— А кто Паша? Кто? Не ты ли под дых дал Лёхе? Не из-за тебя ли они погнались за нами? Если б не тот случай, то мы б спокойно свалили из города! — Если б того случая не было, то в тот же момент тебе бы начистили морду. И ты целый остался, только благодаря мне! — Твою мать, спасибо спаситель! Вот только ты спас мою морду, а под угрозу поставил жизнь! Охрененный обмен, не находишь? — Сука! Макс, ты затрахал ныть! Если ты не забыл, я в таком же дерьме, как и ты! И если тебе станет легче, то да, я виноват. Поможет тебе это выбраться от сюда? Думаю нет. — Извини, ты прав. Мы оба в заднице — страх туманил разум и заставлял искать виноватых, но что от этого толка? Паша ведь не знал, что всё приведет к аттракциону с крючьями. Не знаю сколько прошло, но стало так холодно, что я перестал чувствовать пальцы на ногах. А руки в принципе уже давно перестал чувствовать, затекли. Ужасное желание заснуть, но боль и холод не давали отключиться. Порой случались провалы в сознании, но не уверен сколько я спал, секунду или целую вечность. С Пашей мы периодически спрашивали друг у друга как самочувствие, но на этом наше общение и заканчивалось. В первые часы после ухода Ивана Федоровича, мы тешили себя надеждой раскачаться и спрыгнуть, сбросить веревку, за которую нас подвесили к крюку. Но увы и ах, ничего не вышло, только боль в заломленных руках стала сильнее. Захотелось есть и пить. И в туалет. Как вы понимаете ни одна из потребностей удовлетворена не была. Висели, терпели. Дверь распахнулась и внутрь вошел Иван Федорович. — Добрый день молодчики. Забыл про вас совсем. Ну что? Давайте общаться. — Мы не зэки! Мы никого не трогали! — заорали мы на перебой. — Тихо, тихо, давайте по одному. Вот ты — Иван извлек из заднего кармана мой паспорт и зачитал — Черепанов Максим Алексеевич. Вопросы помнишь мои? — Помню. — Ну рассказывай. — Мы никого не убивали! Мы не зэки! Мы, наоборот, убегали от зэков и пришлось отстреливаться! — Ага, не убивали, не зэки, отстреливались от зэков. Так и запишем. Теперь ты Еремеев Павел Никифорович, отчество знатное у тебя. Никифорович — проговорил Иван как будто просмаковал каждую букву отчества. — Ну что Никифорович, говори. — А что тут скажешь? Макс уже всё рассказал. Не трогали мы никого. Собирались из города уехать, взяли припасы, на нас напали у подъезда, мы побежали и отстреливались по пути. Ваши ребята нас мордой в пол уткнули и притащили сюда, конец истории. — Хорошая история, ладная. Вот только я так и не услышал ответа на мои вопросы. Вы единоборствами раньше занимались? Я отрицательно кивнул, Макс сказал, что боксом занимался. — Ну тогда Никифорович меня поймет как никто другой. Залы то все закрыты, а тренироваться нужно. А груши у меня увы нет. А тут вы так удачно в гости зашли. Сейчас потренируемся, а попозже снова поговорим. А дальше был долбаный ад. Он меня месил и руками, и ногами, куда попадет. В голову, в корпус, по ногам. Я терял сознание, от очередного удара приходил в себя и кричал, когда был воздух. Но как только я начинал кричать, прилетал удар в солнечное сплетение, и я замолкал, хрипел, плевался кровью. Сопли вперемешку со слезами и кровью размазывались по лицу. После очередной отключки обнаружил что я больше не хочу в туалет. Всё случилось без моей воли. — Фу Максим, как некультурно. Повиси пока, пойду с другом твоим поспарингую. Не хочу замараться. Удар в бороду и сознание уплыло. Очнулся от ледяной воды, окатившей меня с головы до ног. — Ну что? Знатно потренировались, за одно и умыл вас. Кто первый расскажет мне, где беглые зэки и кто убил моего брата, получит свободу. А со вторым я еще поработаю. — Сука! Иди нахрен! Ни чего мы не знаем! Ты идиот что ли? Мы тебе сказали, как всё было! По базе пробей мать твою кто мы! — Родной, я бы обязательно пробил, но ты, наверное, забыл, что электричества нет? А вот ругаться в моем присутствии не нужно, не культурно. И снова избиение, снова боль, накатывающая волной и отступающая, когда теряешь сознание. Был в избиении и определенный плюс. От ударов кровь приливала к мышцам и помогала согреться, правда минусов в таком методе согревания, значительно больше, чем плюсов. После третьей или тысячной волны избиений я просто повис безвольной тряпкой, не получалось даже мычать, только смотреть и выдыхать кровавые пузыри. Паша был в таком же состоянии. Когда Иван потерял все силы, он сплюнул, попрощался и ушел, пожелав нам доброй ночи. — Паша, я не могу больше. Лучше сдохнуть. Я сознаюсь, пусть посадят в тюрьму, или убьют. Я не хочу. Я не могу больше. Скажу, что я зэк и что это я убил его брата. Пусть бьет, но потом в тюрягу посадят, там уже не тронет. — Ты дурак? Макс, тебя никто сажать не будет. Зэков кормить нужно, а жратва как видишь на улице не валяется, налоги не платятся, и кормят зэков из своей же едой, которую могли есть семьи служивых. Он тебя тут просто прикончит и на этом всё закончился. А если не повезет, то и не закончится. Он может месяцами тут тебя прессовать, не давая сдохнуть. Слёзы полились по щекам от бессилья, хотелось выть, сбежать, умереть, что угодно, только не повторение сегодняшнего. Всё тело нестерпимо болело, и каждое движение отдавалось болью. Начало знобить. Простудиться в пыточной камере, класс. Надеюсь, это коронавирус, и к новом дню я буду максимально заразен. И эта мразь подцепит её и сдохнет в мучениях. Новый день начался куда быстрее чем я думал. Бил меньше. Но за то с ритмичностью. Вопрос, ответ, удар, вопрос, ответ, удар. Когда сил не оставалось отвечать, переходил к следующему и так пока не надоест. Снова ночь в ледяном помещении, боль, жалость к себе, жалко Пашу. Хочется, чтобы всё закончилось. К ознобу присоединился кашель. Паша пока только чихал. А я кашлял, как будто пытался извлечь из себя легкие. Так прошло еще несколько дней. Избиения, холодный душ на прощание, ледяной ад, новый день с новыми мучениями. Если я выживу, я найду эту мразь и разделаю его на куски! Срежу с него кожу и заставлю её сожрать! Эта тварь заплатит мне за каждый удар! Злость сменилась бессилием и слезы опять сами собой заструились из глаз. Сукаааа! Ненавижу! Порой в подвале раздавались еще чьи-то крики. Били долго, ожесточенно. Первое время они мешали заснуть, после стало всё равно. Осталась только радость, радость от того, что бьют не нас. В очередной раз вернулся Иван. И принес с собой плоскогубцы. В мозгу сразу всплыли яркие картины что с этим инструментом можно сделать. В картинках были не только изображения как он вырывает из нас куски плоти и зубы, а еще и затесались картинки, где я вколачиваю ему плоскогубцы в глазницу и растаптываю череп своими берцами. — Здоров хлопцы! Парни вы упертые. Но мне нужна правда, так что не обижайтесь. — Пошел нахрен ублюдок! Знать не знаю твоего брата! Но уверен, что он такой же мудак, как и пхээээ. Удар привычно выбил дух, немного отдышавшись я продолжил. — Надеюсь его убили мучительно, если бы он был еще жив, то клянусь тебе, выйдя от сюда, я бы выпотрошил его и его семью, только чтобы. Опять удар. — Что бы посмотреть на твоё выражение лица. Тварь! — Макс заткнись — крикнул, испугавшись за меня Паша. — Да хрена молчать? Всё равно мы тут сдохнем! Так что пошел он нахрен! Что ты вылупился на меня мудак? Братика завалили? Да так ему и надо ублюдку! Плохо что тебя вместе с ним не привалили! Гонд кхэээ. А дальше понеслась зубодробительная серия, причем в прямом смысле. Мою голову швыряло из стороны в сторону. Иван реально был в ярости. Больно? Не больнее чем раньше. Он хотел меня убить, и я очень надеялся, что у него это выйдет. Когда Иван отступил назад, я сплюнул крошево из зубов ему на рубаху. — Что остановился? Избив меня братика не вернуть. Прими как должное сука! — попытался снова плюнуть, но уже ему в лицо, кровавая слюна густой жижей повисла у меня на подбородке. — Макс! Макс! Молчи сука! Заткнись! — Говорливый? Щас я тебя угомоню тварь! — Иван дернул меня за волосы запрокинув голову назад, после чего в его руке появились плоскогубцы. Холодный металл чиркнул по языку и вцепился в мои уже не белоснежные тридцать два. Хруст ломаемой кости. АААААААААААААААААААА от боли мутнеет сознание и начинаю биться в судорогах пытаясь вырваться из стальных ручищ своего мучителя. — Сука! Аааааааааа! — Заткнись! Заткнись твою мать! Что ты там про моего брата говорил? Лучше б он сдох, и я вместе с ним? Ничего с зубами закончу и отрежу тебе твой сраный язык! С трудом закрыл челюсть, но удар в висок заставил меня её снова разомкнуть. Снова хруст. Бьюсь в остервенелой злобе, чиркнул коленом ему по корпусу. Плотного удара не вышло. — Ах ты сука! — Удар плоскогубцами по лицу, еще один, еще. Сознание начинает плыть, а из рассеченной брови заструилась кровь. Голова снова дергается вверх, хруст. Новая волна ярости накрывает сознание. Когда он снова поднес плоскогубцы к моему рту, я извернулся и укусил его за большой палец. Секундное замешательство и Иван принялся молотить меня по затылку. Сука не отпущу! Уже Иван начал кряхтеть от боли и чем больше он меня бил, тем сильнее проникали мои зубы в его плоть. Иван заорал! Какая-то эйфория меня накрыла в этот момент. Ахаха мразь! Думал мы тут на курорте? Так вот тебе кусочек рая! Я уже прокусил до кости, но увы моему бульдожьему оскалу не хватило сил что бы перегрызть кость! Иван со всей силы рванул на себя руку. Кусок мяса остался у меня во рту. Я окровавлено ухмыльнулся ему. — Ах ты! Убью нахрен! — Иван схватился за невесть от куда взявшийся молоток. Отлично! Мои мучения окончены. Распахнулась дверь и в нашей темнице стало немного светлее. — Отставить! Твою Мать! Ты чё тут устроил? Фашист хренов! Я тебя под трибунал отправлю! Сука! Всех званий лишу! Будешь баланду на зоне жрать и радоваться, что по закону военного времени пулю в лоб не получил! — Пётр Евгеньевич так я же… — Что так я же? Развязать! Быстро! Костя, медиков сюда позови и пусть поторопятся. А ты тварь, в комендатуру беги, и жди, закончу тут и приду по твою душу. — Так точно. — Иван нелепо козырнул и скрылся за дверью. Меня сняли с крюка, и я свалился безжизненной куклой на пол. Нет сил даже пошевелиться, нервное напряжение ушло, осталась только слабость. Пришли два медика, недолго думая ширнули в нас обезболивающих видимо вперемешку с успокоительными. Боль медленно отступала, а сознание следом за болью потухло. Глава № 7 — Новое начало Очнулся в темноте. По телу тут же пробежали мурашки. Неужели мне всё приснилось и сейчас снова придет Иван? Но нет, Иван не пришел. За то пришел рассвет. Алые лучи больно ударили по глазам. Осмотрелся вокруг. Лежу на больничной койке, слева тумбочка, рядом еще две кровати. Над кроватями вздымались два вороха тряпья, по-другому больничные одеяла не назвать. — Доброе утро соседи — сказал я и закашлялся, оказалось, что мой корпус туго забинтована и дышать полной грудью не получалось — эээ страдальцы, подъем. — Иди нахрен мил человек, дай поспать — пробухтел близлежащий сосед и повернулся в мою сторону не открывая глаз. В принципе и открывать то не чего, сплошная гематома. Длинные слипшиеся волосы, лоснящаяся борода и бодрый аромат, который ни с чем не перепутать. Бомж. Я встал и поковылял к третьей койке. Каждый шаг отдавался болью, а самое отвратное то, что от каждого вдоха приходилось кашлять. Дойдя до середины палаты меня скрутил спазм кашля, и я присел на корточки. Да уж, ноги синюшные, не хуже распухшей рожи бомжа. С трудом удалось встать. Потянул за одеяло последнего соседа. Рожа заклеена пластырями, но черты лица узнаваемы. Пашка. Сопит как ни в чем не бывало. Пока я возвращался обратно к своему лежбищу, в палату вошла медсестра и чуть ли не с матами пояснила мне что я идиот. Оказалось, что у меня сломано три ребра, лицевые кости, вырвано три зуба и четыре раскрошены, а вишенкой на торте стало воспаление легких. Восхитительно. Пару часов спустя проснулся бомж, начали общаться и по голосу я понял, что это Степаныч. Обрадовались, но обниматься не стали. У него оказалась сломана ключица, закрытая черепномозговая травма и сломаны все пальцы на руках. Степаныч поведал о том, как оказался в больнице. Через сутки после того, как он передал мне велик, их принял патруль, забрал в отдел до выяснения обстоятельств, так сказать. А там уже он вместе с Егорычем и Альбертычем попал всё к тому же Ивану. Избиения, вырывание плоскогубцами зубов, ломание этими же плоскогубцами пальцев. После первых двух дней пребывания в подвале у Егорыча остановилось сердце. Альбертыча Иван просто забил до смерти, когда тот сознался что это он убил брата Ивана. Но на этом пытки не закончил. Сказал, что не верит, что такой доходяга мог его брату навредить и продолжил работать со Степанычем. Через неделю выписали Пашку, а мы со Степанычем валялись в больнице еще три недели. Каждый день мне кололи антибиотики, меняли повязки и заставляли ходить по палате. Наружу не выпускали. Еду приносили в палату. А двери караулила парочка с автоматами. По ночам мне снилось как Иван вырывает мне зубы и как больно его кулаки прилетают мне в череп. Часто просыпался и кричал.