Наклонился, что-то загудел вполголоса. Окровавленный взвизгнул: – Ай, всё скажу! Горло пусти! От этой картины Гагик застучал зубами – того гляди бухнется в обморок. Эраст Петрович решил зайти с другой стороны: – Про Хромого ты что-нибудь слышал? – Ка…ко…го хро…мого? – Из Черного Города. Он революционер или связан с революционерами. Раненый громко застонал – Гасым опять тряс его за шиворот. – Есть Селифанов, стрелочник, у него короткая нога. Через него можно оружие доставать, – быстро заговорил юный анархист. – Есть Хасан, сторож на бывшем заводе Мурсалиевых, Хачатур его не любит, убить хотел. Еще я один раз видел колченогого Зазу, он счетовод на степаняновских промыслах, Хачатуру раз в месяц платит, чтоб не трогали… А больше хромых не знаю. Черный Город большой… Гасым выпрямился, крякнул: – Э, совсем подохла! Ничего не делал, только тряс. Юмрубаш, она один вещь сказать успела. Не знаю, надо тебе, нет? – Что? – Перед засада Хачатур ходила к большой русский человек. Имя чудной – Дятел. Что это «дятел»? Птичка? Эраст Петрович сразу забыл о Гагике из Акны. Дятел? Горячо! Вот она, любовь к орнитологии! – Он еще что-нибудь сказал? Про Дятла. – Быстро подошел к раненому, попробовал пульс. Да, мертв. Гочи сокрушенно пожал плечами. – Ничего. Я спрашиваю: «Где эта Дятел?» Немножко плечи тряс – а из Левана душа ушел. Вернувшись к юнцу, Фандорин спросил: – При тебе когда-нибудь говорили о Дятле? Хачатур или кто-то другой? Гагик помотал головой, облизнул сухие губы. Он не отрываясь смотрел на медленно приближающегося Гасыма. – Он сказал п-правду, я это вижу. Учти, убивать его я не позволю. – Сам не стану. – Гасым пожал плечами. – Когда из Гагик вырастет гайл, тогда убью. – Кто вырастет? – Гайл. «Волк» по-ихнему. Однако отпускать пленного было нельзя. Дятел – скорее всего тот самый большевик, кого полиция называет «Одиссеем». Он ни в коем случае не должен узнать, что Фандорин жив. – Гагик никому не расскажет, – сказал Гасым, будто подслушав мысли. – Он отсюда домой пойдет, очень быстро. Ни с кем говорить не будет. И дома, в Агдам, тоже не скажет. – Причем тут Агдам? Он из Акны. – Это по-ихнему Акна, по-нашему Агдам. Гасым наклонился, взял парня за плечи, и плеч стало не видно. – Иди домой, Гагик. Про меня говори всем. Много говори. Про Юмрубаш молчи. Говори: Кара-Гасым один всех убил. Понял, да? – Понял… – прошептал парень. Зрачки у него были очень широкие, неподвижные. – Пиштя! Опрокинув стул, мальчишка с разбегу выскочил в окно и скрылся в саду – даже львов не побоялся. – Как ты можешь быть уверен, что он меня не в-выдаст? – Она знает Кара-Гасым. Слышала. Теперь еще видела. Я тоже человек-слово. Обманет – приду в Агдам, найду ее, убью. Она знает. Лучше скажи: что теперь делать будешь? Твой враг Хачатур мертвая. Ты доволен? – Нет. Это был не враг, а орудие врага. Но теперь, благодаря тебе, я з-знаю, как зовут того, кого я ищу: Дятел. Гочи подошел к столу, взял с блюда не до конца объеденную баранью ногу. Понюхал, откусил. – Хорошо, – сказал он, двигая челюстями. – Давай Дятел искать-убивать. Фандорин удивился: – Зачем тебе это? С Хачатуром ты враждовал, а что тебе до Дятла? – Считать давай. Я тебя из колодец спас? – Гасым положил баранину, разогнул измазанный жиром палец на правой руке. – Ты меня спас, когда Хачатур стрелял? – Разогнул палец на левой руке. – Потом этот дурак с хэнджел меня резать хотел, когда «кольт» не стрелял. Ты меня опять спас. – Показал на левой второй палец. – Я в Хачатур стрелял, думал – теперь поровну. – Отогнул второй палец и справа. – Но ты говоришь, не Хачатур надо был стрелять. – Палец на правой руке снова сложился. – Сам видишь, да? Показал обе руки: на левой два пальца, на правой один. – Помогу тебе Дятел найти – тогда честно. Мужчина не говорит «спасибо», мужчина делает «спасибо». – Спасибо. Я рад. Сказано было с искренним чувством. С помощью Гасыма будет гораздо легче найти черную кошку в темной комнате – верней, поймать дятла в густом лесу. * * * Мальчишки около Масы не было. Зато подле раненого сидел вчерашний тэбиб и чем-то поил его из кувшина с узким горлышком. – Он говорит, теперь много спать не надо, – перевел Гасым слова старика. – Теперь кушать надо. Будет хорошо кушать, может, живой будет. Или не будет, на всё воля Аллах. Когда лекарь ушел, Фандорин рассказал японцу о смерти Однорукого и о Дятле. Слушал японец Эраста Петровича, а смотрел только на Гасыма. Не отрываясь. Тот стоял, привалившись к стене, опять что-то жевал. Внезапно Фандорин увидел, что по лицу Масы сбегает слеза. – Тебе больно? П-плохо? – Мне хорошо, господин. – За первой слезой потекла вторая. – Я плачу от радости. Я вижу, что это настоящий человек. Искренний человек, хоть и акунин. Якудза из самых лучших. По глазам и повадке ясно: он понимает долг верности. Вы знаете, я не ошибаюсь в таких вещах. Я могу передать вас в его руки со спокойным сердцем… Он даже красивей меня, – трагически сказал Маса. – Большой, толстый, похож на Сайго Такамори. Только у маршала Сайго не было таких усов. Я рад, но мне очень горько… Что в этом трудном деле рядом с вами он, а не я… Слезы полились сразу из обоих глаз, потоком. – Вай, плачет, – сказал Гасым. – Совсем слабый. А Маса попросил: – Посадите меня, господин. – Зачем? Тебе нельзя. – Очень прошу. Посадите! У меня самого не хватит сил. Фандорин бережно приподнял раненого, подложил ему под спину подушки. – Гасыму-сан… – позвал Маса. Гочи подошел, утирая губы рукавом. – Сел – ай, молодец. Жить будешь. – Очень прошу, Гасыму-сан. Нудзьно хоросё забочиться о господзине. Очень прошу! Японец порывисто, что было сил, поклонился. И потерял сознание от резкого движения – повалился вбок, обмяк. – Аман-аман, – расстроенно покачал головой Гасым. – Нет, не будет жить. Помрет. Жалко, да?