— Думаешь, с ним будет проще? — Я не знаю, Алекс. Главное, что ты теперь в строю. — И мы избавились от синей линейки. Подсаживающийся в этот момент к ним Вит задорно хмыкнул: — Я буду вспоминать её в своих кошмарах. После обеда они спустились в лабораторию. Джордан, который так и не выходил с подвала, поделился печеньем, высланным дочерью с Земли. Крошки осели на языке непривычной сладостью. — Грёбаный мальчишка потрепал нам всем нервы, — выразил своё мнение Джордан, задумчиво глядя на бокс, где содержалась подопытная А12. Джордан поглаживал полуседую бороду, а А12 равнодушно водила чёрными глазами по их лицам. Пару дней назад они сумели ускорить процесс развития Длани ещё на несколько процентов, но не заметили особых изменений, только нейронные волны стали плавнее и, словно… разумнее. — Ему ещё расти и расти, а пока не повзрослел, он будет ставить свои эксперименты на нас. — Не будет никаких экспериментов, Гэри, контракт подписан. — Александр устало присел в кресло. Он должен был радоваться: ему вернули способность оперировать. Не только это. Он словно выиграл джек-пот. Цефей не только выбил для него препараты, но ещё и оставил «Альфу» в покое. Не будет теперь навязанных медикаментов и повышенных налогов. Никакой политики, теперь только работа. И всё же неясная тревога не давала расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Возможно, то был всего лишь гнев. «Грёбаный мальчишка», импульсивный и нетерпеливый, успел доставить едва ли не больше проблем, чем принёс выгоды. Саша встретился взглядом с А12. Съеденная Дланью девушка внезапно посмотрела на него осмысленным взглядом. «ТЫ». Александр сморгнул наваждение. Прибор жалобно пиликнул на гарнитуре бокса. Экран показал слабое изменение в мозговой активности. Не прошло много времени, прежде чем Цефей потребовал их присутствия на конференции. Саша предполагал это. Чтобы восстановить влияние после такого грубого шага младшему О’Коннел необходимо было показать, ради чего он вообще так старался. Заработать баллов за добрые дела. Сначала пришлось лететь на межпланетную конференцию, незасекреченную. Они провели там два дня, слушая доклады и представляя собственный проект по исследованию Длани. Джордан был более привычен к такому, чем Саша и Вит, он любил сиять в лучах чужого внимания, поэтому ему и была отдана ветвь первенства в выступлениях. Саша больше интересовался чужими проектами и с удовольствием отвечал на вопросы о своём, а Вит, как только ему приходилось открывать рот, немного робел. Саша уже давно отвык от того, что на языке у Вита вертятся куда менее умные фразы, чем в голове. В последние годы в кругу друзей Вит стал куда увереннее, но, как оказалось, стоило ему снова попасть в незнакомую среду, и он становился слишком нервным. На второй день с утра Саша передал ему пилюлю травяного успокоительного. — Выпей, и сегодня выступаешь вместо Джордана. Нужно, чтобы ты примелькался, — сказал он. Вит не стал возражать. И выступил он неплохо. Следующая крепостная обязанность ждала Сашу лично, как руководителя проекта. Через неделю после межпланетной конференции он был приглашён на конференцию частную. С настоящей едой, с винами, с женщинами в платьях из чистого золота. Ради этой конференции ему пришлось записать эмпирический материал. Члены совета, главы корпораций бы не согласились на меньшее. В течение тридцати минут они будут наблюдать за действиями Саши во время операции. Думать его головой, чувствовать его руками, смотреть его глазами. За эти полчаса члены Правления успеют прочувствовать примерно двадцать часов материала. За следующие — двадцать часов, записанных во время исследовательской работы над Дланью, вычлененных и склеенных важнейших моментов из его, Вита и Джордана памяти. Его пригласили в конференц-зал ближе к ночи, когда он уже совсем утомился гулять посреди людей, с которым не имел почти ничего общего, и пробовать закуски, после которых будет морщить нос от обычных смесей, продающихся на «Альфе» с пару недель, пока не забудет вкус настоящей еды, растворяющейся на языке в соцветии ярких, изысканных оттенков. Члены нового Совета и главы корпораций едва ли составляли пятьдесят безликих человек в похожих костюмах, с похожими причёсками. Саша словно попал на тематическую вечеринку, где все должны были одеться врачами или священниками, а ему одному пришла неверная информация, и он нарядился сутенёром. Дожидаясь, пока власть имущие изучат эмпирические данные, в полной тишине он скучающе рассматривал их, и не сразу заметил Цефея. Младший О’Коннел был одет на удивление скромно. Дорогой костюм в скучной серо-синей гамме, как у всех. Аккуратный пробор, зачёсанные назад волосы. Две маленькие точки проколов на том месте, где раньше Александр видел золотые кольца или сияющие бриллианты. Все прошлые их встречи О’Коннел был одет так, словно собирался в клуб или на подиум. Сейчас же он выглядел абсолютно представительным, серьёзным, серым. Он то лихорадочно сжимал ручку кресла, то медленно поглаживал её пальцами, словно видел вовсе не данные с операции, а захватывающий фильм. После просмотра Саша ожидал тех вопросов, которые обычно задают на конференциях, — строго по поводу исследований, но женщина, сидящая за круглым столом сбоку, его удивила. — Каково это, доктор Шабаев? — Она посмотрела на него большими синими глазами, такая же аккуратная, строгая, дорогая и серая, как остальные. — Знать, что ничто в мире не способно Вас остановить. Он неловко вертел в руках электронную указку, пока пытался осмыслить неожиданный вопрос. Прошло не меньше полминуты, прежде чем он смог понять его. — Я просто делаю то, что я умею делать, — ответил он наконец. Указка под пальцами была гладкой, сердце до того билось чуть быстрее обычного, но теперь совсем успокоилось. Несколько десятков пар глаз смотрели на Александра, а он чувствовал себя среди этих людей, способных купить его с потрохами, уверенно, словно бы был у себя дома. После, в коридоре, Цефей пригвоздил его взглядом к месту и не отпускал, пока они не остались одни. А затем провёл к окну, у которого примостились изящные горшки с настоящими цветами. На Земле он никогда не видел таких. Шёпот кислородной машины не был слышен, как это часто бывало на старых кораблях, и в ушах стояла блаженная тишина, нарушаемая лишь звуками их шагов. По воздуху плыл свежий запах, почти лесной, ласково смешивающийся с ароматом чужого одеколона. На этот раз слишком типичного, классического, терпкого. В костюме, не обтягивающем словно вторая кожа, Цефей выглядел внушительнее и старше. Он повернулся к Александру спиной, сцепив за ней руки, и хмуро поглядел на звёзды. Александр одновременно понимал и не понимал, зачем они здесь. — Эмпирическая запись оказала на меня впечатление, — сказал он наконец. — Видение чужой работы всегда впечатляет. — Саша непроизвольно повторил его позу, встав рядом. Галактика, которую они проплывали, даже не была ему известна. — В юности на Земле я часто наблюдал за работой строительного крана. Мне казалось, что на свете нет ничего удивительнее. Возможно, это и было самое удивительное, что я видел в своей жизни. Цефей усмехнулся криво. — Не сравнивайте свою работу со строительством муравейника, — сказал он. — Вы… Ваши мысли, Ваши чувства, то, как Вы работаете… Вы восхищаете. Никто больше не спросит с меня ни за какие мои поступки, пока я совершаю их, чтобы поддерживать Вас. Александр хмыкнул невесело. — Такое чувство, словно Вы обожествляете меня. Мне казалось, Вы достаточно умны, чтобы не допускать подобного. О’Коннел повернулся к нему всем телом, пристально заглянул даже не в глаза, а внутрь него, в самое его существо. — Я достаточно умён, чтобы понимать, что Вы не простой человек, доктор Шабаев. У Александра непроизвольно дрогнули губы, когда в тёмных глаза Цефея он заметил нечто, что не смог понять логически, зато смог считать телом. — Мне пора идти, мистер О’Коннел… — Прошу Вас!.. — Ладонь, что легла ему на грудь, придержала его аккуратно, но твёрдо. Она сжалась в кулак, комкая жёсткий лацкан под пальцами. О’Коннел почти прижался к нему, заглядывая в глаза снизу вверх одновременно непреклонно и жалобно. — Прошу… Он не успел ничего ответить, только приоткрыл рот, словно собираясь что-то возразить, но на самом деле просто покорно принял чужие губы, коснувшиеся его губ. Поцелуй О’Коннела оказался на удивление мягким. Он был наполнен безнадёжной нежностью и безнадёжной печалью. Он пах сладким цитрусом и жжёными надеждами. На вкус он был освежающе-терпким. Он прижался к Саше, сжимая ткань пиджака в кулаке так яростно, что на контрасте с этим ласковый поцелуй казался ещё невиннее. Александр едва отвечал, чувствуя только запах, вкус и покалывающий кожу ступор. Он вздрогнул, когда вторая ладонь Цефея забралась под полу пиджака и сжала ткань сорочки на талии. Цефей отстранился, поглядел на него, чуть запрокинув голову, исподлобья сверкая шальными глазами. — Я… — Он закрыл рот и нахмурился, отворачиваясь. А затем скривил губы и бросился прочь, почти сбежал. Так отступает Наполеон, когда битва ему не по зубам. Уходит тяжёлой поступью, утаскивая за собой остатки раненой гордости. Саша вернулся на «Альфу» в конце рабочего дня и не стал заходить в лабораторию, а сразу направился домой. Включил режим проветривания, переоделся в домашнее, поставил укол и вдохнул порцию из ингалятора. Сразу стало лучше. Он не заглядывал в показатель собственной витальности с той самой аварии на Ригеле. Микрочастицы, застрявшие в его теле, поглощали его. Он был ещё достаточно молод, но после такого уже никогда бы не решился завести детей — его ДНК была навечно испорчена. В какой-то степени облучение стало для него толчком. Всего себя Александр посвятил своему делу. Препараты, добытые О’Коннелом, вернули ему, вероятно, пару десятков лет жизни. Сами О’Коннел, здоровые, выносливые, идеальные, используя те же препараты, проживут не одну сотню. Саша открыл настройки вживлённого в тело чипа на планшете. Девятнадцать лет в целом. Семь лет в состоянии здоровья выше сорока процентов от идеального. Так он и ожидал. Если он будет принимать препараты ещё год, эти показатели увеличатся. Он успеет довести Вита до ума и за пару лет. Уже сейчас он показывает блестящие результаты. А когда Вит превзойдёт его… у него будет больше времени, больше сил, которые можно потратить, стоя за операционным столом. Выбирая между продлением жизни и собственными руками, он решил предпочесть жизнь и ошибся. Саше снилась облачная рябь. Он плыл по эти облакам, но ему совсем не было холодно, а дышать и не хотелось вовсе. А потом эта рябь превратилась в простыни цвета жемчуга. Смуглая кожа раскинувшегося по ним Цефея казалась ещё ярче, ещё темнее. Казалось, Саша может ощутить под пальцами каждый изгиб стальных мышц, мягкость кожи, её тепло, её запах. Казалось, горячие пальцы Цефея и сами ведут по его плечам, обжигая на самом деле. В этих простынях они откинули все условности, сняли запреты, забыли о пропасти, что разделяет их. Блестящие глаза Цефея преследовали его с настойчивостью настоящего генерала. — Алекс… Алекс… — от задыхающегося шёпота было щекотно в ушах. Он потерял мать, живя на свете не более пары лет. Взрослая уже Рея казалась ему лучшим вариантом на её роль. У неё были забавные глаза такого древесного цвета, светлого, как молочный шоколад, с маленькой складочкой сверху, с короткими ресницами, с твёрдостью, которой боялись все, даже отец. Рея часто была рядом и обучала его семейному делу, всему остальному его обучали специальные люди: няни, репетиторы, учителя, охрана. «Лучше бы я удавила тебя в колыбели», — сказала она в последний раз, когда они виделись, и глаза цвета молочного шоколада попали в осаду злых морщин. «Лучше бы ты не рождался». «Лучше бы отец отправил тебя вместе с твоей матерью в шлюз». Всю жизнь он боялся, что так и было. Что Поллукс отправил его мать в бесконечное путешествие по космосу. До сих пор не был уверен в обратном. А вот у Алекса голубые глаза. На фотографиях с Земли небо в ясные летние дни выглядит именно так. Он разглядел цвет не сразу. Сразу он словно видел образ целиком, без деталей. Ему было четырнадцать, а казалось, что ждал он Алекса миллионы лет. Доктор Шабаев. Высокий, в белом халате, холодный, властный и одновременно мягкий и добрый. Все последующие этой встрече годы он дрочил только на него. Саша проснулся за полчаса до будильника вспотевший и приятно удовлетворённый. То, что во сне он смотрел глазами О’Коннела, казалось не менее странной игрой сознания, нежели любовь, которой они занимались, не выпуская друг друга из рук. Глава 5 Никто не понимал, в чём дело, но спустя месяц подопытные, показывавшие до того прогресс в развитии клеток Длани, внезапно перестали реагировать на стимулы. После операции, которую они успешно провели всего за четыре часа, Саша нашёл Вита бессмысленно пялящимся в показатели на экране настенной панели. — Я не понимаю, что мы делаем не так, — сказал он, когда Саша присел рядом. — Мне казалось… что мы на пороге великого открытия. Саша покачал головой и положил руку ему на плечо. — Так случается. Человечество изучает Длань не одно десятилетие. Возможно, мы с тобой — только трамплин на пути тех, кто найдёт решение. Наши спины должны быть крепкими. Вит ухмыльнулся.