Понятно… — сказал капитан. Гостеприимством капитана не следовало пользоваться по той же самой причине: а если ночью нагрянет Алмазный спецназ? Ну, а здешним узлом связи не следовало пользоваться по другой причине — чтобы не оставлять след. Аппаратура узлов связи в подобных заведениях, он давно знал, автоматически фиксирует все номера, по которым отсюда звонят — и те, с которых звонят сюда. Чего за здешними почтамтами не водится… — И до какого работает почтамт? — спросил Мазур. Капитан глянул на часы: — До закрытия еще час с небольшим. — Отлично, — сказал Мазур, энергично вставая. — Вы, конечно, дадите мне машину с водителем? — Разумеется, господин адмирал! На почтамт его вез тот самый капрал — уже повеселевший, поверивший, что никакие репрессии ему не грозят. Время стояло вечернее, но до темноты было еще далеко, и жизнь кипела ключом: за лишенными стекол окнами хрипло орали неизвестные местные шлягеры магнитофоны — по звуку слышно, близкие к состоянию утильсырья — там и сям выпивохи располагались прямо на крылечках домов или на травке меж ними — причем, судя по нестандартным бутылям, вокруг которых они кучковались, никто здесь не развращался настолько, чтобы тратить деньги на магазинное спиртное, обходились самогоном. Мазур мельком подумал, что следовало бы попробовать из интереса. С самогоном в разных местах континента обстояло по-разному: иногда это была жуткая дрянь, которую даже русский человек будет пить только под дулом пистолета, а иногда — вполне приличный напиток (помнится, еще в доходящие советские времена они привезли в Союз десятилитровую бутыль, упаковав ее в ящик от некоего секретного оборудования, со всех сторон украшенный надписями типа «Не суй руку — оторвет!»). Кое-где увлеченно дрались, порой совершенно на русский деревенский манер — со штакетинами и прочими полезными приспособами. Пьяные компании шлялись по проезжей части, часто не обращая внимания на гудки — но когда капрал, пробормотав под нос какое-то местное ругательство, врубал сирену, рассыпались из-под колес, как вспугнутые воробьи — полицию в Африке весьма уважали, много трудов она положила на то, чтобы в сограждан это уважение вколотить… От скуки Мазур разговорился с капралом. Его и в самом деле интересовало, почему, коли уж неподалеку располагается шахта, где хватает и работяг, и инженеров с техниками, в городишке нет приличного ресторана? Оказалось, администрация шахты денежки считать умела и копеечку пыталась урвать везде, где только могла, так что устроила в шахтерском поселке и приличный ресторан для инженерно-технического персонала, и два заведения попроще для простых работяг. Вот только с девками она того же проделать не могла — завозить профессионалок из Инкомати обошлось бы гораздо дороже, чем возить грузовиками спиртное. Поэтому «клубничку» шахтерские обычно искали — и обретали — в Лубебо. А поскольку «белая кость», господа инженеры и техники, тоже в монахи не записывались, для их удобства и обустроили относительно приличный отель. Вот и вся разгадка. Почтамт помещался — скорее всего, еще с колониальных времен, подобные заведения дислокацию менять отчего-то страшно не любят — в одноэтажном кирпичном домике, который должен был помнить как минимум Первую мировую. По меркам Лубебо, почтамт носил все признаки респектабельности: целая крыша, сам домик крашен не так давно, стекла в окнах наличествуют. Правда, одно выбито — судя по характеру повреждений, какая-то пьяная хулиганская морда шарахнула каменюкой со всей дури.